Символическая проза

      В доме моем было светло и чисто. Каждая вещь имела свое место. На подоконниках стояли цветы. Пианино располагалось на почетном месте: оно было первой, как шутили родители, мебелью, купленной в рассрочку после  свадьбы. В углу маленькой спальни – треугольная  из натурального дерева тумбочка, которую смастерил своими руками и покрыл дубовым шпоном дедушка. Когда-то она использовалась под телефон и стояла в прихожей. Но время изменилось, и теперь она отдыхала в спальне, согревая мое сердце памятью о близком человеке, и располагая на своей поверхности маленький Иверский образок в обрамлении бабушкиной кружевной салфетки. В доме было радостно и по праздникам весело, часто бывали друзья.

1 часть

Наташа стояла на кухне у окна, прислонив лоб к холодному стеклу. По нему быстро катились дождевые капли. Наташа сочиняла стихи, проговаривая слова вслух, катая их во рту, как колкие стеклянные шарики.

На кухню заглянула Диана, сестра Наташи. Взяв горбушку хлеба, посолив ее, налив сверху ароматное растительное масло, она откусила кусок и спросила с набитым ртом, – Мама в школе?

– Да. Конечно. – Наташа вернулась в реальный мир от внутреннего диалога с дождем. Стеклянные шарики рассыпались и погасли.

– А когда придет?

– Думаю, что поздно очень. Сегодня у нее родительское собрание в классе.

Маки и море прекрасны: они не ведают горя. Не знают: зимуют ли раки. Не спорят и не протестуют, как человек во фраке. Не мерзнут и не ревнуют в холодной небесной тельняшке. Раскинувшись на просторе, целуют в песочные губы суровое побережье. И все, что повисло на нитке как жемчуг: улыбки, слова, надежды - все превратится в камни и в соль, что разъест эпоху. А мы с тобой станем моложе: смешные и нежные как улитки, бессмертием упиваясь, смиренно ползти под плетью, носить золотые одежды, не плакать, не ждать и не охать над мертвой беспечной рыбкой. - Неплохо, - скажет фотограф. - Неплохо, - прицелится снайпер. И три отпечатка ладони останется нам на память: ты, я и эпоха. 

"Выйдя же в день тот из дома, Иисус сел у моря. И собралось к Нему множество народа, так что Он вошел в лодку и сел; а весь народ стоял на берегу. И поучал их много притчами, говоря: вот, вышел сеятель сеять; и когда он сеял, иное упало при дороге, и налетели птицы и поклевали то; иное упало на места каменистые, где немного было земли, и скоро взошло, потому что земля была неглубока. Когда же взошло солнце, увяло, и, как не имело корня, засохло; иное упало в терние, и выросло терние и заглушило его; иное упало на добрую землю и принесло плод: одно во сто крат, а другое в шестьдесят, иное же в тридцать."

Мф. 13: 1-8

Волны накатывались на каменистый берег озера, где среди серых гранитных валунов проступали светло-золотистые пятна песка. Однообразная поросль низкорослого кустарника кольцом обступала прозрачные воды Люцернского озера, чья причудливая крестообразная форма оживала по ночам, наполняясь отражением звездных плеяд. По краям горизонта синеву неба разрезают вершины гор, отбрасывая зыбкие тени на залитые красноватым светом заходящего солнца заплаты снега. Курортный городок, расположенный в этом первозданном краю, превратился в излюбленное место отдыха тонких ценителей неспешного отдыха, лишенного суеты, любителями романтики и теми, кто наивно верит, что старинные замки здешних краев все еще хранят полузабытые тайны придуманной человечеством средневековой романтики.

Когда я не могу заснуть, я накидываю на плечи теплый платок и иду на улицу. Я сажусь рядом с домом на деревянную скамеечку и просто сижу, глядя на звезды.

Каждую ночь я вижу что-то новое: маленькую падающую звезду, голубую комету или танец Млечного Пути. Я ни о чем важном не размышляю, а просто сижу и наблюдаю за небом. И тогда в моей голове рождаются разные истории. Их мне нашептывает ветер, освещает луна или поют звезды.

Обычно — это волшебные сказки, которые на утро я с удовольствием рассказываю детям.

Долго шли, выплевывая ложь. Долго и тяжело давался каждый шаг прозрения. Оккупанты рыскали по округе, мародерствуя и добивая неугодных, охваченные стальной злобой. Люди сбивались кучками - так проще было выстоять. Все, кто не понимал, что происходит, выли и рвали волосы, обвиняя тайный совет Республики в катастрофе. Приходили пугающие новости, что на Западе уже идет настоящая война. Никто не знал, какая она - это война, но память поколений, вколоченная в генетический код кровавыми отблесками прошлой великой победы для одних и великого поражения для других, толкала людей к оружию. Вокруг деревень выли испуганные животные, предчувствуя  очищающий  огонь смерти.

Смотрю на Лик я Твой, о Боже! Склоняю голову, молю услышать Душу. Она тоже горит и шепчет: «Я люблю!»

Люблю все то, чем одарил Ты землю, всех существующих на ней. Иного счастья не приемлю, мне дорог круг таких друзей. В нем пребывают: закат вечерний, и летний дождик на заре, биенье сердца, жест дочерний, — все то, что реет в вышине. Друзьями стали Свет и Солнце, Луна — подруга в Небесах, и в Мироздании оконце Добра на вечных полюсах.

Оно не перевесило в боренье со злом и тьмой, царящими везде,и лишь огня Души горенье откроет Истину в тебе.
Словам даю небесную Свободу! Их Смысл не растекается в познанье: он ищет нишу той Любви, где лишь в загадках Мирозданья хранятся верные пути.

Эту горку Макар запомнил на всю жизнь, а было им тогда лет по десять, наверное. Не горка — гора! И почему всё же они пошли кататься?  Знал ли Николай, что велосипед сломан — без тормозов? Ведь он специально взял его у деда для Макара, чтобы кататься вдвоём.

Когда тронулись с места, беды ничто не предвещало. Только на пути у них была гора: хорошо заасфальтированная к счастью. Как только начался спуск, велосипед  сразу набрал слишком большую скорость. Макар пытался тормозить, но напрасно.  Руль рвался из рук, метался во все стороны. Макар, вцепился в него мёртвой хваткой, как цепляются за жизнь, и следил только за тем, куда рулит, чтобы не слететь в кювет и не врезаться в машину. Спуск, казалось, длился  целую вечность. Мимо пролетали автомобили, всё больше встречные. Тоже на скорости...

И только съехав с горы, Макар расслабился и сразу же упал, разодрав коленку (она долго потом заживала). Упал специально, как только угроза для жизни миновала. Хотелось прервать своё единство с ненадёжным  механизмом.

Вера открыла дверь и шагнула внутрь.

«Сколько же лет я здесь не была? А ничего, кажется, не изменилось...»

Неуверенными шагами она двигалась дальше. Прошла вглубь комнаты. Увидела спящего Макара, бессильного, исхудавшего и какого-то непривычно серого.

«Наверное, свет так падает на лицо», — решила она.

В комнате было душно и холодно. Спертый воздух давил на грудь. Вера осторожно подошла к окну и открыла форточку. Ветер сразу же ворвался в маленькую каморку, и свежесть разошлась по углам за считанные секунды. Она прикрыла форточку, боясь выхолодить и без того несогретое жилище.

— Сотвори благо и брось его в море…

— Ты болен, Макар!

— Эх, ты, простота! Так древние мудрецы говорили…

— Ты неизлечимо болен постоянными выпадениями невесть куда. Достал уже, честное слово!

Макар не ответил. Казалось, он смутился, но это было не так. Для него жизнь потеряла смысл, и сам он потерялся. Всё, что он любил, было болезнью. Он сам, человек с крыльями, был болезнью.

— Уйди, Скорик! Я хочу быть один.

— Дроля, шутишь или любишь? — напевала Вера, игриво подмигивая подруге. —Дроля, я тебя люблю. Ты, наверно, дроля, шутишь, а я ноченьки не сплю,

— Что ещё за дроля такая? — смеялась Янка.

— Частушка такая. Дроля — любимая значит, подруга. Так меня Макар иногда дразнил… А ведь «дроля» связана со словом «тролль»…

Янка захохотала во всю силу, заразительно, обнажая красивые ровные зубы и откровенно любуясь собой — знала, что красива, когда смеётся.

Вездесущая паутина...

Куда ни потянешься взглядом, всюду только пыль и паутина. Макар глядел сверху на унылую, серую пустыню и никак не мог определить место своего нахождения. Какая-то невидимая, недоступная взору и пониманию жизнь копошилась по ту сторону пыльного покрывала, от одного взгляда на которое душа тосковала.

«Там, наверное, вечные сумерки, — думал Макар. — А воздух? Чем дышит всё, что скрыто под душной паутиной?»

Он хотел приземлиться и отдохнуть, но не мог найти подходящего места. Даже островка чистой привычной природы не было видно. Поймав воздушный поток, он расправил крылья, чтобы расслабиться в полёте. То был излюбленный его трюк — отдаться потоку и плыть, плыть, плыть... Макар верил, что небо разумнее, чем он сам. В потоке воздуха проще отыскать путь, если не знаешь куда лететь.

«Нет, этого не может быть! Мне просто кажется… Дурной сон, который скоро кончится, и я проснусь. Всё кажется: друзья-враги, радость-горе, счастье-несчастье…». Мысли вращались в голове стихийным комом, с болью ударяясь о стенки черепа. В них не было стройности. В голове шумело. Единственное, что она ясно ощущала — нереальность происходящего.