После этого неприятного разговора профессор Булыгин пришел домой лишь поздно вечером, когда Галина Серафимовна уже укладывала Наденьку спать. И, сев за стол в кухне, долго не притрагивался к еде, погруженный в невеселые думы.
-Что с тобой, Володя? – поинтересовалась Галина Серафимовна. – На тебе лица нет. Что случилось?
-Сегодня меня вызывал ректор. А потом еще и декан. – нехотя признался Владимир Петрович.
-Зачем? По поводу ваших зимних научных чтений?
-Если бы по поводу чтений! К сожалению, речь шла совсем о другом. Боюсь, что после зимних чтений мне придется уволиться из института. По собственному желанию. Иначе меня просто-напросто уволят. Так сказал мне сегодня декан.
-С какой стати они вдруг захотели тебя уволить? Ты же всегда был в институте на хорошем счету. Чем ты им не угодил?
-Да вот, видно, не угодил… Непонятно одно - кому и зачем понадобилось оболгать меня перед ректором? Я хотел ему все объяснить – но он мне и слова молвить не дал. А декан и вовсе поставил перед фактом – как пройдут зимние чтения – меня уволят.
-И как теперь быть? Неужели тут ничем нельзя помочь?
-То и оно, что здесь способно помочь разве что чудо. Видимо, мне придется уехать из Михайловска в другой город, где найдется для меня работа. Жаль на старости лет покидать родину, но ничего не поделаешь.
-Мы уедем вместе, Володя. – сказала Галина Серафимовна. А Наденька, выбежав из своей комнаты, обняла Владимира Петровича и прошептала:
-Папа, а ты меня возьмешь с собой? Ну, возьми, пожалуйста… Я там буду тебе помогать…
Владимир Петрович едва сдержался, чтобы не расплакаться. Какие все-таки замечательные у него жена и дочка! Поистине, о таких говорят – Божий дар!
Но вслух он сказал совсем другое:
-Я сегодня был у отца Александра. Он обнадежил меня. Сказал, что даже в самый трудный час Бог хранит и любит нас3. И чтобы мы не теряли надежды, даже если нам кажется - помочь может только чудо. Воля Божия да будет.
-Он прав. – промолвила Галина Серафимовна, с улыбкой взглянув на Наденьку. – Один раз у нас с тобой в жизни уже было чудо… Будем надеяться на лучшее.
* * *
Тем временем в научном мире Михайловска наступило одно весьма знаменательное событие. То были ежегодные научные чтения, по давней традиции проводившиеся в трех старейших институтах города – медицинском, педагогическом и лесотехническом4. Чтения эти были приурочены к знаменательной дате, в свое время вычисленной известным михайловским краеведом Евгением Овчинниковым. А именно – к тому декабрьскому дню, когда великий ученый Михайло Ломоносов, уроженец Михайловской земли, покинув родительский дом, с рыбным обозом отправился учиться в Москву, проторив дорогу к вершинам науки своим землякам и продолжателям. В его честь эти чтения назывались Михайловскими. На них приезжали ученые со всей России, даже из самой Москвы, а иногда и из-за границы. И небольшой северный город Михайловск в эти дни ощущал себя центром всей отечественной науки. Ведь именно Михайловская земля дала России великого Ломоносова. Разве не так?
Завсегдатаем Михайловских чтений был столичный академик Сергей Павлович Лощилин. Каков был его вклад в науку и даже чем именно он занимался – никто точно не знал. Однако имя его в научном мире Михайловска произносили с благоговением, называя его «Ломоносовым нашего времени». В самом деле, в свое время, на заре туманной юности, он по примеру своего славного земляка уехал из Михайловска в столицу, и вот, надо же – стал академиком, как Ломоносов! Выходит, не перевелись на Севере великие ученые! И живое подтверждение этому – Сергей Павлович Лощилин, Ломоносов наших дней.
Правда, находились злые языки, которые, загодя услышав о грядущем приезде на родину именитого академика, ворчали:
– Опять едет на наши кулебяки! Мало ему столичных фуршетов…
Разумеется, они говорили так из зависти. Потому что не им, а уважаемому Сергею Павловичу, как почетному гостю, поручали возглавлять секции на научных конференциях, сидеть на почетных местах в президиумах и произносить торжественные вступительные слова. А потом, в подтверждение хваленого северного гостеприимства, на фуршетах для избранных участников чтений, Сергея Павловича усаживали во главе стола и потчевали отборными северными деликатесами, считая за великую честь чествовать столичного академика.
К Булыгиным Сергей Павлович наведывался в каждый свой приезд в Михайловск. Потому что был уверен – профессор Булыгин находится перед ним в великом и неоплатном долгу. Ведь в свое время Сергей Павлович соизволил быть рецензентом его докторской диссертации. Стало быть, имел законное право на ежегодный радушный прием и обильное угощение у Булыгиных. Как говорится, долг платежом красен.
Булыгины загодя готовились к встрече именитого гостя. Покупали отборную семгу, зубатку и палтуса для пирогов и кулебяк, соленые грузди и знаменитые мелкие каргопольские рыжики, а также черную и красную икру. Не забывали и о морошке, которую академик Лощилин предпочитал другим северным ягодам, поскольку, по его словам, морошку любил сам великий Пушкин. На покупку всех этих яств почти целиком уходила месячная профессорская зарплата Владимира Петровича. Но Булыгиным затраты и хлопоты перед встречей столичного гостя были не в тягость, а в радость. В самом деле, разве это не счастье и не великая честь – принимать у себя в доме столь великого ученого, как академик Лощилин? Тем более, что они с ним – земляки, выпускники одного и того же института, коллеги по науке.
На этот раз Сергей Павлович приехал в гости к Булыгиным вместе с красивой фигуристой дамой лет тридцати, в короткой шиншилловой шубке и бирюзовом платье в обтяжку, с бриллиантовым колье на белой точеной шее и блестящими золотыми браслетами в виде змей на обеих руках
-Моя супруга, Таисия Леонидовна. – представил он Булыгиным свою спутницу.
Насколько помнил Владимир Петрович, в прошлом году у столичного академика была другая супруга, постарше. Впрочем, он не стал любопытствовать, а вместо этого пригласил гостей к столу.
Обед для именитых гостей был приготовлен на славу. Здесь были и горячая уха из палтуса и знаменитой михайловской трески, и сочащиеся ароматным жиром кулебяки, и салаты четырех сортов, и морошка, и крымское вино, и заветная бутылка дорогого
коньяка, подаренная Владимиру Петровичу бывшим аспирантом за помощь в написании диссертации. Разумеется, столичные гости охотно отдали честь всем этим яствам, чем несказанно порадовали хозяев.
Потом начались тосты. Выпили за гостей, за хозяев, за успехи науки. Чем больше пил и хмелел Сергей Павлович, тем более веселой и развязной становилась его речь. После третьего тоста он начал рассказывать сальные анекдоты из жизни столичных ученых, особенно стариков, которых он величал мастодонтами и маразматиками. А потом похвастался, что жена его – поэтесса, широко известная в избранных творческих кругах столицы под псевдонимом Таис Московская. И что сейчас она пишет поэму, посвященную Сергею Есенину. Вот и приехала на Север в поисках вдохновения, ибо сам великий поэт русской деревни в свое время бывал в Михайловске. Разумеется, Таисию Леонидовну любезно попросили прочесть что-нибудь из ее стихов. И она, закатив глаза к потолку, с завыванием стала декламировать отрывки из своей новой поэмы:
«Поэта лишь поэт поймет5.
Большой поэт один живет.
Свой гонорар он очень ждет,
Но рукопись не продает.
Хоть можно рукопись продать
И жить безбедно, не страдать…»
Галина Серафимовна украдкой поморщилась, словно ненароком съела кусочек лимона, и шепнула что-то на ухо уже начавшей позевывать Наденьке. Радостно кивнув головой, девочка выбежала в прихожую, оделась потеплее, и вскоре ее ножки бойко протопали по лестнице, ведущей во двор. Увы, остальным участникам обеда приходилось терпеливо слушать Таисию Леонидовну:
«Есенин в петлю залезает,
Он в «Англетер» вдруг умирает.
Подробностей никто не знает,
Россия плачет и рыдает.
Россия гения родила,
Россия и похоронила…»
К счастью, академик Лощилин вовремя догадался остановить поток красноречия своей супруги, предложив очередной тост – за ее литературное творчество. Польщенная этим Таисия Леонидовна охотно поддержала супруга, избавив участников застолья от дальнейшего знакомства со своей поэмой. Чему, по правде говоря, все были несказанно рады.
Тем временем обед незаметно перешел в ужин. Когда же настало время пить чай, Таисии Леонидовне вздумалось покурить. Накинув шубку и прихватив с собой коробочку папирос, а также изящную зажигалку в древнеегипетском стиле, она выпорхнула на улицу. И, будучи натурой поэтической, залюбовалась увиденным. Ибо ее глазам предстал залитый лунным светом широкий двор перед старым деревянным домом, в котором жили Булыгины, так непохожий на дворы-колодцы в многоэтажных каменных джунглях ее родной столицы. Из печных труб над занесенными снегом крышами соседних домов весело поднимался к нему белый дымок. В морозном воздухе сладко пахло сухими дровами и печным теплом. Деревья во дворе были покрыты снегом, искрившимся в свете луны, как россыпь алмазов. А прямо перед подъездом, подобно Эвересту, возвышался высокий сугроб. И маленькая девочка, в которой Таисия Леонидовна узнала дочку Булыгиных, Наденьку, ловко орудуя лопаткой, рыла в нем какие-то углубления.
-Что это ты строишь, Наденька? – окликнула девочку Таисия Леонидовна.
-Домики для бродячих кошек. Им же ночевать негде. А в домиках им ночью тепло будет. Только не знаю, кто им потом будет домики строить. Мы же скоро отсюда уедем.
-Как так? Почему?
-Папу с работы выгнать хотят. Значит, не оживит он нашего Батона…
-Какого Батона?
-Батон – это наша мышка. Папа обещал, что к Рождеству его оживит…
-Ну-ка, ну-ка, иди сюда. – поманила ее к себе Таисия Леонидовна., пряча в карман папиросы и зажигалку – Расскажи-ка мне об этом поподробнее….
…В тот же вечер, уже в гостинице, укладываясь спать, Таисия Леонидовна пересказала Сергею Павловичу свой разговор с Наденькой. Когда она дошла то того, что профессор Булыгин обещал своей дочке оживить к Рождеству ее умершую мышку, столичный академик иронически усмехнулся. Но, мысленно сравнив сегодняшнее изобильное застолье у Булыгиных с весьма скромным фуршетом, устроенным в его честь ректором Михайловского мединститута, господином Соколовым, призадумался. Пожалуй, забавно будет, если он сделает этого старого маразматика всеобщим посмешищем. А ведь именно так и окажется, если профессор Соколов примет его рассказ об экспериментах профессора Булыгина по воскрешению мышей за чистую монету. Что ж, впредь будет знать, как следует принимать и угощать столичных академиков!
* * *
Но вот, наконец, завершились зимние научные чтения, и профессор Булыгин готовился навсегда расстаться с Михайловским мединститутом, в котором проработал почти всю жизнь. Он был готов к этому, как человек, измученный тяжелой и неизлечимой болезнью, чувствует, что ему пришла пора умереть. Тем более, что коллеги и подчиненные теперь сторонились его. А Виктория Викентьевна, Вобла тож, при встречах с профессором и вовсе с презрительным фырканьем отворачивалась от него, словно от изгоя. И только тетя Валя, встретив Владимира Петровича в коридоре, улыбалась и приветливо здоровалась с ним. Для всех остальных в институте он словно перестал существовать.
Поэтому профессор Булыгин удивился, когда в его кабинет, куда уже не заглядывал никто из сотрудников кафедры, без стука, по-хозяйски распахнув дверь, вошла Виктория Викентьевна.
-Вас ректор к себе вызывает! – буркнула она, даже не удостоив его приветствием.
Ни говоря ни слова, профессор Булыгин встал и последовал за ней.
У дверей приемной ректора Виктория Викентьевна посторонилась, пропуская его вперед. Владимир Петрович решительно перешагнул порог… и не поверил своим глазам. Что за чудеса?
На столе в приемной ректора был накрыт стол. Тут были коробка бельгийских конфет, мандарины, ностальгически пахнущие новогодней елкой, сахарное печенье, пирожные, бутылка коньяка и амфора кипрского портвейна. В двух чашках тончайшего фарфора, украшенных изображениями золотых драконов, которые профессор Соколов в свое время вывез из Бирмы, дымился крепкий ароматный чай.
-Здравствуйте, Владимир Петрович. – самым любезным тоном приветствовал его ректор. – Рад вас видеть. Проходите, присаживайтесь, угощайтесь. Не желаете ли коньячку? Настоящий французский «Наполеон». Давайте выпьем… за успешное окончание научных чтений. И за прогресс нашей науки.
-Премного благодарю… спасибо… - пролепетал Владимир Петрович, изумленный необъяснимой метаморфозой, случившейся с грозным профессором Соколовым. Ведь еще две недели назад этот человек вел себя с ним совсем иначе. Что случилось?
Тем временем ректор продолжал рассыпаться в любезностях:
-Наш институт гордится вами, уважаемый Владимир Петрович. Жаль, что вы раньше не сообщили мне о ваших экспериментах по оживлению мышей. А вот наши столичные коллеги дали этим исследованиям крайне высокую оценку. Так что, чем бы ни закончились ваши опыты, мы надеемся на дальнейшее многолетнее сотрудничество с вами. На ближайшем заседании ученого совета вам будет вынесена благодарность. К Новому году вы получите премию в размере трех основных зарплат. Скажите, пожалуйста, не может ли наш институт чем-либо посодействовать вам в ваших научных изысканиях?
Вдруг ректор обернулся к двери, на пороге которой стояла Виктория Викентьевна. Сейчас, застывшая от изумления, с выпученными глазами и разинутым ртом, она вполне оправдывала свое прозвище - Вобла. И, Бог весть, чего заслуживала больше - презрения или жалости.
-Чего вы тут торчите? – рявкнул ректор. – Уходите! И чтобы ноги вашей тут больше не было!
Виктория Валентиновна, пискнув что-то нечленораздельное, шмыгнула за дверь, как испуганная крыса. Профессор Булыгин уже открыл рот, чтобы замолвить слово за злосчастную Воблу, но ректор, по своему обыкновению, не дал ему и слова молвить:
-Нечего за нее заступаться! Вот сплетница, вот лгунья! Это же надо – чуть не опозорила меня перед академиком Лощилиным! А я-то ей так верил…
Но это было лишь первым чудом, случившимся с профессором Булыгиным после окончания Михайловских чтений.
* * *
О втором чуде он узнал на другой день, когда, придя на работу, увидел на своем письменном столе высокий стеклянный контейнер для мытья пробирок, похожий на аквариум, на дне которого, под ворохом бумажек, копошилось что-то живое, рыжее, с длинным хвостиком. Не веря своим глазам, профессор Булыгин сунул руку в контейнер и извлек оттуда живого и невредимого Батончика. Узнав хозяина, мышонок жалобно застрекотал, словно рассказывая ему историю своих злоключений. А ведь профессор Булыгин уже не надеялся, что пропавший зверек найдется. Как же он оказался здесь? И кого ему благодарить за поимку Батончика?
Пересадив зверька в клетку и насыпав ему в кормушку зерен, Владимир Петрович призадумался... А потом, прихватив с собой стеклянный контейнер, отправился разыскивать тетю Валю.
-Валентина Федоровна, не знаю, как мне вас благодарить… - начал он.
-Почему ж меня-то? – удивленно спросила старушка. – Ведь зверь ваш сам нашелся.
-Как так?
--А вот так. – улыбнулась тетя Валя. – Уж не знаю, где он шастал, да только прихожу однажды вечером сюда к себе, смотрю, а на полу сухарик валяется. Что ж дела? Я же их на столе, в чашке держу. Кто же это их оттуда таскать повадился? Думаю, уж не ваш ли это зверь ко мне наведывается? Голод ведь не тетка… И точно – он это был! Другой раз прихожу, а он сидит вот тут, на моей чашке, и чай вчерашний из нее пьет. А сам тощий-претощий, хвостик, как ниточка – оголодал, видно. Увидел меня – и шасть со стола, и деру! С тех пор я ему у себя на столе воду ставила и клала то сухарики, то печенье. Он и перестал меня бояться, и даже при мне на стол за едой залезал. Ну, в конце концов я его и поймала. Так что сам он нашелся. А я тут ни при чем.
Профессор Булыгин улыбнулся. Ибо хорошо знал - тетя Валя никогда не ставит себе в заслугу то, что делает людям добро. А просто спешит и успевает его делать.
* * *
Накануне Праздника Рождества Христова, когда весь мир, затаив дыхание, ждет чуда, как в те стародавние времена, когда в далеком Вифлееме родился Христос Спаситель, профессор Владимир Петрович Булыгин, наподобие Деда Мороза, пришел домой с объемистой сумкой. Вот только внутри оказался один-единственный подарок – заботливо укутанная в старый шерстяной платок и обложенная пластиковыми бутылками с горячей водой клетка, внутри которой сидел изрядно отъевшийся и повеселевший после счастливого возвращения к хозяевам рыжий хвостатый мышонок Батончик.
-Ну вот, Наденька, твой Батончик вернулся к тебе! – сказал Владимир Петрович.
-Папа, ты его оживил! – захлопала в ладоши Наденька. – Мама, мама, посмотри, наш Батон вернулся!
-Но это же другая мышь. – сказала мама, взглянув на рыжего зверька, который, встав на задние лапки, с любопытством разглядывал незнакомых людей, которая так радовались ему, словно давным-давно знала его. - Она же совсем маленькая. Батон был крупнее.
-Просто в процессе оживления наш Батон помолодел. – ответил папа. – Обычное явление (при этом он выразительно подмигнул маме, а она в ответ понимающе кивнула головой). Но вот бегать в колесе он не разучился. Сами увидите.
-Ах ты, мой волшебник… - ласково улыбнулась мама.
-Да, наш папа – настоящий добрый волшебник! – вторила ей Наденька. – Правда, Батончик!
Но рыжий мышонок молчал. Да и что ему было сказать, если это было чистейшей правдой – доброта и жертвенность способны творить самые настоящие чудеса.
Разве не так?
_______________________
1Академик Н.М.Амосов – знаменитый российский хирург и писатель. Профессор В.И. Шумаков – выдающийся трансплантолог, впервые в нашей стране осуществивший ряд успешных операций по пересадке внутренних органов, в том числе - сердца.
2Бирма (ныне Мьянма) – государство на Востоке, граничащее с Индией и Китаем. С 1962 по 1988 г. носила название социалистической Республики Бирманского Союза. В ту самую пору в Бирме и работали специалисты из СССР.
3Слова из оперы Энгельберта Хумпердинка «Гензель и Гретель» (на сюжет одноименной сказки братьев Гримм), действие которой происходит накануне Праздника Рождества Христова. Этими словами опера и кончается.
4В отличие от вымышленного города Михайловска, в Архангельске Ломоносовские научные чтения приурочены к дню празднования собора Святого Архистратига Михаила – 21 ноября по новому стилю.
5Эти стихи – не моя выдумка. Но к столичным литературным кругам их автор не имеет никакого отношения.
