Мастерство

О тайнах жизни и тайнах литературы — беседа писателя Сергея Шаргунова с живым классиком Андреем Битовым

Битов пишет не книгами, не главами, не страницами, не абзацами. Пожалуй, даже не предложениями. Словосочетаниями. Эта литература пьянит, но ее справедливо называют умной. Особый ум, тянущий с донных глубин горчащие тайны. Став старцем, он, кажется, превратился в собственную прозу. Сонный глаз, сонная губа, сонный голос, сонная — то есть по правде-то волшебная — сила словес…Он мастерит самокрутку: тонкая бумага, рыжеватый табак. Он держит ее с таким видом, словно в ней средоточие его духа, и намерен — за словом слово — писать свою прозу дымом по воздуху.

— Вы не раз рассказывали, что в блокадную зиму, еще не умея читать, на вопрос: «Кем ты будешь?» говорили: «Писателем!» Рано начали писать?

— Я был читателем и учился в процессе чтения. И читатель я был такой замедленный: я читал каждое слово, очень медленно, почти что по складам. Но обязательно всю книгу от начала и до конца. Мне нужен был текст, который меня насыщает. Таким образом происходил отбор той литературы, которая мне внутренне нужна. Так же как бодибилдинг. Определенная тренировка мозгов. Я прочитывал книгу, словно бы переписывая ее.

— А как вы обычно писали?

— Надо было удрать куда-то. Только побег. У меня были такие места. На даче в Токсово, под Ленинградом. Куршская коса, на которой я хорошо работал. Причем условий никаких не нужно, нужно, чтобы ты был один. И никто не мешал. И чтобы никаких соблазнов, никакого алкоголя. Курение, да. Курение и кофе, без них невозможно.

Татьяна Леонидовна Миронова — признанная научная величина в области русского и церковно-славянского языков. Большое внимание она уделяет неправомерным заимствованиям слов из иностранных языков, ведущих к подмене понятий и потере национального самоопределения.

—  В русском языке появилось такое количество заимствований, что даже непонятно к худу это или к добру. Многие области знаний и быта были вынуждены воспользоваться заимствованиями. Некоторые слова прошли через наш язык и ушли — вспомним патефон, радиолу, транзистор и т.д. Потом мы подошли к тому, что есть такие заимствования, без которых какие-то области человеческого знания просто немыслимы.

— Именно так! Есть такие области науки, в которых без заимствований никуда не денешься. Хотя и здесь безоглядное заимствование, наверное, тоже будет глупым. Что же нам делать? У нас есть полностью позаимствованные слова: математика, геометрия, алгебра, география… Все эти науки  пришли  к нам через греческий язык. Много и латинских слов поселились в нашем языке, так как в Средневековье язык науки был латинским. При помощи терминологии, пришедшей из латыни, мы были в курсе всех научных достижений той эпохи. Но в то же время, в семнадцатом и вплоть до конца восемнадцатого века старались быть понятными ученикам.

2016 год особенный для «Омилии», потому что монахиня Евфимия (Пащенко), писатель, врач-невропатолог из Архангельска и одна из активисток клуба, была выдвинута Международным клубом православных литераторов «Омилия» на соискание Патриаршей литературной премии имени святых равноапостольных Кирилла и Мефодия, и вошла в её «короткий список». Наш разговор с матушкой Евфимией состоялся после торжественного награждения победителей, и был он, конечно, о книгах, творчестве, о монашестве и медицине, о людях, благодаря которым она стала номинантом почётной премии.

— Матушка, расскажите пожалуйста о том, как вы пришли к писательству. Расскажите о людях, которые научили вас писать. Наверное именно об этом размышляет сейчас каждый из лауреатов и номинантов, ведь победы не приходят из ниоткуда, а зиждутся на труде, дружбе и любви.

— Моя, если можно так выразиться, «литературная деятельность» началась лет этак в 8 с… басен. Дело в том, что среди книг, которые имелись в нашем доме… Об этом следует сказать особо, ибо выбор их был весьма своеобразен, но, как оказалось потом, не случаен. Ибо всё это (отчасти за неимением ничего другого) было прочитано в детстве и запало в память и в сердце. А были там собрания сочинений Жюля Верна и Джека Лондона, «Монахиня» Дидро, «Фауст» Гете, «Морская тайна» Б. Розенфельда, «Тарас Бульба» Н. Гоголя и сказки Писахова. Был и том стихотворений С. В. Михалкова. В нем находились и всем известные стихи: про дядю Стёпу, про «умный в гору не пойдёт, умный в гору обойдёт», и не столь известные: например, про трёх героически погибших «товарищей из маленького города Н». И, разумеется, басни. Так вот, в подражание этим басням я начала писать свои, по большей части из школьной жизни. Хотя персонажами там были звери.

Беседа о жизни и литературе руководителя Международного клуба православных литераторов «ОМИЛИЯ» Светланы КОППЕЛ-КОВТУН с сибирским литератором, главным редактором журнала «Сибирь» Александром ДОНСКИХ

Светлана Коппел-Ковтун (С.К.): Хемингуэй где-то заметил, что хорошим писателем становится тот, у кого было трудное детство. Вероятно, потому, что личность начинает развиваться вглубь только при стеснённых жизненных обстоятельствах. Вы согласны с этим утверждением? Что по-вашему делает человека писателем?

Александр Донских (А.Д.): Стеснёнными ли, к примеру, были в детстве жизненные обстоятельства у Александра Пушкина, Михаила Лермонтова, Николая Гоголя, Льва Толстого, Ивана Тургенева, Михаила Шолохова, Ивана Шмелёва, Ивана Бунина, Алексея Толстого, Сергея Есенина или у того же Эрнеста Хемингуэя? Правда, Хемингуэя причислили к «потерянному поколению», а значит, можно предположить, что и детство у него было вроде как «потерянное», но, однако, чем таким особенным, «страшным» оно было отягощено — мне лично неизвестно. Да, у кого-то из них не было матери, у кого-то отец по недоброй воле родственников находился в отдалении, кто-то, возможно, народился уж очень хлипким, тихоней безответным, кто-то, знаем, жил не в барской усадьбе, а в крестьянском доме. И — что? А Владимир Высоцкий, эта непостижимая трагедия нашей культуры, так и вовсе как сыр в масле купался в семье отца офицера, с доброй, порядочной мачехой, которую называл мама Женя, в неразрывности с матерью; какое-то время в коммуналке семья жила. И — что?

Протоиерей Алексий Лисняк — настоятель Богоявленского храма села Орлово Воронежской области, прозаик. Печатался в журналах «Подъём», «Сибирские огни», «Бельские просторы», «Наш современник», «Образ жизни», церковной и светской периодике. Автор книг «Праздник жизни», «Зимнее тепло», «Бананы на берёзе», «Сашина философия», «Через речку быструю». и др. Член Союза писателей и Союза журналистов России. Член секции писателей «ПРОФИ» — профессионалы против профанации.

Лично я всегда сравниваю литературу, как искусство, с живописью — так, многие вещи делаются понятнее. Ведь и причины создания художниками картин очень похожи на литераторские причины. Сам над вашим вопросом частенько размышляю, и художников всякий раз спрашиваю. И ни я, ни они не говорят об утилитарных задачах своего искусства, не отвечают на вопрос «зачем». Просто хотят совершенства и добиваются его. И этот процесс их радует. И потом, творческие люди не пишут книг. Творческие люди пытаются создавать произведения, которые при благополучном исходе потом собираются в книги. А как иначе? Равно, как и художники не пишут своих выставок. Но если у художника получается ряд произведений, то вот уже и выставка готова.

Беседа о творчестве с клириком московских храмов Благовещения Пресвятой Богородицы в Петровском парке и святителя Митрофана Воронежского на Хуторской, поэтом, главным редактором радио «Благовещение» протоиереем Андреем Спиридоновым

Каждый человек — потенциальный поэт, потому что создан по образу и подобию Божьему и имеет способность к творчеству и сотворчеству. Самый первый и главный поэт это Бог Творец. «Поэтос неба и земли», если по-гречески. И каждый человек призван прожить свою земную жизнь в преддверии вечности как творческий поэтический акт. В этом смысле сама жизнь первенствует, важней, чем в узком смысле поэзия как жанр или, тем более, текст. А делает человека истинным поэтом вера и сострадание.

В настоящей работе мы ставим своей задачей разграничить символ и некоторые категории, которые в художественном творчестве играют главенствующую роль. Характеризуя художественное творчество, обычно говорят о метафоре, типе, реалистическом образе, натуралистической копии и мифе. Сопоставлением всех этих категорий мы сейчас здесь и займемся.

1. Символ и метафора

Символ очень близок к метафоре, но он не есть метафора. И в символе и в метафоре идея вещи и образ вещи пронизывают друг друга, и в этом их безусловное сходство. Но в метафоре нет того загадочного предмета, на который ее идейная образность только указывала бы как на нечто ей постороннее. Этот предмет как бы вполне растворен в самой этой образности и не является чем-то таким, для чего метафора была бы символом. Ведь метафора входит в поэтический образ, а он уж во всяком случае имеет самостоятельное значение. Совсем другое дело — символ.

Если символ точно не указывает на то, чего именно символом он является, в этом случае он вовсе не есть символ. Метафора же, как и вообще поэтический образ, хотя и не исключает этого различия, но специально вовсе его не преследует; и это различие идейной образности вещи и самой вещи здесь совсем несущественно. Когда поэты говорят о грустных ивах, о плакучих ивах, о задумчивых кипарисах, о стонущем море, о буйной буре ветров, о том, как прячется в саду малиновая слива, о том, как ландыш приветливо кивает головой, то никакая из этих метафор резко не разделяет образа вещи и какой-то еще самой вещи, для которой поэтические образы и связанные с нею идеи были бы пока еще символами.

Свеча ничего не теряет, если от её пламени зажглась другая свеча. Не знаю, кто автор этих слов, но они красивы и точны, а при условии поправки, что свеча приобретает, когда от неё зажигаются другие свечи — получаем хороший христианский образ, своего рода путь солнца.
В жизни редко встречаются такие люди: большие и тёплые, а ещё умные, талантливые, добрые и невероятно красивые. К такому прикоснёшься сердцем, и расцветёшь, как подсолнух или подснежник, или, как куст сирени весной... А сколько вопросов хочется задать такому человеку, чтобы узнать о его светлой жизни, чтобы приобщиться к его мудрому свету. Пусть не смущается читатель красивыми словами — они правдивы, а человек, о котором идёт речь, на самом деле красивее сказанных слов, и пообщаться с ним — великое наслаждение для всякого человека.
Знакомьтесь, Сергей Марнов — историк, писатель, многодетный отец-усыновитель. Сергей Дмитриевич любезно согласился ответить на вопросы, несмотря на то, что в его доме появился восьмой ребёнок — маленькая приёмная девочка, и он сейчас невероятно занят.

— Как вы стали многодетным папой?

— Многодетными папами становятся, в основном, при помощи жены. Тут либо жена рожает, либо оглядывается по сторонам, ищет, где бы ребёночка сцапать. Если серьёзно, то жена с самого начала мечтала о многодетности, но вторые роды оказались для неё и последними — досадная врачебная ошибка. И тут вмешался Господь, который всегда даёт человеку то, чего он хочет по-настоящему. Нам сообщили о девочке, которую надо немедленно спасать, вырывать из рук злодеев-родителей. Ну, мы обсудили все с детьми, решили: «Будем брать!». Все рассчитали, спланировали, отвели место в квартире — и как лицом об стену! Нет никакой девочки, её придумали от скуки, не рассчитывая, что мы воспримем это всерьёз. А на путь мы уже встали...как-то пусто стало. Несколько дней промучились, как вдруг прозвенел волшебный звонок... мальчик, которому очень нужна семья, но которого никто не возьмёт из-за страшного диагноза... сейчас у нас шестеро усыновлённых детей.

«Литература у нас есть “соль”. Другого ничего нет, а она совсем рассолилася».

Н. Лесков. Из письма к И.Е. Репину 19 февраля 1889 года

* * *

Лесков верил и исповедовал, что впечатления, воспринимаемые мозгом настоящего писателя, болезненно остры, что эхо у него сильнее первоначального сотрясения, сильнее исходного звука. В этом и сила и несчастье даровитого писателя, никогда к тому же не забывающего, что "музы ревнивы" и служить им надо всеми силами и кровью сердца своего. В итоге, искренний и темпераментный писатель — мученик.
Лесков им и был.
За долгие рабочие месяцы ранней осени, зимы и поздней петербургской весны он, со своими "обнаженными" или "ободранными" нервами, совершенно и физически и духовно изматывался, жаждал летнего роздыха, близости к природе.

(Андрей Лесков. Жизнь Николая Лескова, гл.5)

Давайте поговорим о волшебных сказках, хотя я прекрасно понимаю, что это безрассудное предприятие. Страна Чудес — опасный край, неосторожных там ждут ямы — западни, а чересчур дерзких — темницы. Себя я могу причислить к чересчур дерзким, ибо хотя люблю волшебные сказки с тех пор, как научился читать, и много думал о них, я не изучал их на профессиональном уровне. Я всего лишь путешественник, исследователь страны (или нарушитель ее границ), преисполненный удивления, но не обладающий точными сведениями.

Область Волшебного — широка, глубока и высока; её заполняет и населяет масса всякой всячины: там обитают всевозможные звери и птицы; там безбрежные моря и несчетные звезды; там чарующая красота и рядом гибель; радость и горе там остры, как клинки. Тот, кто бродил по Стране Фантазии, вероятно, может считать себя счастливым; но если он пытается рассказать о том, что видел, само богатство впечатлений привычность их связывают ему язык. А когда он находится там, вопросы задавать опасно, ибо ворота могут захлопнуться, а ключи пропадут.

Материал для писателей сказочников — скучно служебный

Интересно жить в местах, которые являются центром сказочной звезды. В местах, где и выдумывать не надо. Только рассматривай. Увидь, услышь, пойми и опиши, поделись открывшейся тайной. В местах из которых так и тянутся золотые лучики — сказки.

Первый лучик — Танаис-античный город под Ростовом, переполненный легендами и образами эллинов и римлян. Им тут на каждом шагу чудились скачущие кентавры, амазонки. Из реки поднимались змеиные головы.

Второй лучик-то, о чём и тысячи ночей не хватит рассказывать. Тана-Азак — Азов-город на Шелковом пути. Город с тремя именами и захватывающей историей. Здесь опоясывались булатными клинками из Дамаска и 100 метров газовой ткани из Индии укладывали в грецкий орех. И больше ореха были жемчуга, алмазы и изумруды привозимые сюда из Персии, Цейлона и Индии.