Вы здесь

Есть смысл в мельканьи дней 6

отрывок из книги

     А потом в моей жизни были папа Коля и папа Ваня. Ведь мама моя в двадцать один год уже была разведённой женщиной. Она хотела быть счастливой и рожать ещё детей. Ко мне всегда была добра и терпелива, а я была ещё тот фрукт. Только однажды мама применила ко мне, можно с натяжкой сказать, насильственные меры. Так как в школу я поступила гораздо подготовленней других из-за моей любознательности, мне там было просто скучно. На уроках знакомились с буквами, цифрами, а я давно уже бегло читала мужикам из дедовой бригады газеты «Известия», «Приокскую правду», поэтому Александра Александровна отсаживала меня на «камчатку» заниматься  с одноклассниками, почти абсолютно не способными к обучению. Маме пришлось сражаться дустом и чемеричной водой со вшами, которых набралась от кого-то из этих детей. И в один момент мне всё это надоело – утром воспротивилась и напрочь отказалась идти в школу. Мама уговаривала, призывала к совести, потом взяла верёвку и пригрозилась тащить меня на ней через всё большое наше село вдоль дороги, неужто мне стыдно не будет? Мне не было стыдно, но то ли пожалела её, то ли согласилась со всей этой тупостью. Учителя как могли занимали меня всевозможными делами, на уроках заполняла сотни бюллетеней на очередные выборы для всех сельчан.
     Учась уже в городе в пятом классе, вновь охладела к учёбе настолько, что перестала посещать школу. Утром уходила из дома и чаще всего шла к Гале, дочке маминой сотрудницы, жившей в частном секторе на Садовой улице и освобождённой от занятий по неведомой мне болезни. С ней мы мирно и интересно проводили дни: играли в куклы, ели прозрачную вяленую рыбу, заготовленную её отцом дядей Колей, ходили убирать кабинеты в учреждении неподалёку. Маму обманывала, на тётю Люсю даже разозлилась – она выразила сомнение в том, что я действительно прогуливаю из-за головных болей, на которые ссылалась. А мамочка волновалась, повела меня к врачу, и абсолютно здоровому ребёнку 11-12-ти лет был поставлен диагноз «церебральный арахноидит». Меня положили в неврологическое отделение областной больницы, где делали очень серьёзные инъекции. Но, наверное, мне нужно было прожить это, ведь именно там девочка по имени Ира научила меня вязать, там ощутила сердечное умиление к брошенному мамой младенчику с «волчьей пастью», чего не замечала и ходила в бокс нянчиться с ним, носила на руках, убаюкивая, сливалась с его ангельской душой. Но в школе год был пропущен, окружение моё стало другим.
     Мама моя… Да взыщет Господь душу твою и меня да простит за причинённые тебе огорчения! Я помню, каким безмерным, безгранично солнечным было счастье, когда в нашу маленькую квартиру на пятом этаже приходила бабушка, приезжавшая в город, и мы втроём просто были вместе, пили чай, вели обычные разговоры, а из кухонного окна было видно вдали за городом и за Окой наше село. Как жаль, что с нами тогда не было Светы, уведённой с утра в детский сад. Для неё такие тёплые воспоминания стали бы опорой в дальнейшей сиротской жизни.
     Вера моя… Где ты была? Поздно пришла, поздно нашла. Но это большущий вопрос, огромаднейший – кому и в какую бездну уготовано упасть, чтоб восклониться вверх, к Свету, к Правде.