Протоиерей Алексий Лисняк: «Творческие люди не пишут книг»

Протоиерей Алексий Лисняк — настоятель Богоявленского храма села Орлово Воронежской области, прозаик. Печатался в журналах «Подъём», «Сибирские огни», «Бельские просторы», «Наш современник», «Образ жизни», церковной и светской периодике. Автор книг «Праздник жизни», «Зимнее тепло», «Бананы на берёзе», «Сашина философия», «Через речку быструю». Член Союза писателей и Союза журналистов России. Член секции писателей «ПРОФИ» — профессионалы против профанации.

— У вас вышла новая книга — сборник прозы «Через речку быструю». Расскажите о ней, о том с чего она начиналась и каким темам посвящена.

— Я не посвящаю свои произведения определённым темам и считаю, что задача литератора — стать художником, создать произведение искусства, а не написать материал о чём-то конкретном. Литератор не журналист. Вот скажите мне, на какие темы писал, например, Куприн? А чему посвящал свои шедевры Шишков? А Шукшин? А Астафьев? О любви они писали? О природе? О Родине? Обо всём сразу?.. На этот вопрос невозможно ответить однозначно, потому что о чём бы ни было произведение искусства, оно всегда воспитывает в человеке чувство прекрасного, стало быть, говорит о многообразии и полноте жизни. Но даже такой ответ не будет полным. Вот и эта моя последняя книга не посвящена ничему конкретному. Про жизнь она, в её полноте? Надеюсь. Начиналась она, как попытка сделать кое-что в искусстве. Получилось или нет — на этот вопрос я смогу ответить лет через десять, когда смогу посмотреть на этот совершённый мною шаг отвлечённо, со стороны. Но что меня обнадёживает, так это то, что все произведения из книги «Через речку быструю», от повести до рассказов, уже прошли «обкатку» в литературных толстяках, а значит есть надежда, что — получилось.

— Это пятая ваша книга, но далеко не все читатели знакомы с предыдущими. Могли бы вы кратенько рассказать о них? Их сейчас можно купить?

— Первые три выходили в Воронеже маленькими тиражами, одна за другой, начиная с 2003 года с небольшими временными интервалами. Вторая, правда, была переиздана в Тамбове местным писательским сообществом. На местном уровне эти книжечки были замечены, но дальше не пошли. И это мне нравится, потому что первые шаги в литературе, они, как и первые блины обычно — комом. Я видел в Интернете, что кто-то продаёт эти книжечки, но можно ли их купить, я не знаю, не пробовал. Надеюсь, что нет. Зато запросто можно купить четвёртую — «Сашину философию». Эта книга была выпущена в 2014 году издательством Сретенского монастыря в знаменитой «Зелёной серии». «Сашина философия» это сборник рассказов разных лет. Кое-какие рассказы были взяты из первых книг — те, за которые мне пока не стыдно. Эти рассказы точно не писались на какие бы то ни было темы, однако издательство мастерски их скомпоновало, проиллюстрировало и книга стала конкретно «о промысле Божием в жизни человека». У «Сашиной философии» колоссальный по нынешним временам тираж, она к тому же переиздана, продаётся она и в светских магазинах, и в церковных лавках, и в сети.

— Как вы относитесь к интернет-библиотекам, где выкладывают книги для бесплатного чтения?

— Как читатель, я замечательно к этому отношусь. Когда я научился пользоваться Интернетом, то сами собой решились многие проблемы, связанные с приобретением или поиском книг. Но я теперь также представляю, каково себя чувствуют писатели, которые живут на гонорары с продаж своих книг, и которых эти современные возможности сетевого распространения информации попросту лишают хлеба. Ну, время такое, прогресс. Он накрыл нас и не спросил, как мы к нему относимся. Пользуемся вот и всё.

— Как вы учитесь писательскому ремеслу? Что считаете главным в этом деле, без чего автор не может состояться?

— Сложный вопрос. Дело в том, что ремеслу учится конкретный человек — ремесленник. И методика обучения здесь вполне конкретна: курсы, семинары, домашние задания, контрольные... Но я (да и вы тоже) знаю массу гениальных литераторов, которые не учились ремеслу, но совершали в литературе просто фантастические шаги. Вот без чего, например, наши хрестоматийные гении, классики, не могли бы состояться? Без обучения ремеслу или без чего-то иного? Можно конечно назвать пару-тройку шаблонных определений: талант, наблюдательность, трудолюбие... Но я считаю, что кроме всего этого есть некая метафизика в каждом гениальном литераторе — они, как говорится, Богом поцелованные, именно без этого автор не может состояться. И этим всё сказано. Всё остальное... «остальные обман и подделка», как выразился Юрий Кузнецов.

— Кого вы могли бы назвать в числе своих наставников? Какие книги считаете наиболее значимыми для вас как автора, пастыря и просто человека.

— Автора, пастыря и просто человека я стараюсь в себе содержать неразрывно. Поэтому и отвечу на этот вопрос от лица одного единственного Лисняка, в котором уживаются и не конфликтуют эти трое. Раньше, лет тридцать тому назад, после начала процесса воцерковления, я по-новому учился читать. Наверняка этот момент многим знаком. Берёшь ты — новый, настоящий христианин — в руки какую-нибудь страшно христианскую прозу-поэзию и... чувствуешь себя идиотом. То ли ты ещё не дорос до понимания, кхе-кхе... этого, то ли это не литература, а мусор. Но, нет, автор же священник, это не может быть мусором. Прошло много лет, пока пришло понимание, что ряса на авторе не добавляет ему литературного потенциала. И разобраться в этом мне помогла книга рассказов о. Ярослава Шипова. Именно его творчество показало мне, что и священники могут быть прекрасными литераторами! И наблюдательными, и талантливыми, и просто Богом поцелованными! Так бывает! Причём, возвращаясь к первому вашему вопросу «чему посвящены?» Шиповские произведения, я не могу ответить. Просто автор — настоящий художник, хоть и в рясе. И после этого открытия пришло понимание, что воцерковлён ты или нет, священник ты или мирянин — искусство существовало и будет существовать независимо от того во что ты одет и «чему посвящаешь произведения». И тогда, разобравшись, я стал просто внимательнее смотреть на литературу. В то время в моде был ещё штамп «православная литература», который смущал и искривлял мировоззрение любого эстета. Вот, отбросив его, я и начал читать совершенно спокойно и классиков, и современников. Заочно я многих считаю своими наставниками, трудно всех перечислить. Ну, а очными наставниками я считаю не только писателей, но и простых некнижных человеков, с кем сводила жизнь. Литпроцесс — это не процесс передачи мастерства от одного автора другому, это — многообразная и многогранная жизнь.

— Как относиться к неудачам и что следует считать творческой неудачей?

— Искренне считаю, что творческих или каких бы то ни было иных неудач вообще в природе не существует. Всё — результат. Получилось — хорошо. Не получилось — значит было бы хуже, если б получилось. Всё, что Бог не делает — к лучшему. Поэтому конкретный результат, не совпадающий с питаемыми надеждами — всё равно результат. И не плохой, а Богом данный! В начале творческого пути у меня бывали случаи, когда что-то моё редакторы отказывались печатать. Казалось, что вот она — неудача. Теперь я смотрю на эти свои наивные опусы и понимаю, какую великую услугу мне редакторы оказали, не опубликовав их. Бывает, что и произведение совсем не даётся. Ну, видимо оно и не нужно. Без сожаления отбрасываю эти попытки. Придёт время, это вернётся ко мне — удача. Не вернётся, значит не нужно это — опять-таки удача.

— Как вы могли бы определить талант? Как понять, способен человек принести пользу на литературном поприще или ему лучше помолчать? Каковы критерии?

— О таланте я косвенно уже ответил. Что же касается вопроса молчать человеку или нет, тут у меня нет однозначного ответа. Разумеется, молчание — это великий дар. Распутин, например, при своём Великом молчании умел изрекать великие вещи. Что же до литературного поприща... полагаю, что говорить своё слово в литературе это право каждого. Другое дело, с чего начинать и к чему стремиться. При региональных отделениях СП России до сих пор существуют литконсультации и литсекции с кружками, равно как и при ДК, и при библиотеках. Я думаю, что в общении с членами подобных секций, к начинающему автору и приходит понимание того, стоит ему заниматься литературой или нет. Например, сказавшие своё слово в музыке, перед этим обязательно проходили через музыкальную школу, где и понимали, стоит им говорить в музыке своё слово или нет, смогут ли. Все, например, великие спортсмены мирового уровня делали свои первые шаги к рекордам и достижениям именно в подобных маленьких коллективах сначала районного, потом областного, потом республиканского уровня. Кто-то на районном уровне так и остался. Что, неудача? Нет. Просто не смог прыгнуть выше головы. Ничего не поделать, приходит понимание. Столько вот Бог отмерил, что ж теперь.

— Вы пишете стихи? Почему? Что значит быть поэтом?

— Стихов я не пишу. Полагаю потому, что рано научился стихи читать и любить. Нет, что-нибудь сходу в альбом нацарапать — это всегда пожалуйста. Но ведь это не стихи, это иное. Ведь каждый, по-моему, в праве уметь рисовать красиво корову или кошку кому-то в альбом. Каждый будет молодцом, если сумеет на вечеринке блестяще исполнить на пианино «Собачий вальс». И в случае с изобразительным искусством или музыкой многие адекватно оценивают свои возможности и при умении рисовать корову или исполнять Собачий вальс не лезут в художники и композиторы. Ну, а с поэзией у нас по неведомой мне причине такая логика не прокатывает. Увы.
В плане отношения с поэзией я вообще — счастливый человек. Своего отца я считаю величиной современной поэзии. Именно с его помощью в шестилетнем возрасте у меня и состоялись первые поэтические опыты. Вот, например:

В тёмной и страшной пещере
Пищат и скулят привидения.
Змеи свисают из щелей,
Покойников слышится пение.

Весело, правда? Или вот:

Так и сыплется из тучи
Белая зима,
Ветер сильный и колючий
Выстудил дома.
Но детсадовцу Егорке
Стужа нипочём,
Он катается на горке —
Щёки кумачом.

Шестилетнему ребёнку такая поэзия, думаю, простительна: «Говорят, что пишет каждый в девятнадцать лет». А дальше-то что? Перерасти уровень Кузнецова, Рубцова или Жигулина у меня не хватит сил. Я это точно знаю, и вопрос здесь опять же не в удаче-неудаче или ремесле. Просто вопреки расхожему мнению, поэт — не тот, кто всё время корпит за столом, не тот, кто ходит потерянный и что-то бормочет в рифму. Поэт, я считаю, это тот, кто живёт. Нет, не так. Правильнее — ЖИВЁТ. Вы посмотрите на биографии настоящих поэтов, на их жития. Масса профессий, масса приключений. Недавно под Самарой преставился гениальный Михаил Анищенко — настоящий поэт. Антиклерикалы, думаю, со временем его попытаются вознести на свои знамёна, но это отдельная тема для разговора. Разговор о другом. Ради примера почитайте его биографию. Если речь о профессии — десяток. Если речь о занятиях — ещё больше, от помощника губернатора, до дворника. Мне такие масштабы познания жизни просто не по плечу. А иначе поэты не получаются. Иначе получаются жалкие явления, которые сидят за столами и на досуге играют в бирюльки-буквочки. Причём всякий раз из бирюлек получается или корова или «Собачий вальс», а они не могут ни понять причину, ни успокоиться. Человек должен быть интересным. Из неинтересного человека не может получиться интересный поэт, вообще — поэт.

Некоторых начинающих писать слепят лавры поэтов, но и здесь стереотип действует. Лавры поэтов бывают исключительно посмертными. Это закон жизни. Ибо при настоящей поэтической ЖИЗНИ настоящий поэт всегда одинок и не понят. Неудобен для окружающих своим бесстрашием, принципиальностью, мудростью и даже Великим молчанием. И даже отторгнут социумом. И мало, крайне мало поэтов, доживших до старости. Я этого не потяну, масштаб не тот. Вот, как-то так.

— Помните ли своё самое первое прозаическое произведение? О чём оно было?

— Не помню. Но точно могу сказать, что оно возникло не потому, что меня что-то волновало — оно просто не могло быть публицистическим, я себя знаю. Наверняка это была какая-нибудь попытка художественной зарисовки.

— А что тревожит сегодня? Над чем Вы сейчас работаете?

— Тревожит меня то же, что и большинство моих сограждан. Нет, наверное, смысла подробно перечислять наши нынешние проблемы. А работа, если речь именно о писательстве — сейчас в стадии накопления. Прозаику ведь не меньше, чем поэту нужно знать жизнь, это просто необходимо. Вот с этим у меня беда, как и у любого священника. Мы — священники — совершенно не знаем жизни, которая протекает за церковной оградой. Оттого и произведения наши в лучшем случае интересны только прихожанам. А это уже не литература, а «духовная проза», о которой я уже упомянул. Поэтому я и не пытаюсь в последний год что-нибудь изобразить. Не приходит оно, не будоражит. И слава Богу. Придёт время, Бог даст — придёт и вдохновение. А пока нужно подготовиться к его приходу, запастись впечатлениями, подготовить почву, так сказать. Если не придёт, я тоже не расстроюсь. Значит так надо.

— Почему люди пишут книги? И лично вы — почему? или для чего?

— Эх, Ленину бы этот вопрос задать! Он наверняка знал, зачем создавал свой пятидесятитомник. Шутка. А лично я всегда сравниваю литературу, как искусство, с живописью — так, многие вещи делаются понятнее. Ведь и причины создания художниками картин очень похожи на литераторские причины. Сам над вашим вопросом частенько размышляю, и художников всякий раз спрашиваю. И ни я, ни они не говорят об утилитарных задачах своего искусства, не отвечают на вопрос «зачем». Просто хотят совершенства и добиваются его. И этот процесс их радует. И потом, творческие люди не пишут книг. Творческие люди пытаются создавать произведения, которые при благополучном исходе потом собираются в книги. А как иначе? Равно, как и художники не пишут своих выставок. Но если у художника получается ряд произведений, то вот уже и выставка готова.

— Если бы вы были самым главным цензором, что бы вы запретили сегодня? Почему?

— Запрет на что либо при наличии спроса, как правило пробуждает теневых деятелей. Были у нас уже запреты. Ничего хорошего они никому не принесли. А вот насчёт цензуры я не стал бы так однозначно высказываться. Вот вам пример: иной раз по телевизору идут фильмы, которые с советских времён лежали на полках. Говорят, что в прокат они не попадали из-за наличия в СССР цензуры. Вот, смотрю, бывает, такие фильмы и понимаю, что ничего мы не потеряли от того, что не видели их в своё время. Поистине, определение художественной ценности произведения, в таких случаях кажется необходимым. Цензура ли это? А с другой стороны, кто станет «худсоветом» и почему именно он? Если б я стал главным цензором, первое, что б я сделал это ушёл бы со своего поста. Я не могу считать себя мерилом всего, что делается в искусстве. Нет, я понимаю, конечно, что планка любого вида искусств сейчас катастрофически понижена и продолжает понижаться. Общество перестаёт воспринимать совсем ещё недавно эталонные произведения. И если раньше человек воспитывался системой до уровня понимания, то сейчас никто никого не воспитывает. А на несчастном гражданине просто пытаются заработать, состряпав нечто ему понятное и — главное — продав ему же. Проблема воспитания вкуса — проблема системная. Теперь уже цензурой эту катастрофу не предотвратить. И что теперь делать я не знаю. Если люди на полном серьёзе подшофе поют «на разрытых могилах ваши души хрипят» или «по золоту икон проходит летопись времён», то вряд ли теперь поборов цензурой Газманова, можно добиться того, что те же самые люди вдруг поймут и оценят Зацепина.

— Творческая свобода — это о чём?

— Не знаю. Наверное, чтобы понять, что такое есть творческая свобода, нужно определить, что такое творческая несвобода. А это для меня загадка.

Беседовала Светлана Коппел-Ковтун