Одесса...

Случившееся в Одессе 2 мая 2014 года изменило всех. Майданопоклонники стали вровень с сатанистами, ибо ликовать, взирая на горящих, метущихся в огне и по-зверски убиваемых людей, свойственно только дьяволам. Сопротивленцы Майдану, наоборот, возвысились до готовности положить души свои, защищая Отечество и свой народ. Именно страшные события в Одессе привели многих в ополчение: люди встали вровень с бедой и обрели героическое мужество сражаться до победного конца, как деды, чтобы задавить реанимированную Западом фашистскую гидру. Большинство же украинцев просто оцепенело от ужаса. В голове не укладывалось, что такое возможно в XXI веке, в центре Европы.

На то и расчёт был: посеять в ком-то ужас, а в ком-то поистине дьявольскую злобу и ненависть, от которых непросто будет очиститься. Одесса переформатировала сознание масс, каждый оказался по выбору сердца на той или иной стороне баррикады, оставаться в стороне уже было невозможно.

Расплескала осень

Расплескала осень золотую охру,
           златотканых листьев кружит хоровод.
И от птичьих граев в небе суматоха,
           собирает стая путников в полёт.
А от яблок запах молодой и пьяный
           я бы угостила ими целый свет.
Что же ты уехал  путник мой желанный,
           мне махнул рукою и простыл твой след.
Я от  стужи этой,  до костей продрогла,
           кто согреет руки,  напоит чайком?
Где же тебя носит, по каким дорогам,

Плата за покой

Молодой журналист Ефим Абрамович Гольдберг, которого старшие собратья по перу звали просто Фимой, сидел за письменным столом, перед пишущей машинкой «Москва», из которой торчал девственно чистый бумажный лист, и терзался муками творчества. Сегодня Иван Андреевич Бурмагин, главный редактор газеты «Двинская Правда», поручил ему написать заметку для рубрики «Происшествия недели». А именно — о том, как на днях в Северной Двине утонуло трое из студентов-медиков, отправленных на сельхозработы в совхоз «Заостровский». Их гибель была столь же трагической, сколь и нелепой: решив за один раз перевезти через реку весь выкопанный урожай картошки, студенты едва ли не до бортов нагрузили ею совхозную лодчонку, а сверху взгромоздились сами. Вдобавок, на самой середине Двины, где течение самое быстрое, кто-то из них накренил лодку... В итоге — три смерти. И крохотная заметка в «Двинской волне», которую предстоит написать Ефиму Гольдбергу — мелкой газетной сошке, недавнему выпускнику журфака.

Моя душа — для Петербурга...

Моя душа – для Петербурга,
В Перми мне тесно, как в гробу.
Где мне найти того хирурга,
Что рассечет мою судьбу.

Определит меня для дела,
Чтоб я воскресла от тоски.
А дух поэзии несмело,
Прошепчет в уши и в виски:

Я стану жить у Черной Речки,
Топить черновиками печку,
Гулять по улицам старинным,
И возвращаться в дом карминный.

Русский роман о любви. 1 книга. 2 часть. Судьбы: 16 глава. Столичная. 17 глава. Приказ.

2 ЧАСТЬ. СУДЬБЫ

16 глава. Столичная
Декабрь 1942 года. Москва
И я, родившись, начал дышать общим воздухом и ниспал на ту же землю, первый голос обнаружил плачем одинаково со всеми. «Премудрости Соломона»

- Тужься! Давай, последний раз. Еще немножко!
Воздух всколыхнулся и его плотную завесу разорвал пронзительный крик ребенка. Красный как помидор младенец, выдал порцию разгневанных эмоций в адрес тех, кто его вполне доброжелательно встретил, и притих, крепко спеленутый по рукам и ногам.

У Креста

Честно говоря, я не помню, как мы оказались возле Креста. Должно быть, во время службы мой сынок подустал, я взяла его на руки, и мы по обыкновению стали рассматривать в храме иконы. Наверное, так мы очутились у Распятия.

Мы остановились.

— Смотри, малыш, на этом Кресте распят наш Бог. — сказала я.

Моему сыну около двух лет. Он смотрит на Распятие очень внимательно. Он рассматривает его.

Затем сын тянется ручкой ко Кресту. К тому месту, где пригвождены стопы Спасителя.

— Что это? — спрашивает.

Дети — дар Божий, или Опыт православного усыновления

А какая, спросите вы, разница? Православное усыновление, неправославное — главное, чтобы ребенок попал в хорошую семью, разве не так? Конечно же, так, только…

…Те, кто не сталкивался с проблемой, не представляют себе ее масштабов. Дети «окамененного нечувствия», никому не нужные, брошенные дети, сколько же их! Когда от решившегося на усыновление слышишь, что  трудно отыскать  «хорошего» ребенка, которого злобные  работники детских домов прячут (обязательно с целью продать за границу!), хочется спросить: «А зачем тебе ребенок, человек? Тебе собачку надо, или морскую свинку… зоомагазин на соседней улице — удачной покупки!». Это закон такой — если усыновитель в океане неизбывной детской беды ищет себе  «хорошего», значит он ищет исключительно  СЕБЕ.

Гений виновен во всем

Величие человеческого гения имеет порою проявления неожиданные. Кто сомневается в том, что Пушкин великий поэт? Никто. При том, что подлинная, то есть зрячая и знающая, любовь к Пушкину есть не у такого уж большого числа людей. Так привыкли с детства «Пушкин, Пушкин». Там он — сказка, здесь он — шутка, всюду легок, ненавязчив. Повзрослеешь, он тебя в мир двусмысленных и жгучих удовольствий проводит, впрочем, только до порога. Философствовать начнешь, и тут он рядом. Сентенции, по-римски отточенные и через сердце пропущенные, легкие на звук, но благородные по смыслу предложит тебе тот, кого иначе, как ветреником никто почти при жизни не считал. Это и есть талант, не погубленный, но реализованный. Избыток личностной яркости заставляет видеть в раскрытом таланте вызов, эпатаж, ребячество, не соответствующее возрасту, дерзость. Да что угодно. И ненавидеть гения вблизи так же легко, как и любить его на историческом расстоянии. Гений трудно оценить по достоинству, но невозможно не заметить. А когда гений замечен, но неверно оценен, то «чтут» его специфически, вплоть до насмешки, ругани и анекдота. Тут впору повторить предложение первое: Величие человеческого гения имеет порою проявления неожиданные.

Кружат снежинки, словно годы

Т.И. Гладкой

 

Кружат снежинки, словно годы,
И исчезают навсегда.
Приветлив и спокоен город,
Бегут, как волны, провода.

А Вы идёте по наитью
Походкой лёгкой, не спеша,
И тянется незримой нитью
К воспоминаниям душа.

И всё, что было, всё, что будет,
Улыбка мудрая хранит,
Случайных не бывает судеб,
Не крепче времени – гранит.

И небеса свои объятья
Вам дарят вместе с синевой,
А впереди денёк опрятный
Идёт нехоженой тропой.
 

Страницы