Лоранс Гийон живет в России с 90-х, и ее русский, возможно, еще более русский, чем наш с вами
Голубя звали Нестор. Каждое утро он садился на край подноса, на котором мама подавала завтрак своей маленькой Лоранс, и девочка кормила его крошками. Ничего особенного, обычный домашний голубь во французской провинции 50-х...
А девочка была особенная. Вот на черно-белом фото она склонилась над Нестором, взгляд полон любви и серьезности, в полуулыбке — и будущая женственность, и небо... Хочется смотреть и смотреть. Но это уже потом, а пока — встреча в небольшом тесном кафе.
Она сидит за круглым столиком, маленькая женщина со спокойным открытым лицом. Крупная бирюзовая брошь, тонкий шарфик, пушистая собачка у ног. И кофе — самый настоящий французский, пирожные, по утверждению знатоков, — вкус Франции. А выйдешь на улицу — старые храмы Переславля...
Лоранс Гийон живет в России с 90-х, и ее русский, возможно, еще более русский, чем наш с вами. С едва заметным акцентом она изящно перемешивает лексические слои русской классики со словарем современников. Мы напрашиваемся в гости, и Лоранс, не дрогнув, сообщает: "Я приму вас с удовольствием, но у меня бардак..."
ЛЮБОВЬ КАК ЗЕРКАЛО
— В 15 лет я прочитала Достоевского и вскоре решила перейти в православие... До этого христианство казалось мне скучным и даже слащавым. Все, что говорят священники, казалось таким далеким. Любите друг друга? А если я не могу любить всех людей? До Достоевского я была даже не католичкой, а, скорее, язычницей, увлекалась греческой мифологией, — говорит Лоранс. — Но потом прочитала "Преступление и наказание", и для меня это стало откровением. Я увидела настоящее православие — твердое, мужественное, глубокое, трепетное... Потом были "Братья Карамазовы", и это был шок. Я даже искала старца Зосиму в Париже... Почувствовала, что живое православие связано именно с Россией. И фильм Тарковского "Андрей Рублев", который стал таким же шоком, только убедил меня в этом еще больше. Сознательно православный фильм! Для Тарковского нет толпы, он внимателен к каждому лицу — кстати, это есть во многих советских фильмах, во французском кино совсем не так... И я поняла, что это связано с иконами. Я открыла для себя иконы благодаря Тарковскому! Потом уже русские иконописцы-эмигранты объяснили мне законы иконописи, значение каждой детали... Это Дух православия — и дух Средневековья. Я поняла тогда, что он жив именно в России. А во Франции я видела сплошные красивые церкви, но того Духа в них не находила... Протестанты презирают Ренессанс, они так много разрушили начиная с XVI века! Их ответ — барокко, и это уже не тот чистый, прозрачный рисунок, который отражает божественное...
Лоранс — художник, переводчик, прозаик, большой знаток русского и французского фольклора, замечательная исполнительница старых народных песен... У крыльца ее аккуратного домика — золотые шары выше человеческого роста, на траву падают яблоки, а в домике — стеллажи книг, вот — и ее роман об Иване Грозном, портрет на обложке выполнен ее рукой. У окна — мольберт с начатым пейзажем, мебель — я не шучу! — времен Ван Гога, иконы, фотографии, снова иконы... И уникальные для нас нынешних музыкальные инструменты. Спеть Лоранс соглашается легко, и под аккомпанемент колёсной лиры мы выпадаем вдруг в мощную этническую вечность...
— Во Франции я была страшно одинока. Жила в провинции, где не было православного храма, лишь иногда ездила в Париж... Я писала картины, но не могла выставляться, потому что мой менталитет не совпадал с менталитетом местной интеллигенции. Мои идеалы были всем чужими, я даже мужа себе не могла найти... Зарабатывала частными уроками, нужны же какие-то деньги. Я чувствовала, что я — никто. И очень любила Россию. Но не думала, что перееду сюда жить. Я ведь даже в Америке жила... Хотела там учиться и работать, и влюбилась в американца, но он предпочел другую. В Америке мне было весело, но пусто. Они там все очень любезны, но... Однажды я заболела, и навестить меня пришли только японцы. Остальные, наверное, боялись микробов... У меня в Нью-Йорке был свой круг творческих людей, я могла там устраивать выставки, но жить я там не смогла. Вернулась во Францию, и Дух православия, который связан для меня с Россией, захватил меня с новой силой...
Однажды Лоранс посмотрела по французскому телевидению передачу, посвященную тысячелетию Крещения Руси. Называлась она "Опиум народа". Лоранс вглядывалась в русские лица, в тысячи русских лиц, и видела — опять Тарковский! Только уже документальный, сегодняшний! Но Дух — тот же, что и в "Андрее Рублеве". И это есть, и это Россия... Тоска по России превратилась в горячее стремление. А когда ее в 90-м году пригласили поучаствовать в экспедиции "По следам Радищева", это было счастье.
— Мы путешествовали той же дорогой, что и Радищев, и понимали, что он описывал рай на земле. Если сравнивать с сегодняшним днем. Эти разрушающиеся дома, эти ветхие и некрасивые постройки... Но меня так удивляли и радовали люди! Среди разрухи они веселились, радовались, любили! В России ведь любовь как зеркало. Я всех люблю, и меня все любят... А во Франции я, по природе своей открытая и общительная, получала в ответ только непонимание. И чего она, мол, лезет...
Лоранс вернулась из путешествия, но жить без России, ставшей если не родной, то "своей", уже не смогла. И она нанимается учительницей в посольство Франции в Москве, работала "с самыми маленькими, это детский сад, я учила их любить народные песни, рисовать, творить — не по-детски слащаво и просто, а по-настоящему, глубоко и даже сложно, мы делали с ними искусство". Параллельно дружила с казачьим вокальным коллективом. Ей было действительно хорошо, но во Франции тяжело заболевает ее мама, и приходится снова ехать на родину.
РУССКАЯ ФРАНЦУЖЕНКА
И потекли годы одиночества — на своей земле, но в изоляции от людей, в тоске по России... Единственным утешением для Лоранс был тогда православный монастырь, куда она ездила к отцу Плакиде, афонскому монаху и богослову, французу, которого благословили покинуть Афон, чтобы основать новые очаги православия во Франции. Лоранс приняла свою участь просто, без надрыва. Мама болеет — нужно быть рядом. Есть православный мудрый наставник — хорошо, тем и продержимся, все от Бога. И даже была удивлена, когда после смерти мамы духовник сказал ей определенно: "Уезжай, нам конец".
Здесь нужно пояснить, что сам отец Плакида перешел в православие из католичества после того, как утратил всякую надежду на развитие последнего по вектору православия. Понимая, что глобализация захватила его родную страну, почти полностью изгнав тот самый Дух, которым так дорожит Лоранс, он и решил ее судьбу...
Я смотрю на Лоранс и думаю, что она куда более русская, чем многие мои соотечественники, выросшие здесь. Как легко она говорит, ей ведь нечего скрывать, как легко и чисто смеется, как легко двигается! Легкость, ясность, открытость и тот самый внутренний свет, который ни с чем не перепутаешь. Она радуется своим кошкам и собачке, в ней не иссякает жажда творить и общаться, она радуется людям — вот, например, сантехнику, который любит рассуждать на исторические темы и об Андерсене, или электрику, что приходит чинить проводку и между делом сообщает, что Россия будет вечно жива...
И все же она француженка. В женщине, которая в детстве каждое утро делилась завтраком с домашним голубем, Франция погибнуть не может.
— Я люблю Францию и скучаю по ней. Но по другой, той, которой уже нет, — говорит Лоранс. — Я слушаю шансон 50-х — очень красивые были у нас песни! — и у меня текут слезы... Но моей Франции нет, и мне некуда возвращаться. Когда я приезжаю в Париж, я вижу, что французов здесь притесняют, что это уже совсем не та страна. Даже переписали учебники истории. Как будто и правда самые главные люди — это арабы. И изобрели они все, и самые лучшие они... А с французом можно сделать все, что угодно. Отнять дом, изнасиловать дочку... Араб будет оправдан, он всегда прав. То же самое и с религией. Не трогают мусульман, не трогают иудеев. И только на христиан постоянные нападки. Вы знаете, что с начала этого года во Франции сожжено 26 храмов? А осквернения храмов происходят чуть ли не каждый день! Отец Плакида сказал верно — нам конец! Я не хочу возвращаться во Францию, мое место здесь... Но все же мне не хватает больших ярких звезд, какие были над моей головой в детстве. В России звезд почти нет, они мелкие и тусклые. И еще здесь нет маков. Я так люблю красные маки! У нас они растут прямо на обочине...
Не будем идеализировать нашу действительность. Мы понимаем, что процессы, происходящие во многих европейских странах, грозят и нам. Что таких, как Лоранс, — людей не просто говорящих о Господе, а живущих Им, несущих в мир Его любовь — не так уж много... Что мы — понимающие это — те самые маки на обочине. Что делать, как надо жить, чтобы нас не затоптали, чтобы каток безбожной машины современности не смешал нас с грязью? Лоранс Гийон не сомневается — нужно просто жить в любви. К Создателю и друг к другу. И держаться вместе.
— По крайней мере, до Второго Пришествия, — говорит Лоранс.
И правда — просто.
