Макаровы крылья. Часть 6

Часть 1
Часть 2
Часть 3
Часть 4
Часть 5
Часть 6

Эту горку Макар запомнил на всю жизнь, а было им тогда лет по десять, наверное. Не горка — гора! И почему всё же они пошли кататься?  Знал ли Николай, что велосипед сломан — без тормозов? Ведь он специально взял его у деда для Макара, чтобы кататься вдвоём.

Когда тронулись с места, беды ничто не предвещало. Только на пути у них была гора: хорошо заасфальтированная к счастью. Как только начался спуск, велосипед  сразу набрал слишком большую скорость. Макар пытался тормозить, но напрасно.  Руль рвался из рук, метался во все стороны. Макар, вцепился в него мёртвой хваткой, как цепляются за жизнь, и следил только за тем, куда рулит, чтобы не слететь в кювет и не врезаться в машину. Спуск, казалось, длился  целую вечность. Мимо пролетали автомобили, всё больше встречные. Тоже на скорости...

И только съехав с горы, Макар расслабился и сразу же упал, разодрав коленку (она долго потом заживала). Упал почти специально, как только угроза для жизни миновала. Хотелось прервать своё единство с ненадёжным  механизмом.

С тех пор так и летит Макар по жизни — слишком быстро, слишком напряженно. Уменьшить скорость жизни он не в силах. А горка всё длится, всё не кончается. И какой-то неисправный механизм всегда сопряжён с ним,  и Макар почему-то не в силах расторгнуть это единство...

«Зачем я об этом вспомнил?».

Макар шёл по залитому солнцем бульвару и наслаждался скупым весенним теплом. Вдруг его бросило в жар. На миг он испугался, что приступ болезни свалит его посреди улицы, но тут же понял: это не болезнь, а прозрение — только сил у него слишком мало. Ослабленный организм не выдерживает напряжение мысли.

Обычный человек не спросит «зачем?», он спросит «почему?» — он действует исходя из прошлого. А Макар — из будущего, которое видит, слышит, предчувствует яснее прошлого — как бы из вечности. Макар не совпадает с другими, потому что другие живут вчера, а он — завтра, всегда завтра.

Нет, он не ясновидящий. Просто слышит, видит, ощущает как тянутся временные ниточки: сквозь него, через него, и увлекают его за собой  — вперёд. Поток жизни несёт его быстро, стремительно. И скорость потока столь велика, что рядом никто не может удержаться.

Макар обгоняет время и легко ныряет в безвременье. Это просто! Он множество раз проделывал этот нехитрый манёвр — ускользал в безвременье. Он даже научился стоять как бы на двух берегах сразу: здесь и нигде. О, как это злит окружающих!

«Руль, надо держать руль!»

Дорога всякого человека проходит  между двумя полюсами, между Богом и ближним, другим человеком. Человек сам  — дорога. Он — поток, движение, стремление. Человек жив, пока струится меж двух полюсов: Другим и другим.

«Жизнь — в присутствии:
Другого и другого.
Жизнь — всегда присутствие
Другого. И другого.
Жизнь — присутствие».

Стоит устранить один из полюсов, и человек исчезнет, перестанет течь навстречу. И потому мир-самоубийца  стремится устранить Бога, а человек — человека, чтобы исчез поток.  Все хотят не быть...

«Жизнь — это ток, струящийся от... → к... А я чуть не потерял другого. Или потерял?
Или не хочу принять цель, что навязывается, требуя единства, как неисправный велосипед?»

Макар словно вновь очутился на той горе. Не пора ли отпустить руль?

«Руль — роль. Чтобы не упасть надо взлетать. Нужны крылья, которых тогда — ещё не было,  сейчас — пока нет. Птичка с обрезанными крыльями...»

Макар усмехнулся. Неужели Скорик прав? Бескрылый Скорик, так любящий его крылья.

Нет, всё гораздо хуже. На самом деле гора уже кончилась, и Макар снова упал, только в этот раз ободрал не коленку, а крылья.

* * *

Он снова видел Свет. Живой, тёплый. Силуэт казался знакомым. Они долго стояли друг против друга, не приближаясь и не разговаривая.

— Я тебя знаю? — наконец спросил Макар.

Свет слегка кивнул головой в знак согласия. В тот же миг перед глазами Макара оказалось лицо, светящееся солнцем. Световые локоны, похожие на волосы обрамляли его до боли привычно, узнаваемо.

— Анна?

Сердце Макара затрепетало в груди от волнения и радости. Светлый силуэт немного повернулся, и Макар узнал  радужные крылья.

«Так это был не я», — подумал он, вспоминая жар-птицу из своего видения.

—  Ты!  — ответил силуэт.

Огромные сияющие крылья  заполнили чуть ли не всю комнатушку Макара.  Силуэт позвал его за собой, поманил рукой. И он повиновался. Он шёл за крыльями радости, которые сверкали перед ним множеством радуг. Макар помнил, что эти крылья  — знак присутствия множества других таких же радужных крыл и невольно оглядывался по сторонам. Кто-то негромко пел. Они с Анной погружались в эту дивную песню, очищаясь от всех скорбей. Сердце просветлялось. Боль одиночества отступала, даря возможность отдохнуть.

* * *

— Опять тебя где-то носит? Лучше поешь борщика. Чуешь какой ароматный!

Голос Скорика прозвучал фальшивым аккордом, нарушившим гармонию. Макар долго не мог прийти в себя. Он сидел очарованный и невозмутимый, уставившись в стену. Покой, воцарившийся в его душе, был чем-то новым, непривычным для вечно мятущегося Макара. Словно он наконец-то нашёл островок, где можно приземлиться. Но островок этот был не здесь — там: вне времени и пространства.

Скорик терпеливо ждал. Наконец Макар перевёл безучастный взгляд на тарелку.

— Чего смотришь? Бери ложку и ешь! Когда ел в последний раз?

— Не помню, — пробормотал Макар.

— А я думаю,  дня три назад, когда я же тебя и кормил. Пора тебе, Макар, заканчивать с этим, а то ведь помрёшь. Из меня плохая нянька...

Макар сидел молча, глядя в тарелку.

— А крылья-то твои отрастают, видел? Медленно, но растут, растут! Так что ты дурака больше не валяй, и, глядишь, жизнь наладится.

Болтовня Скорика не трогала Макара. Он словно застрял между мирами, будучи не в силах быть вполне ни в одном из них.

Скорик начинал сердиться.

— Я тебе что, Мать Тереза? Ешь говорю, а то ведь остынет. Знаешь кто борщик-то варил? Верочка...

(Продолжение следует)