В наши с братом детские годы дача казалась (а, скорее всего, и была) настоящим островом сокровищ. Кое-что было открыто глазу, что-то пряталось в сарае, а совсем уж раритетное, типа тяжелого деревянного ящика-футляра с принадлежностями для игры в крокет или перископа времен 1-й Мировой войны, таилось на чердаке нашего дома.
Что важнее всего для студента? Правильно! Полноценный, крепкий сон. На лекциях, правда, спать не советую: слишком много отвлекающих факторов. Да и без подушки не выспишься как следует. Спать, конечно же, нужно дома. Без ложной скромности могу сказать, что моя дочь-студентка овладела искусством крепкого и здорового сна практически в совершенстве. Успехам на данном поприще не мешают ни отчаянные звонки будильника, ни мысли об институте, ни суровая критика окружающих.
Единственное, что я умею - искать и находить истину. Почему умею? Потому что Она меня тоже ищет, и ещё потому что я знаю, что ничего не знаю. Это главное, чему я научилась в своей жизни.
А вот устраиваться в этой самой жизни я совершенно не умею. И не научусь никогда. Как-то так устроено: даётся либо одно, либо другое.
Некоторым, правда, удаётся отчасти совмещать - но это не потому, что они умеют, а потому что им даётся и другое - само. Такова диалектика жизни...
* * *
Единственный способ знать истину - это её не знать, но всегда искать (жаждать, умирать без неё). Всегда - в смысле непрерывно. Истина тоже непрерывна.
Как только перестал искать истину или решил, что сам что-то знаешь, тут же утрачиваешь её.
* * *
Кстати, это как раз суть различия между Западом и Россией: даётся либо то, либо другое. России дано другое. Было дано...
Проливной дождь к вечеру закончился, и мы наконец вышли погулять. В сером небе появились голубые просветы, они весело отражались в огромных лужах. Детская площадка, прибранная летним дождём, сияла чистотой и свежестью. На деревьях, лавочках и качелях искрились тысячи водяных бусинок.
Застелив мокрое сиденье пакетом, я посадила младшую и раскачала. Одно место на этих больших качелях осталось свободным, и к нам подбежал ещё ребёнок.
– Давай остановимся, чтобы она тоже покачалась, – сказала я дочке, приняв подошедшего мальчика за девочку.
– Не покачалась, а покачался, – неожиданно сурово поправила меня бабушка малыша. – Это мальчик.
– Очень хорошо! – ответила я.
"Не может быть у священника никакой усталости от службы, никакого выгорания. А если кто-то устает и выгорает, Вы таких приглашайте к себе и давайте им в два раза больше обязанностей. Тогда всякое выгорание проходит, и снова появится энтузиазм, — только относитесь с любовью к духовенству, к верующим, объединяйте их вокруг себя". Эти слова - назидание епископам от Патриарха Кирилла.
Для меня, это самые печальные слова из произнесенных Предстоятелем Русской Церкви о которых я знаю. Произнесенные с такой высоты, они, несомненно, станут правилом и руководством к действию. А я боюсь, что для кого-то станут и оправданием деспотизма.
Очень и очень грустно.
Сама реплика состоит из двух взаимоисключающих установок. Отрицание усталости и выгорания НИКАК, ни при каких условиях не может быть любовью!
Усталость и выгорание - это то, что от самого человека не зависит. И значит не может быть вменено человеку в вину. И тем более не может быть подвергнуто наказанию!
Трёхлетняя дочка вдруг сказала мне:
– Ты меня не любишь!
Обычно, когда Оля говорит, чего не следует, я стараюсь просто игнорировать её слова, переключая внимание дочери на что-нибудь другое. Потому что уже давно поняла: если маленький ребенок неожиданно сказал какую-то глупость (а это может быть даже и что-то неприличное, где-то случайно услышанное), бесполезно запрещать или объяснять, почему это плохо. Лучше или спокойно один раз сказать, что так не говорят, или вообще «включить игнор» (смотря по обстоятельствам). И желательно сразу отвлечь малыша чем-нибудь. И тогда, если ребенок сказал что-то нехорошее случайно, то он просто забудет это. Если не с первого, то со второго или третьего раза. А если малыш говорит это демонстративно, чтобы привлечь внимание, то тем более таким образом он это внимание не должен получать.
Ну так вот, на этот раз я тоже сначала хотела сделать вид, что ничего не расслышала. Но потом вдруг поняла (или почувствовала): Оля просто хочет ещё раз убедиться, что я её люблю.
У нас была деловая встреча. Над одним из священников, мои давнишним другом, сгустились архитектурные тучи. Я знал прекрасно, откуда дуют ветры, и предпринял попытку спасти друга от опалы старой и не очень умной женщины, которой, вероятно, в жизни не повезло на встречу с мужчиной… И вот мы с девушкой из этих структур в кафе «за чашечкой кофе».
- А у меня вилочка женская,- радостно сообщила девушка,- а у вас- мужская…
-Да?! Простите, конечно, мое невежество, но где у этих вилок первичные и вторичные половые признаки?- спрашиваю.
-У моей вилочки ручечка нежная, а у вашей более грубая…
-А-а-а…
Мы что-то кушаем… Я пью йогурт…
-Вы пьете йогурт, как девушка перед фитнесом,- хихикая, сообщает девушка…
На Дне рождения у бабушки было шумно и весело: кроме повзрослевших внуков пришли ещё и четверо младших. Набегавшись, дети заинтересовались старыми книгами. Среди них оказались даже учебники восьмидесятых годов.
Забравшись с ногами в кресла, две девятилетние кузины занялись изучением серьезных наук. Маша сосредоточенно читала толстую «Физику» для техникумов, Даша же углубилась в учебник истории. Стало тихо, почти как в библиотеке. Взрослые вели себя смирно, а другие две сестрички, совсем ещё маленькие, резвились в соседней комнате, откуда раздавались лишь приглушённые звуки.
Шагает полк под марш оркестра…
Бессмертный полк,
ты вновь в строю!
Цветущий май, как в сорок пятом…
И я – портрет отца несу!
Он смотрит строго на портрете,
а в сердце – радость и покой…
Отец, мы радуемся вместе:
война закончилась победой
и ты вернулся как герой!
Годовалая Люша стоит у зеркала. Она нашла бабушкины бусы и пытается их нацепить на голову. Когда это у неё получается, она поворачивается ко мне.
- Люшка! Какая же красивая! - восхищаюсь я. Но ей нужно больше восхищения, и она тянет меня за руку к Димке.
- Димочка, смотри, правда мы красивые?
Сынок, не поднимая глаз от игрушек, бубнит:
- Красивые-красивые. Очень красивые. - он уже научился у папы, что ответить все-таки нужно, даже на бесполезные женские вопросы. Особенно на них.
Когда читаю Платонова, в душе загорается огромное солнце, а грудь распирает от какого-то невероятно сильного, цельного чувства. Это ж сколько света и тепла, сколько жизни было в этом человеке-всечеловеке, если его тексты буквально светятся изнутри. Душа от них вспыхивает, возгорается, как фитиль от спички.
Кстати, в романе «Чевенгур» есть описание подобного переживания, что может свидетельствовать о том, что лично Платонову это чувство знакомо. Он сам жил на свете таким, занявшим всё тело, Сердцем.
Вот этот фрагмент:
«Никто не может уверовать в Бога, если не увидит свет вечной жизни в глазах другого человека», — митрополит Антоний Сурожский (Блюм)
Вспомнилось:
Как я пришла к Богу? Сначала я встретила Его людей – отца Виктора, который позже стал моим духовником, и Аллочку, работницу храма. Меня поразили их светлые и радостные лица, меня не переставала удивлять их кротость в разговорах со мной, настырной и дерзкой. Они не переубеждали меня ни в чем, не спорили и не сердились, хотя я постоянно ожидала такой реакции на свои провокационные вопросы – нет, оставались терпеливыми и кроткими, но прописные истины о том, «что такое хорошо и что такое плохо», сказанные ими, действительно касались моего сердца. Я просто возжелала и для самой себя такой радости, любви и терпения, в которых, как я видела, пребывают они! Я стремилась найти ответ, понять, отчего они ТАКИЕ, что знают, во что верят, как живут?! И в жажде понять видимых мне людей, пытаясь идти по их следам – я и нашла невидимого Бога, от которого и была их радость…
Случай из врачебной практики
Началась эта история в апреле. В мой кабинет зашел массажист Слава с просьбой посмотреть знакомого с болями в животе. Пациентом оказался интеллигентный мужчина 65 лет по имени Роман. Смотрю — и глазам своим не верю. В печени опухоль 7см в диаметре с множеством метастазов в саму печень. Случай редкий и сложный. Может быть, я ошибаюсь? Господи, помоги мне! Надо брать ответственность на себя, надо начинать разговор с родственниками. Мой диагноз прозвучал, как гром среди ясного неба. Ведь еще полчаса назад в жизни этой дружной семьи ничего не предвещало беды, они просто забежали на 15 мин в поликлинику на всякий случай проверить папу. Далее все завертелось с большой скоростью. Старший сын Иван отвез отца в Институт онкологии, диагноз был подтвержден на МРТ. Они были готовы на любую операцию за любые деньги вплоть до пересадки печени. Но время шло, решение не принималось, и это было самым мучительным для семьи. И вот, наконец, приговор — показана только химеотерапия. Но все-таки нашелся врач-онколог, который им помог советом. Он дал адрес батюшки, который живет в глухой деревне и помогает безнадежно больным. Понятное дело, последняя надежда для больного, от которого отказалась традиционная медицина…
Утром 21 сентября, мы открыли глаза и поняли: в храм не дойдем, даже вряд ли слезем с кроватей. Заболели все: мама и дети.
Я давно так не болела — температура 38,9, знобит, руки трясутся, голова квадратная, даже печку не могу разжечь. Хочется одного — закрыть глаза и свернуться калачиком.
А мы с детьми в доме — одни. Папа служит в городе.
Этот странный человек сразу привлекал внимание. И не потому, что был несуразно одет, как-то по-стариковски, не по возрасту. В нём было что-то от Акакия Акакиевича. Он и ходил, казалось, так, чтобы не испортить ни замызганных своих башмаков, ни выложенного плиткой пола. Находясь в кафедральном соборе, он был избыточно скромен, смущался не в меру. Казалось, что ему даже дышать совестно. Когда подошёл на исповедь, был так скован, что едва мог связать два-три слова. Вероятно, его принимали за дурачка. Да он и был таким.
Помнится, огорчилась за него, когда священник отругал его и не допустил к причастию за то, что не вычитал всё, что надо. Тогда подумалось: он же убогий, куда ему? Пришёл и слава Богу!
Как–то Шаляпин сказал своему другу Косте Коровину: «Я куплю имение на Волге, близ Ярославля. Понимаешь ли, гора, а с нее видна раздольная Волга, заворачивает и пропадает в дали. Ты мне сделай проект дома. Когда я отпою, я буду жить там и завещаю похоронить меня там, на холме…
Илья Глазунов. «Россия распятая». (Глава «Волга»).
22 июля. Среда.
Увы, не балует нас июль погожими деньками. Вот и сегодня небо — словно белое матовое стекло, сквозь которое слабо светит солнце.
К обеду уже казалось, что погода, как говорится, «разгуляется», но вдруг, словно внезапно налетевшие воинственные кочевники, появились гряды тяжелых темно-серых туч и безвозвратно отобрали радостную надежду. Вскоре хлынул дождь, который длился часа полтора. Наконец он прекратился, выглянуло солнце, и природа, как бы снизойдя нашим несбывшимся желаниям, послала нам нечаянную радость в виде двойной радуги. Хотя она и не была полной — лишь левая часть ее ярко горела на фоне иссиня-черной тучи, уходящей на восток, — мы долго любовались и получили немалое утешение. Особенно удивительно и радостно было то, что явление изобразилось точно над храмом блаженной Матроны Московской, маленькой деревянной церквушкой, недавно построенной возле главных ворот санатория.
Река священнейшая в мире,
Кристальных вод царица, мать!
Дерзну ли я на слабой лире
Тебя, о Волга! величать…
Н.М.Карамзин. «Волга»
17 июля. Пятница.
Днем был сильный ветер. Гулял по лесу, затем вышел к берегу реки. Бурые тяжелые волны, кое-где с «барашками», недовольно шипя, но покорно, катились, повинуясь мощным потокам воздушной стихии.
Ближе к вечеру стало немного душно, где-то вдали послышался тяжелый грохот, и вскоре огромная темная туча, налетев, пролилась хорошим ливнем.
В руках у именинника просфора, подарок настоятеля храма. Именинник замер перед солеей, боясь пошевелиться. Сейчас свершится то, чего он терпеливо дожидался целый год: всем храмом ему споют многолетие.
Батюшка встает лицом к алтарю и, словно ударяя каждым словом в колокол, торжественно возглашает:
— Благоденственное и мир-рное житие, здр-равие же и спасение и во всем благое поспешение подаждь Господи рабу Твоему…
Храм набирает в легкие воздух и гремит соборной мощью:
— Многа-ая ле-ета, мно-огая ле-ета!
И всё на Волге, и сама Волга точно не движется; не суетится, а только «дышит» ровным, хорошим, вековым дыханием. Вот это-то вековое ее дыхание, ровное, сильное, не нервное, и успокаивает.
В.В.Розанов. «Русский Нил»
14 июля. Вторник.
Второй день стоит обычная для июля жаркая погода. Воздух тяжел. Парит. Хорошо, хоть временами дует слабый ветерок, несущий скудные порции прохлады из леса, с реки. Всё больше пляжников на берегу Волги, всё дольше задерживаются они там вечерами. Появились облака, характерные для знойного, душного дня — объемные, с изорванными краями; снизу серо-голубые, вверху мраморные, бледно-розовые со стороны заходящего солнца. Между ними разбросано множество мелких сизых клочьев, отдельные из которых напоминают столбики дыма, образующиеся после пальбы из старинных пушек. Душно. Наверное, завтра будет дождь. Над лесом на противоположном берегу — сплошная темная полоса. За нее и садится солнце.
