Примирение

Да, ты права – мы сами были с тобой твердолобы,

словно по минному полю шли (для себя клали мины!),

И наизнанку уста – мы,

горла,

тугие утробы.

Я ли тебе кричала, ты ли кричала мимо!

Полем шли комариным (Ох уж, мне эти укусы!),

лесом шли мы змеиным, пасекою пчелиной.

Но меня боль душила! (Как говорят абьюзер –

боль моя!) Много боли! Напополам – рубила…

Это я так дружила: ты, боль и я чуть с краю.

Просто – плохой характер. Но я совсем не злая.

Если бы жить стерильно. Не совершать перегибов.

Если бы, как от Матфея, Марка, от Иоанна!

Если бы вовсе не Сирин. Если бы просто «спасибо»

мне научиться выпрастывать бережно и гортанно!

То не ругались правители,

то не ругались бы страны.

Не продвигались бы пушки дружно,

ни в явь, ни снаружи!

Помню, как я бесилась.

Помню, как я в бессилье!

Помню, глядели подруги, как на меня поэтессы.

Я же не знала, что космос вдруг мне откроется синий.

Космос  – пшеничные косы.

Космос – овсяный мой крестик!

Я не знала, что гибли ласточка в нас, буревестник!

Всё начиналось с того, что

я потеряла пароли,

ладно бы, что от почты,

плохо то, что от боли.

И не убрать, не забанить

раннее, раннее, раннее,

и не оставить после

позднее, позднее, позднее!

Но я росла. тянулась, маленькая была я.

Просто такой характер. Но я совсем не злая.

Билась я, не разбилась: дайте мне место под солнцем.

Мне ни медалей, ни грамот: просто хочу быть рядом.

Просто хочу расколоться без подоплёк и эмоций

брызгами,

сладкой ватой,

дудкой серебряной,

ладом!

Если волчица – к  волчатам.

Если тигрица – к тигрятам.

Если я мышь, то к мышатам.

Быть мне одной страшновато.

Если же я шизофреник, то к шизофреникам надо.

Много я раз подходила, чтоб извиниться. Раз двадцать.

Хватит, корыто, биться,

ёлочка, хватит качаться,

Танечка, хватит плакать. Твой мяч утонул в Итаках

на Ионическом море: плакали, отплывая,

как мне казалось, греки в чёлнышке до Китая.

Телом я билась в Стены, каждая мне – Расстрельной!

Сколько я раз срывала образ с себя купельный!

Даже один раз пыталась, дурочка, резать вены:

Лолочка Льдова скудельным

телом легла так в травы,

ибо – этаж двенадцатый, вышагнула для забавы.

Но мне иное кажется, жизнь моя это не просто:

может, она, как опыт тем, кто ступает по острым

камешкам, ибо творчество,

 если так очень хочется!

Не помирились Цветаева с нежной Ахматовой. Радлова

не помирилась с Анною. Но не хочу я сравнивать.

Это иное: бардово.

Это иное: ядрово!

Просто – ну чисто каторга.

Просто – тюрьма с изолятором.

Лучше – в колени щенятами,

Лучше в объятья. Объятья мне:

я, как с креста нынче снятая,

раньше третьёго дня взятая!

Съятая да распоятая, выетая, безнутрянная…

(Вот не ходи за поэта ты замуж! Такое же, веришь мне,

чувство во мне, и поэтому лишь не с поэтом в постелюшку,

в загс. Или жить вместе в комнате.

Если поэт – друг лишь! Томный лишь

пусть воздыхатель копеешный!)

Это совет: как ветрянка мне

детская, красная, летняя. А вот дружить: так пожалуйста,

но, коли дружишь, не жалуйся!

Ибо поэт – это большее! Бездна, атлант, мега-парусник!

Как нас из стен вырвать каменных?

Хрупких, стеклянных, фарфоровых?

Если опорам – опоры мы?

Скалы мы. Камни. Вулканы мы.

Но коли рухнем мы замертво: ласточки взмоют над городом!