Пока не вошло зло (аллегория)

      В доме моем было светло и чисто. Каждая вещь имела свое место. На подоконниках стояли цветы. Пианино располагалось на почетном месте: оно было первой, как шутили родители, мебелью, купленной в рассрочку после  свадьбы. В углу маленькой спальни – треугольная  из натурального дерева тумбочка, которую смастерил своими руками и покрыл дубовым шпоном дедушка. Когда-то она использовалась под телефон и стояла в прихожей. Но время изменилось, и теперь она отдыхала в спальне, согревая мое сердце памятью о близком человеке, и располагая на своей поверхности маленький Иверский образок в обрамлении бабушкиной кружевной салфетки. В доме было радостно и по праздникам весело, часто бывали друзья.
       Однажды весной, когда цвели сады, а воздух, опьяненный ароматом и свежестью, дрожал от восхищения, когда земля, согретая в солнечных лучах, готова была отдавать тепло каждому корешку, росточку, зернышку, в мою жизнь вошло Зло. Оно представилось: «Добро».
       Зло начало хозяйничать. С окон исчезли гардины и шторы, такие уютные и домашние, но не современные, как пояснило Зло. На почетное место переехали диван с телевизором. Поклоны ежедневно полагались у холодильника, тем более низкие, чем ближе к полу находились полки с требуемыми продуктами. Диван постоянно пребывал в разложенном состоянии, а постель никогда не убиралась. Телевизор работал без выходных.
Простенькие цветущие растения были выброшены вместе с горшками. Их место заняли вызывавшие удивление и восхищение диковинные. Но и те вскоре погибли от не подходящих для них условий: одни не вынесли частой обрезки, другие чрезмерного полива  -  так и не смогли приспособиться к желаниям Зла. Зло не хотело видеть моих близких и друзей, они были для него бесполезны. Оно постоянно требовало к себе внимания и хотело безраздельной власти надо мной. 
       Везде, где похозяйничало Зло, оно оставляло после себя немытую посуду, разбросанные вещи, следы от грязной обуви, беспорядок в делах, упреки в словах, разлад мыслей и чувств, боль в сердце. Иногда у него возникали приступы бешенства: пульт управления телевизором становился летающим, мобильный телефон раскалывался на части от столкновения со стеной, эмалированная кружка, корчась от ударов, приводила в негодность ручку смесителя. Будучи эгоистично своенравным, Зло не хотело ничем поступаться, даже в мелочах. Мало того, оно обвиняло других в том, что было присуще именно ему. С одержимостью и ненавистью оно обличало и искореняло в других то, чем страдало само, всякое проявление логики и порядка ненавидело, стремилось уничтожить или хотя бы высмеять, на худой конец – оклеветать, запачкать.
        Чаще настроение у Зла было мрачным: оно было в постоянных поисках допинга, развлечений и наслаждений.  Поэтому нередко высокодецибельные тонизирующие ураганы музыки заставляли трепетать не только стаканы и кастрюли в доме, но и барабанные перепонки соседей. Нельзя сказать, чтобы Зло предпочитало какой-то один музыкальный жанр. Это могли быть и диско, и рок, и даже так называемая классика. Неизменными оставались только специфические качества, присущее его музыке (формат Зла): бешеная экспрессия, отупляющий, выхолащивающий мозги однообразный ритм, и либо агрессивные крики, насилующие все органы чувств, либо тоскливые душераздирающие психоделические завывания. И тогда я понимала, что Зло страдает, каким бы успешным и привлекательным оно не рисовало себя. Но оно хотело, чтобы страдали все: Зло не способно на самопожертвование и самоотречение ради ближнего. 
       Зло, по его декларации, было в высшей степени демократично: оно ратовало за свободу личности. Когда же дело касалось урегулирования прав и обязанностей личностей в моем доме, Зло цинично заявляло: «Демократия – это лицемерно скрытая диктатура». Некоторое время Зло только наслаждалось и развлекалось, лежа на диване перед телевизором, или уставившись в компьютер, и временами озвучивало прожекты, рождавшиеся в его мысленных образах. Почувствовав себя хозяином, Зло начало крушить в моем доме все: выламывало стены и разрушало перегородки, выносило мебель, сдирало со стен пастельные цветочные обои... Дом менялся на глазах. Начинали преобладать изломанные заостренные формы, жесткая нетерпимость угловатости доминировала во всем, натуральные материалы вытесняла синтетика. Мне удалось отстоять только пианино, в котором жила надежда и любовь родителей, да дедушкину тумбочку, в которой было тепло его рук. Моя спальня осталась моей спальней. Там обитал мой дух и мои вещи. Зло заглядывать туда побаивалось. 
       Чтобы безраздельно господствовать надо мной и заставить от всего отречься, Зло лицемерно прикидывалось Добром. Поначалу я верила в то, что Зло может исправиться. Какая же наивная была… Зло не способно к раскаянию и преображению.  А дом тем временем автоматизировался и компьютеризировался, надежно замыкаясь на себе и в себе самом, превращаясь в неприступное логово диктатора. Купленные мною новые цветы не хотели ни расти, ни цвести. Вместе с ними начала увядать и я: стала часто и подолгу болеть. Зло могло бы просто оставить меня в покое, на его помощь рассчитывать было бесполезно: Зло не умеет заботиться. Но оно постоянно упрекало и обвиняло меня в моем слабом здоровье и неспособности уделять внимание ему, требовало служения и поклонения. 
       Однажды, когда я после очередной продолжительной болезни, ослабленная, сидела у окна и радовалась бутону, который вдруг неожиданно выпустил последний оставшийся в доме цветок, в двери постучался ребенок. Он был в белых одеждах, в его волосах светилось солнце, он улыбался. Зло, обычно тяжелое на подъем, мгновенно вскочило с дивана и метнулось к двери. Возвратилось быстро, вне себя от ярости: «Ходят тут дармоеды-попрошайки!» Измученная долгой и безрезультатной борьбой, я опять заболела. Долго болела. Так долго, что Зло устало донимать меня. До последнего момента оно не верило в мою слабость, подозревало в коварстве и обмане. Оно всегда и во всем меня подозревало, никогда не верило: Зло не способно ни верить, ни любить, ни сострадать. Зло стало часто отлучаться, только временами контролируя ситуацию в доме. Мне даже показалось, что Зло стало терпимым ко мне, так сказать более демократичным. Заходило проведать иногда: жива ли. Наверное, ждало, когда дух испущу, чтобы навсегда поселиться в моем, но уже не моем доме. А может быть, просто имидж поддерживало, ведь представилось же когда-то Добром и тщеславно хотело казаться таковым всегда.
       Как-то в праздник  Зло навестило меня и даже поздравило: две одинаковых коробки конфет. Зачем две одинаковых? Быть может, Зло тоже бывает отверженным? То, что Зло умеет страдать, я точно знаю.
       Кто-нибудь спросит, почему я пустила Зло на порог, долго терпела, не прогоняла, не уничтожала? О, такой вопрос могут задать только те, которые не знают, что такое Зло. А мой ответ: любовь и терпение. Но только не Зла терпение. И любовь не ко Злу. Зло невозможно полюбить, к нему можно только пристраститься.
       По весне, когда ушли холода и уменьшился риск замерзнуть в пути, а Зло утратило бдительность, с миром в душе я покинула мой, но уже не мой дом. Ушла в поисках ребенка, однажды постучавшего в мои двери, унося в своем сердце память о бабушкиной кружевной салфетке и заботливых дедушкиных руках, смастеривших деревянную тумбочку, о родительской  вере и любви. Ушла с Иверской и по пути, указанному Ею. Ушла, отрекаясь от мира сего, потому что он сотворен прекрасным, но лежит во зле. Как же я любила и радовалась ему когда-то! Как ребенок… Пока в мою жизнь не вошло Зло…