Омилия

Соньку к нам в монастырь прислали на исправление как в лечебницу души.

Ей было двадцать лет. Взращенная в богатой семье, она подростком подцепила болезнь ничего-неделанья. Болезнь прогрессировала и стала патологической. Соньку лечили антидепрессантами, верховой ездой, клали в дорогостоящие больницы. Все бесполезно. Девочка деградировала — ничего её не интересовало и ничего она не хотела. Тогда-то её мать и написала письмо нашей Матушке с просьбой принять дочь на время пожить в наш закрытый сельский монастырь. А вдруг, свежий воздух, молитва, труд и дисциплина помогут Соне?

— Ну что, примем? — спросила Матушка сестер после утренних молитв.

Все закивали головами. Конечно, Матушка дело-то какое благое! Благословите.

— Ну что же — вам с нею жить. — согласилась Матушка. — Сделаем все, что в наших силах — остальное Бог.

Жила-была Канистра с высококачественным авиационным топливом. Она любила заправлять топливом самолеты самых разных типов. Канистра обладала удивительным качеством — у нее никогда не кончался бензин, он ласково плюхался внутри и нежно ласкал алюминиевые стенки. И вообще, бензин был, наверное, очень вкусным, потому что Канистра, работавшая в громадном аэропорту рядом с большим городом, много раз наблюдала, с каким удовольствием самолеты пьют бензин. Некоторые, особо нуждающиеся, даже причмокивали металлическими губами от удовольствия.

Канистра была довольна своей работой, жизнь ее была полна встречами с самолетами и радостью общения с ними. Самолеты в аэропорту были разных марок от маленьких, сельскохозяйственных, до огромных авиалайнеров.

Это было в пасмурном октябре 2007 года. Той осенью умерла моя бабушка. После похорон и прочих малоприятных мероприятий её дети, то есть мой отец и его сёстры решили в 10 храмах заказать сорокоусты о новопреставленной Евдокии и определились с днём, когда они втроём проедутся по близлежащим приходам нашего благочиния. И хотя специально заказывать несколько сорокоустов одновременно нет особого смысла, так как во всех храмах совершается единое поминовение на единой Божественной литургии, но мои родные приняли решение сделать именно так. Учитывая, что в машине будет свободное место, я попросился в эту поездку с ними, так как я знал, что помимо горловских храмов будут посещены и храмы соседнего Дзержинска. А так, как я в то время хотел написать статью о Святом Макарии Великом (Египетском), именно дзержинский Свято-Макарьевский храм и стал основной моей целью поездки. И, казалось бы, в такой обыденной поездке, по прискорбному поводу, я попытался увидеть историю моего края, через призму православия.

Не потеряться ни на миг
Среди различных убеждений,
Улыбок-масок, настроений
И просто подленьких интриг,
Не потеряться ни на миг.

Когда висишь на волоске
Над бездною страны забвений,
И тело, как бы легче тени, –
Не строишь замков на песке,
Когда судьба на волоске.

Найти в себе любой предлог,
Скребя надежду по сусекам,
Остаться просто человеком.
Последний – или нет – звонок?
Не уходить – найти предлог.
2010-11

                     I

Не ужель спасемся черной злобой?
Нас ударят — мы в ответ убьем.
Жесткий мир урчащею утробой
навалился — поглотил живьем
души и сердца, и нет спасенья
от самих себя, как от врагов.
Вот и все… А как же воскресенье,
как же память райских берегов?!

Не дали нам кровь Адам и Ева,
нас не вел пустыней Моисей,
манна — это мало, счастье — слева,
где земная мощь во всей красе!
Страшно… Страшно ли?! Кругом веселье,
мир как мир, не знает что творит:
прячемся в пиры, вкушаем зелья
всех цветов. Мы яркие — бери!

И берут — пленят и рвут на части
гордость, гнев, и жадность, и тоска…
Что нам жития? Нам жизнь — блокбастер,
спецэффект, звенящий у виска.

Летят и поют перелетные птицы,
Четыре сезона небесных путей,
С земли же за ними печальные лица
Следят как за звездами лунных ночей.

Слетают с дерев пожелтевшие листья,
Качаются ветви и словно молчат,
И словно устали тяжелые кисти,
И снова о вечном секунды кричат.

И снова молчу и ищу отражений,
И снова прошу – не ответов, любви,
Так глупо поверить безумству сомнений,
Так нежно листвою тот купол обвит.

Тот купол надмирный, что формою – время,
А я все прошу о земной красоте,
Смирюсь – и мгновений тяжелое бремя,
Мне станет чуть легче, а там, в высоте

Растают все глупости… Тихо и нежно
Как смена времен, бесконечным дождем,
Иль дымкой белесою, легкою, снежной,
Пространство разрежет, почти как огнем….

Летят и поют перелетные птицы,
А я лишь любовь попрошу у Христа,
Чтоб эти печальные, тихие лица,
Теплее бы стали, и чтоб высота

Это так интересно и по-детски наивно
Просто взять и поверить в разноцветные сны.
А потом исстрадаться безутешно-надрывно
От дежурных вопросов: «Почему вы грустны?»

Дети в парке кидают в небо жёлтые листья,
Вроде всё, как обычно, и красиво притом,
Даже эта девчонка, что с Агатою Кристи
Манекеном застыла под зелёным зонтом.

Облака бородою белоснежной зависли
Над лениво-текущим и холодным Днестром.
И куда-то исчезли невесёлые мысли,
Взгляд застыл неподвижно на ограде с крестом.

2009-11

Жил-был маленький кораблик. Он очень хотел иметь друга – фиолетового слоненка. Но страна, в которой жили разноцветные слонята, была за глубоким и неспокойным морем.
Кораблик захотел переплыть море и привезти к себе слоненка.
Большие корабли стали его отговаривать:
- Море бурное, даже нам непросто переплыть его. Подожди, подрасти еще, большому кораблю легче переплыть глубокое море. А еще нужно научиться определять путь по звездам и знать, как вести себя во время шторма.
Кораблик не дослушал советы больших кораблей и сказал:
- Хочу фиолетового слоненка! Сейчас или никогда! И почему это у вон того корабля есть розовый слоненок, а я не могу иметь своего фиолетового?
Большие корабли ответили:
- Делай, как знаешь. Ты сам себе хозяин…
И кораблик стал готовиться к отплытию в страну разноцветных слонят. Но крепкие паруса ему достать не удалось, потому что не хватило монет для их покупки. Пришлось одолжить паруса у старой шхуны, которая уже не пускалась в дальние путешествия. Остальное снаряжение тоже было не важнецкое. Но кораблик был смелым корабликом и не изменил своего решения.
И вот однажды ранним утром, он поднял свои паруса и отправился в плавание.

Скажи, мой милый, почему в окне
Твоем погашен свет? А в тишине
Осенних сумрачных аллей светлее мне,
Чем в комнате твоей, где на стене
Висит мой маленький, в пыли, портрет?

Скажи, мой милый, почему в огне
Твоем так холодно и страшно мне?
Как будто я одна в чужой стране,
С бедою горькою наедине,
И никого со мною рядом нет?

Вера уже чуть-чуть жалела, что рано вернулась из Германии. Особенно остро «немецкую ностальгию» ощутила вчера, когда хозяйка «игрушечного» киоска тонко нахамила ей при Володьке.

Фактически, третий день как хозяйкой стала сама Вера — с того момента, когда большую часть условленной суммы отдала в дойчмарках; остальное договорились через неделю.

Решали разные второстепенные вопросы (киоск то, мягко говоря, не благоустроенный, просто конура) — теплоизоляция, электропроводка, что-то ещё… Вера по какому-то поводу наивно обмолвилась (точно, не в первый раз — это Маргарите и не понравилось), как бы сравнивая «ТАМ — и ТУТ»: «…А вот когда я была в Германии…» — но фразу не успела закончить. Ритка осадила её «на полном скаку», злобно сверкнув глазёнками «в три карата», осадила резко, неприязненно: «Сейчас ты не в Германии!»

Год выдался на редкость удачным для фермера. Зерновые и овощи дали рекордный урожай, новый сорт кукурузы проявил себя просто великолепно, многократно окупив затраты на приобретение элитных семян, а сад… Ветви яблонь дугою склонялись к земле под тяжестью румяных и золотистых плодов.

Кроме того, сильно облегчалось хранение урожая — в отличие от прошлого, «мышиного», года, когда все соседи в округе паниковали от нашествия грызунов. Сейчас — хоть бы одна зубастенькая мордочка показалась!.. словно мор прошёл по царству грызунов

Предусмотрительно расставленные капканы — на крыс — также оставались пусты.

Что и говорить, год удался!

Арчи Малкович сидел возле распахнутой двери своего дома и расслаблено потягивал любимое чешское пиво. Даже навскидку, как говорится, было понятно, что по всем контрактам выходила приличная прибыль.

Солнце клонилось к закату, приближался вечер трудного дня — почти как в известной, всеми любимой, песне.

Маленький Андрюшка ухитрился в свои четыре с половиной годика заполучить изрядный «букет» болячек во главе с — не поверите! — язвой желудка. И вся карусель несмотря на то, что мама, вчерашняя студентка, а ныне молодой преподаватель и аспирант-химик в одном лице, старалась кормить ребёнка по всем правилам современной диетической науки.

Вера Афанасьевна с начала года беспрерывно водила сына по докторам, особо следуя в оставшиеся от визитов часы предписаниям профессора Анисимовой — строгой дамы среднего неопределённого возраста и определённой партийности, что учитывая должность Анисимовой вовсе не удивительно.

Водила — но толку не было.

«Распустили народ», — пробормотал дядя Гриша, выключая радиоприёмник — единственное средство, связывавшее старика с большим миром. От телевизора он отказался давно, газет сюда не привозили. 

Дядя Гриша переселился в деревню лет пять назад, когда понял, что город с его бешеным ритмом, вонью полуразвалившихся заграничных дизелей и хамством нынешней молодёжи надоел до невозможности.

Он забыл это короткое чеченское слово, которым седой аксакал из горного кавказского аула охарактеризовал кошмар полыхавшего пламенем бессмысленных междоусобиц Северного Кавказа. Тогда дядя Гриша смотрел новости в своей городской квартире, которую продал через месяц — после безнадёжных речей «на камеру» смертельно уставшего (это было видно по глазам) старого чеченца он принял решение уехать отсюда, уехать раз и навсегда.

Жили-были Лисичка и Зайчик. У Лисы была избушка ледяная, а у Зайца – лубяная. Весной лисья избушка растаяла. Попросилась Лиса к Зайцу погреться, а его самого-то и выгнала.

Идет Зайчик, плачет, лапками слезы вытирает. Навстречу ему Собака:
- Ав-ав, о чем, Заинька, плачешь?
- Как же мне, Собачка, не плакать – пустил я Лису к себе в избушку погреться, а она меня выгнала.
- Ишь ты, шо деется-то, шо деется! - Покачала головой Собака, - но ты не горюй! Пойдем, выгоню тебе эту нахалку!
Подошли они к избушке, Собака начала брехать, лису выгонять. А Лиса:
- Как выскочу, как выпрыгну, пойдут клочки по закоулочкам!
Испугалась Собака, почесала задней лапой за ухом и говорит:
- Эка незадача! Не правы мы с тобой, Косой, ох не правы! Ты сам посуди, нас – двое, Лиса – одна, в меньшинстве, стало быть. А слыхал, нонче права меньшинств уважать положено, негоже ущемлять-то! Это, понимаешь ли, ди-скри-ми-на-ция! – протявкала Собака услышанное где-то заморское слово и убежала.

Пусть опадают,
словно листья,
смыслы.
Я выгляну
в твоё окно
едва ли.
Нам ничего
про осень
не сказали
ни путь,
ни жизнь,
ни смерть.
Она уж тут:
глядит в меня
как вечность.
На вокзале
ночь
разбросала
листья.

05.10.2011