– Бегемот сидит на печке!
– Да ты брешешь, дуболом!
Бегемот живёт на речке
Там, где Африка кругом!
Уж мастак ты врать, приятель!
Заливаешь! Вот-те на!
Хотя… Здешний настоятель, –
Он ведь вовсе из говна...
...А рассказывать об этом:
Всякий скажет: «Врёшь, балбес!»
...Бегемот сидит на печке,
А говнюк в священство влез!
Нам вновь не хватает силы
Поплакать на камни лет,
Их сушь вырывает жилы
Обнявших эфир комет.
Так мало дано прозрений,
И капля мечты в рассвет,
И сопло огня по венам
Под хохот и звон монет.
Нам хватит убогой доли
Платить за бетонный ад,
Но сыпали вещей соли
В разгневанный крик наяд.
И вышли по всем могилам
Топтать вековую стынь,
Намедни пророчя милым
Просторы лихих пустынь.
И краны громоздкой силы
На славу минувших лет
Поставили горб и пилят
Кресты предпоследних мет.
Но где-то закралась тайна,
Война за края войны,
Не верю, что боль случайна,
А жизнь - по процентам дни.
– Ну говно!
– Ну выродок поганый!
– Остолоп!
– Улитка!
– Бегемот!
– Ну-ка я словечком ему вжарю!
– Ну а он ответ мой пусть прочтёт!
Раздолбаем к ночи всех засранцев,
Но до часу ночи нужно лечь!
Завтра утром всем нам причащаться –
Нужно силы к службе поберечь…
У входа в мозг топчется сказка " По щучьему велению"... Смотрю трепетно вдаль. Передо мной окольчуженная льдом речка, вязкий снег по берегам, полоска леса вдалеке, сбоку пришибленные домишки, вросшие в окученную снегом землю, на берегу полусгнивший мостик, три днищем вверх дюралевые лодки и молчаливая прорубь, подернутая за ночь юным ледышком. Стою, покачиваюсь... Хочется окунуться.
Слышу сухой треск льда, вижу как прорубь покрывается тонкими трещинами. Лед лопается и, разбрасывая ледышки, высовывается голова рыбины с открытой пастью и изогнутыми зубами. На голове - царская корона, на теле - золотая чешуя и серебряные плавники...
И падет всякая крепость на основание своё, а великие города прошлого восстанут из песков и вод, обнажив множество несовершенного. Замолчит ли музыка? Эти звуки, свитые в ускользающие смыслы, не смогли ослабить чугунные законы времени. Чугунные решетки человеческих душ уже ничто не разрушит - они срослись с естеством большинства.
Над окошком месяц, под окошком ветер, а в окошке дядя Вася. Не серебрист и не светел.
Силуэт в окне безлик и расплывчат, и он как бы сам себе идеолог и пропагандист сидячего, ничегонеделающего образа жизни.
В убогой, трёхоконной хате нежится немая пустота. Не звучит тальянка, не страдает голос, одинокий, и всё вокруг не родимое, прокисшее, инородное и по безработному подленькое.
Сидит дядя Вася не по статусу своему – нога за ногу, как директор пивоналивной базы после визита к прокурору и смотрит мутными глазами на пустую бутылку, отставленную им только что на подоконник по причине её быстрого опорожнения.
Взгляды пустые и раненные,
Не хочу принимать обманы мира!
Надоели! Окна засалены,
И крепкий дым сигаретный у тира.
Падает свет на унылые лица,
Опять за нищенскою судьбой тащиться!
В этих трущобах давно не живут с улыбкой,
Им наплевать на selfy у моря!
С кошечкою вышли в Париже гулять,
А в Африке дети идут умирать.
Прямо даже как-то неловко в этом признаваться. Людей от свиней перестал я отличать. Вот такая история. И безо всякой там подоплеки, или какой тайной подковырки. Не люблю я это все. И беспартийный я. И в эволюциях непричастный. Если хотите, прямо от Адама. У меня и справка есть. И людей я уважаю. А иначе как? И свиней ... в определенном смысле ... тоже.
Я даже более того пошепчу вам. Я считаю, что в разных религиозных и этнических заблуждениях совершенно незаслуженно оскорбляются свиньи. И с этим как-то нужно толерантно считаться. Совершенно не обязательно делать свинью государственной там или олимпийской символикой, как автомат Калашникова в некоторых странах. Но стоит ли делать вид, будто к нам она, свинья, то есть, отношения никакого не имеет, как икра черная с некоторых пор.
Задумало правое ухо отделиться от левого.
— Кто сказал, что мы должны всегда быть вместе — на одной голове? Я совершенно независимое ухо, и если захочу, могу присоединиться к пятке: левой или правой. Или даже к пятке кролика, который живёт в соседнем лесу. Или даже…. Или даже в небе летать могу, как птица.
Услышала об этом левая пятка и возмутилась:
— Как ты смеешь, не спросив меня, мечтать о присоединении ко мне? Мне тут только уха не хватало, тем более правого. Уж достаточно того, что правая пятка всё время покушается на близкие мне пальчики левой ноги: то почешет их без моего ведома, то наступит на них без разрешения.
Вы только посмотрите на Ваську-муравья! Слона на себе носит! Такого огромного, что под ним Ваську и не видать. Если посмотрит непосвященный, увидит лишь слона, который плывёт по воздуху сам собой. Но так не бывает, сами собой слоны по воздуху не плавают. Стоит лишь внимательнее присмотреться, и тогда каждый легко убедится: слона несёт на себе муравей!
Зачем муравью слон? А кто ж знает... Васька, небось, тоже не скажет. Ясно одно: такое могло случиться с каждым. Ничего особенного!
Раньше Васька бегал по траве-мураве, как другие мураши — обычным муравьём казался. Только однажды упал на него слон. Прямо с неба упал! Васька поймал его и понёс. Зачем поймал? Так чтобы слон не раздавил его. Вы только представьте, что стало бы с Васькой, кабы слон упал с такой высоты на малюсенького муравья Ваську!
Стена... Я всё время вижу её, ощущаю... Сколько ни пыталась пройти мимо неё, уйти от неё или, наконец, пролезть сквозь неё — ничего не получалось. Стену можно только преодолеть, но как? Сквозь стены живые люди не ходят, а призраки — это слишком безрадостно.
Мне казалось, что стену можно просто отодвинуть: когда-то мне удалось это. Наткнувшись на стену, я просто толкнула её и куда-то вытолкнула. Наружу, наверное. Правда, позже эта же стена рухнула где-то позади и, кажется, внутри.
На самом деле она — не одна: таких стен много, у каждого есть своя. Из множества внутренних стен состоит одна общая — Великая. Огромная и непреодолимая...
В это трудно поверить, конечно. Я и сам не сразу поверил: как любой здравомыслящий человек я сначала решил, что с ума сошел я. Но теперь я опытно засвидетельствовал, что с ума сошла таки комната, а не я.
Я давно замечал, что стены комнаты как-то нетвердо стоят. Они как бы не совсем уверены, что должны стоять, и что они — именно стены, а не, скажем, потолок. Потом и потолок начал колебаться. Он забыл, что значит быть потолком. Иногда ему казалось, что между полом и потолком нет никакой разницы. Его начало шатать из стороны в сторону, он менялся местами то с одной стеной, то с другой, но теперь он все чаще мнит себя полом. Мне пришлось сделать специальные наклейки — чтобы всякий раз понимать где что находится и как называется
