Мышка маленькая, да, поди, поймай ее.
(преподобный Амвросий Оптинский)
Пасмурным летним днем по центральной улице города Михайловска, прозывавшейся Троицким проспектом, не спеша шли скромно одетый мужчина лет пятидесяти и маленькая девочка. Со стороны казалось, что это дедушка-пенсионер гуляет вместе со своей внучкой. Однако пожилой человек был вовсе не пенсионером. И не дедушкой. А был он заведующим кафедрой физиологии Михайловского мединститута профессором Булыгиным, которого коллеги и студенты почтительно величали Владимиром Петровичем. Что до девочки, которая шла рядом с почтенным ученым, крепко держа его за руку и радостно щебеча ему что-то свое, детское, то она была его дочерью Наденькой. И хотя среди коллег и студентов профессор Булыгин слыл замкнутым человеком, целиком погруженным в свою науку, вдобавок, как утверждали злые языки, на старости лет ставшим набожным, для Наденьки он был самым заботливым, самым ласковым, самым умным, самым лучшим папой на свете.
Наденька была единственным ребенком профессора Булыгина. Вдобавок, поздним, появившимся в ту пору, когда он и его жена Галина Серафимовна уже не надеялись иметь детей. Увы, в ту пору, когда они делали только первые шаги на медицинской стезе, им казалось – дети подождут. Сначала нужно обеспечить им достойную жизнь.
Шли годы. За это время они с Галей достигли немалых жизненных высот. И вот настало время, когда они решили – настала пора обзавестись детьми. Вот только, похоже, что время для этого уже было упущено . А им так хотелось иметь ребенка! У каких только местных светил они не консультировались и не лечились, даже в Москву ездили, переходя от надежды к отчаянию и запоздалым сожалениям – все было бесполезно. Так что перед ними уже открывалась безрадостная перспектива одинокой старости. И виноваты в этом были они сами, забывшие о том, что лучшие из даров, которые родители могут подарить своему ребенку – это жизнь и любовь.
Тут-то Владимир Петрович и вспомнил об отце Александре. Когда-то они учились на одном курсе. Однако после окончания мединститута их пути разошлись. Володя Булыгин поступил в аспирантуру на кафедре физиологии. А Саша, проработав несколько лет врачом, вдруг ушел из медицины. Поговаривали, что он «ударился в религию» и работает каким-то прислужником в кафедральном соборе. Потом прошел слух, что он стал священником и уехал служить в область. А спустя лет десять вернулся в Михайловск, где был назначен настоятелем Никольского храма. И поскольку ходила молва, что отец Александр – человек мудрый, и многим помогал – кому - советом, а кому – своими молитвами, профессор Булыгин, вспомнив, что утопающий хватается и за соломинку, решил наведаться к старому знакомому. Так сказать, на всякий случай. Вдруг он и ему с Галей чем-нибудь поможет.
Выслушав бывшего однокашника, отец Александр обещал, что будет молиться о даровании им чада. Но посоветовал Владимиру Петровичу, возложив надежду на Бога, и самому не плошать. То есть, принять Крещение. И молиться Богу о даровании им с супругой долгожданных детей. Владимир Петрович последовал совету бывшего однокурсника - крестился и стал ходить в Никольский храм. Вслед за ним стала православной и Галина Серафимовна. И вот, спустя год с небольшим, неожиданно для всех, у Булыгиных родилась девочка, которую они назвали Наденькой. А крестил ее, разумеется, отец Александр. Вопреки прогнозам врачей, предрекавших Галине
Серафимовне рождение больного ребенка, и уговаривавших ее сделать аборт, Наденька и с виду была, словно яблочко наливное, и умна не по годам. Так что Булыгины не без оснований считали – этого ребенка даровал им Господь. И души не чаяли в своей Наденьке.
Особенно любил Наденьку отец. Можно сказать, он был для дочки не только заботливым отцом, но и любящей матерью. Он водил Наденьку в детский сад, в театр, в кино, в библиотеку. А по воскресеньям – в Никольский храм, где после Литургии отец Александр проводил для детей прихожан уроки Закона Божия. В свою очередь Владимир Петрович приобщал Наденьку к науке, показывал ей под микроскопом клеточные культуры и юрких инфузорий в капле воды. А по вечерам они читали вслух книжки. В том числе – детскую Библию, которую как-то подарил Наденьке на день Ангела отец Александр.
Владимир Петрович не мог нарадоваться на дочку. И молил Бога о том, чтобы Он дал ему дожить до того времени, когда Наденька вырастет и станет ученой. Как он. Впрочем, возможно, она будет врачом, как ее мама. Или изберет какую-то иную жизненную дорогу. Главное – чтобы она не ошиблась в своем выборе. И не жалела о нем. Как не жалеют они с Галей.
* * *
…Владимир Петрович в Наденькой уже почти дошли до дома, когда по земле, сперва изредка, а потом все чаще и чаще, как весенняя капель под лучами солнца, забарабанили тяжелые капли дождя. Подхватив на руки дочку, Владимир Петрович вбежал в магазин, над входом в который красовалась вывеска с изображением улыбающихся кота и собаки. И успел вовремя. Потому что из переполненных влагой туч, еще с утра затянувших небо над Михайловском, хлынул самый настоящий ливень. Впрочем, чем больше воды изливалось с неба на вмиг обезлюдевшую улицу, тем шире становилась полоска ясного неба на горизонте – летние ливни подобны вспыльчивым, но отходчивым людям, хотя разбушевавшийся человек подчас приносит своим ближним куда больше вреда, чем разгулявшаяся стихия. Так что дождь должен был скоро закончиться. А пока Наденька с папой бродили по магазину. Тем более, что в нем было на что поглядеть. Особенно тем, кто никогда не переступал порог зоомагазина.
Тут были пакеты и банки корма для кошек, собак и аквариумных рыбок, были нарядные башмачки и комбинезоны для комнатных собачек, многоярусные клетки, мисочки и поилки, а также колеса, лесенки и домики, похожие на кукольные, но предназначавшиеся для тех живых игрушек, что скрашивают быт горожан, коротающих век в четырех стенах своих квартир. А в глубине магазина находился самый настоящий маленький зоосад. В огромных аквариумах, поблескивая серебристой чешуей, плавно скользили вреди водорослей разноцветные рыбки. В высоких клетках оглушительно стрекотали пестрые волнистые попугайчики. В застекленном вольере толстая трехцветная морская свинка с суровостью древнеримского патриция вгрызалась в капустный лист. В другом вольере, возле кормушки, до краев полной зерном, дремали три упитанные декоративные крысы, пестрые, как холмогорские коровы. А поодаль, на полу, стоял пластиковый контейнер с крышкой. Внутри виднелась картонная коробочка, возле которой стоял на задних лепках какой-то рыжий ушастый зверек. При виде Владимира Петровича с Наденькой он испуганно юркнул в свой хлипкий домик. Но вскоре вылез оттуда и снова встал столбиком, словно карауля кого-то.
-Ой, папа, смотри, хомячок! – воскликнула Наденька.
-Это не хомячок. – поправил ее Владимир Петрович. – У хомячка хвостик коротенький. И сам он покрупнее будет. А тут смотри, какой длинный хвостик! Значит, это не хомячок, а мышка. Мышка-парнишка…
-Мышка… - протянула Наденька, словно радуясь тому, что рыжий зверек оказался именно мышкой. – Бедная… А что с ней?
-Наблюдательная у вас девочка. – вмешалась продавщица. – Сразу приметила этого бедолагу.
-Почему бедолагу? – спросил Владимир Петрович.
-Так этого зверя нам сегодня в магазин подбросили. – пояснила продавщица. – Так что он вроде как подкидыш…
- Как так подбросили? – удивился Владимир Петрович. Потому что слово «подкидыш» для него ассоциировалось с историей из какой-то бабушкиной книжки, где бедная крестьянка, чтобы спасти своего маленького сына от голодной смерти, подкинула его богатым бездетным старикам, а потом сама нанялась к ним в работницы, и прожила у них в доме всю жизнь. Лишь перед смертью открыла она сыну свою тайну… Но, чтобы подкидышем был мышонок – о таком еще не приходилось слышать даже ему, ученому профессору.
-А вот так – подкинули, и все тут. – пояснила продавщица. – Зашли сюда сегодня утром какие-то люди, походили-посмотрели и ушли. Смотрю я, а в углу пакет стоит. Большой такой, с ручками. Вроде как забыли… Я поначалу встревожилась – мало ли что там внутри? Уже милицию хотела вызывать. А потом пригляделась– там вот этот зверь сидит. И не боится - сразу видно – домашний. Только что теперь с ним делать – непонятно. Мы же продаем только тех животных, что нам заводчики поставляют. А этого куда? Выпустить? Так он же на воле и часу не проживет – не кошка съест, так ворона заклюет. И где у людей совесть? Заведут зверя, а как надоест – выбрасывают. Разве так можно? А он, глвпыш, поди, надеется, что хозяева за ним вернутся. Вон как смотрит – не идут ли за ним…
Тем временем Наденька, присев на корточки, разглядывала рыжего зверька. А тот, в свою очередь, таращился на нее и тянулся к ней носиком. Потом Наденька обернулась к папе…
-Папа, а давай мы эту мышку купим!
-И что ты с ней будешь делать? – спросил Владимир Петрович.
-Она у нас будет жить…
-Ты думаешь, маме это понравится? – усомнился папа.
-Конечно! Мама же добрая! Он ей понравится!
-Сколько стоит мышка? – спросил Владимир Петрович, подходя к продавщице.
-Даром забирайте! – ответила та. – Я ж вам говорю – ничья она. Эх, повезло тебе, рыжий! Все-таки дождался ты своих хозяев! Вот что значит – надеяться на лучшее.
А ведь она права! – подумал Владимир Петрович, глядя, как улыбающаяся Наденька прижимает к груди контейнер с рыжим мышонком. Разве мы с Галей в свое время не надеялись на лучшее? И вот она, Наденька… живое воплощение нашей сбывшейся надежды…
* * *
Едва они переступили порог своего дома, как Наденька поспешила поделиться с мамой своей радостью:
-Мама, а мы мышку купили! Посмотри, какая она хорошая!
-Еще мышей нам и не хватало! - буркнула мама. - Зачем вы купили эту гадость?
-Пожалели мы ее… Видишь ли, Галя, тут такая история вышла… – как обычно, издалека начал Владимир Петрович. Но Наденька опередила его:
-Мама, его хозяева бросили. Пусть он у нас живет. Ну, пожалуйста…
Похоже, пресловутое волшебное слово «пожалуйста» действительно, сработало – мама сразу смягчилась.
-Надо же, какой… – пробормотала она, разглядывая рыжего зверька, забившегося в угол коробочки. – Никогда не видала рыжих мышей. А что это он хвостиком бьет?
-Это он тебя боится. – пояснил папа. – Вот и хочет тебя напугать. Мол, смотри, какой я грозный зверь…
-Да уж, храбрец… - усмехнулась мама. – А сам – от горшка два вершка. Только… вдруг он какой-нибудь заразный?
-Да что ты, Галя! Уж поверь мне, как физиологу – эта мышка абсолютно здорова. Смотри, какая она упитанная. Прямо как батон!
-А давайте мы его назовем - Батоном – подхватила Наденька.
-Ладно! – сказала мама. – Раз этот Батон ничей, пусть живет у нас. Говорят, мыши в доме - к достатку. Вот и проверим, правда это или нет.
* * *
Вопреки народному поверью, так кстати пришедшему на ум Галине Серафимовне – мыши в доме – к достатку – после того, как в доме у Булыгиных появился рыжий мышонок по имени Батон, они не стали богаче. А вот веселья у них прибавилось. Потому что хвостатый зверек под названием мышь оказался на редкость потешным и смышленым. Он быстро освоил беговое колесо и готов был гонять в нем часами, как заправский марафонец. Он выбегал из домика на зов Наденьки, и с разбегу прыгал ей на руки, получая в награду то семечко, то сухарик. А потом ловко вскарабкивался на плечо к своей маленькой хозяйке, усаживался там и грыз лакомство. Каждое утро, и вечером, когда Наденька возвращалась из детского сада, Батон встречал ее, стоя на задних лапках. И, когда девочка брала его на руки и гладила, ложился к ней на ладошку и радостно стрекотал, щуря черные бусинки глаз, всем своим видом показывая – он несказанно счастлив.
Батон прожил в доме Булыгиных около года. Со временем он вырос, растолстел и все реже бегал в своем любимом колесе, предпочитая дремать в домике.
-Ну что же ты ленишься, Батон? – укоряла Наденька своего любимца. – Иди, побегай в колесе. Нельзя же все время спать. Ну, пожалуйста, Батон…
Разбуженный Батон сладко зевал, умывал мордочку, после чего плелся к колесу, пробегал несколько кругов и снова прятался в домике, закрыв вход в него клочком салфетки.
–Совсем Батон разленился. – жаловалась Наденька. – Ему бы только спать да спать.
Увы, Владимир Петрович понимал – Батон не ленится. Он просто состарился. И недалек тот день, когда его маленькая дочка впервые узнает, что на свете существует смерть, безжалостно отнимающая у нас тех, кого мы любим
* * *
Это случилось в начале ноября, когда профессор Булыгин привел Наденьку домой из детского сада. Как обычно, с порога девочка отправилась проведать Батона. И вдруг испуганно вскрикнула:
-Папа! Что с Батоном?
Владимир Петрович подошел к клетке, где жил Батон… и сразу понял, что с ним случилось. Но Наденька никак не могла взять в толк, отчего ее рыжий хвостатый любимец, подав лапки, неподвижно лежит на боку радом со своим домиком и не откликается на ее зов.
-Папа, он что, заболел?
Тем временем к ней подошла мама, взглянула на Батона, тяжело вдохнула и сказала:
-Умер наш Батон, вот оно что
-Не может быть! Ему же всего годик был! – всхлипнула Наденька. – Он же еще совсем маленький…
-Так ведь мыши живут недолго. – пояснила мама. – У нас, если человеку год, он еще младенец. А вот если мышке год, то ей по нашему человеческому счету уже лет сорок с лишним. Опять же, Батон к нам уже не мышонком попал…
-Мама, а мы тоже так умрем? – испуганно спросила Наденька.
-Да, только сначала мы проживем долго-долго….
-И умираем мы только здесь, на земле. – вмешался Владимир Петрович, чтобы сгладить впечатление от тягостного разговора. – Вот скоро будет Праздник Рождества Христова. В этот день Господь родился на земле, чтобы победить смерть и открыть нам путь в жизнь вечную. И потом Он не раз воскрешал умерших. Ведь бля Бога нет мертвых – у Него все живы.
После этих слов Наденька успокоилась. И, взяв на руки мертвого Батона, ушла в свою комнату. Она долго не выходила оттуда. А когда вышла, глаза ее были полны слез.
-Папа, а это на самом деле правда, что Бог воскрешал мертвых? – спросила она.
-Конечно, правда. – ответил Владимир Петрович, не понимая, с какой стати Наденьке вдруг вздумалось спрашивать его об этом. - Помнишь, мы с тобой читали, как Он воскресил умершего мальчика, сына вдовы? А потом – своего друга Лазаря.
-Тогда почему я Ему молилась, а Он не оживил Батона? Он что, не захотел? Как же тогда батюшка говорит, что Бог - добрый?
Владимир Петрович растерялся. В самом деле, что ему ответить Наденьке? Сказать, что Бог далеко не всегда поступает по нашим желаниям? Но это сложно осознать даже взрослым людям. А Наденька еще совсем маленькая. Где ей понять… А может, объяснить ей, что у Бога есть дела поважнее, чем воскрешать умершую мышку? Нет, так будет еще хуже… А что, если схитрить?
-Понимаешь, доченька… - промолвил Владимир Петрович. – Бог и впрямь воскрешал мертвых. Это чистейшая правда. Но иногда Он делает это нашими руками. Для этого Он создал и науку, и медицину. И сейчас люди с Божией помощью побеждают такие болезни, которые в древние времена считались неизлечимыми. Может, Бог потому и не воскресил Батона, что для этого чуда не требуется – хватит просто науки. Завтра я отнесу нашего Батона к себе в институт. Может, мне удастся его оживить.
-Папа, а ты сумеешь?
-Не уверен. – честно признался Владимир Петрович. – Но, с Божией помощью, я попытаюсь.
* * *
На другой день профессор Булыгин тайком похоронил Батона на цветочной клумбе возле дома. А его клетку, колесо и домик он отнес к себе в институт – благо, для них в его кабинете было достаточно места. Он был уверен - если дома ничто не будет напоминать Наденьке о Батоне, девочка скоро забудет о своем четвероногом любимце. Как и о папином обещании оживить его.
Действительно, Наденька не вспоминала о Батоне. И Владимир Петрович радовался этому. Тем неожиданнее оказался для него вопрос, которым спустя пару недель огорошила его Наденька:
-Папа, а как там наш Батон? Ты его оживил?
Владимир Петрович растерялся. И, возможно, поэтому не решился сказать Наденьке правду. А вместо этого снова солгал:
-Видишь ли, доченька – оживление – это очень сложный и длительный процесс. Он может продолжаться месяцами…
-Папа, а к Рождеству ты его оживишь? Нам батюшка Александр говорит, что в Рождество часто бывают чудеса….
-Постараюсь. – уклончиво ответил Владимир Петрович, мысленно кляня себя за малодушие. Ведь рано или поздно ему придется сказать Наденьке, что воскресить умершую мышку не под силу никакой науке. Но тогда она снова спросит – почему Бог не оживил Батона? И не задаст ли после этого более страшный вопрос – а есть ли Бог?
Что же делать? Сказать Наденьке правду? Или продолжать обманывать ее, все больше запутываясь в собственной лжи? Бог знает, Бог знает…
В тот же день Владимир Петрович тайком от Галины Серафимовны и Наденьки позвонил отцу Александру. Разумеется, ему было совестно беспокоить батюшку. Однако отец Александр выслушал сбивчивый рассказ бывшего однокурсника на удивление внимательно и серьезно. А потом сказал:
-Тут мне сложно вам что-то посоветовать, Владимир Петрович. Возможно, вам и впрямь не следовало прибегать к обману. Но вы же поступили так из любви к Наденьке, защищая ее детскую веру от сомнений. Кто вас осудит за это? Кстати, что, если вам купить ей другую мышку?
-Но тогда она сразу поймет, что это не Батон.
-Ну, вы ведь можете найти похожую мышь, назвать ее Батоном… Может быть, девочка догадается, что это не Батон. А может – не догадается. Но, как бы то ни было, этот новый зверек заменит ей Батона. Я слышал, что некоторые родители так делали. Отчего бы и вам не попробовать?
* * *
Совет отца Александра показался Владимиру Петровичу весьма мудрым. Однако раздобыть в Михайловске декоративную мышь оказалось весьма непросто. Профессор Булыгин объездил и обзвонил все городские зоомагазины, справлялся у знакомых – все было напрасно. Ему предлагали хомячков, морских свинок, котят, собачек, декоративных крыс, даже бурундука – но не мышей. Наконец, на интернет-барахолке «авито» Владимиру Петровичу удалось отыскать несколько объявлений о продаже декоративных мышей в Михайловске и в соседнем городе Двинске. Увы, мышата подходящей масти нашлись только в Двинске, куда от Михайловска можно было добраться часа за полтора, и то, если на дороге нет пробок. Мысленно прикинув время, когда он вернется домой, профессор Булыгин после работы предупредил Галину Серафимовну, что задержится и потому забирать Наденьку из детского сада придется ей. А сам, взяв такси, поехал в Двинск.
Когда-то в детстве он читал рассказ о человеке, который пошел на неслыханные жертвы и затраты ради своей больной дочери, приведя в гости к девочке живого слона. Тогда учительница говорила им о несправедливости, царившей в стародавние времена, когда богач мог позволить себе любой каприз, вплоть до живого слона, а несчастные бедняки страдали от голода и холода, мечтая о куске хлеба и крыше над головой. Но теперь, возвращаясь из Двинска с пластиковым контейнером, внутри которого в теплом гнездышке из бумажных салфеток прятался крохотный рыжий мышонок, купленный им для Наденьки, профессор Булыгин чувствовал себя таким же счастливым, как отец из того рассказа, увидевший, сколь чудесные плоды принес его жертвенный поступок. То-то порадуется его Наденька, когда накануне Рождества он принесет ей «ожившего» Батона!
* * *
Купленного мышонка профессор Булыгин поместил у себя в кабинете, в той самой клетке, где прежде жил Батон. Первые дни хвостатый зверек дичился и при любом шорохе прятался в домике. Но постепенно, поняв, что ему ничего не угрожает, он осмелел, освоился и с каждым днем становился все более ручным. Тем более, что в награду за храбрость регулярно получал от своего нового хозяина семечки подсолнуха, до которых весьма охоча любая мышь. Вскоре Батончик (так профессор Булыгин назвал мышонка) стал откликаться на свою кличку и успешно освоил беговое колесо. Точь-в-точь, как Батон. Владимир Петрович был рад этому – вряд ли Наденька догадается, что это не ее прежний любимец, а совсем другая мышь.
Появление Батончика не осталось незамеченным на кафедре физиологии, которую возглавлял Владимир Петрович. Первой его увидела Валентина Федоровна, которую студенты по давней традиции называли просто тетей Валей. На кафедре физиологии она работала препаратором, а по вечерам мыла кабинеты и аудитории. Сколько лет было тете Вале – не знал никто. Ибо казалось, что время не властно над этой худощавой, низкорослой старушке в застиранном белом халате и белой косынке, из-под которой выбивались пряди седых волос. Тетя Валя была немногословна. Но людям и о людях она говорила только доброе. И помогала всем, кто нуждался в этом, не требуя взамен ничего, даже благодарности. Поэтому каждый, кто хоть раз встречался с этой праведной женщиной, потом всю жизнь вспоминал ее с любовью, в то и с благодарностью. Вот и профессор Булыгин хорошо помнил, как когда-то давно, после неудачно сданного экзамена по физиологии пил у тети Вали чай с черными сухариками, а она утешала его – мол, Бог даст все образуется, и экзамен он пересдаст на «отлично», и, институт окончит в числе первых, а потом ученым станет… Все сбылось – и вот он ученый, физиолог, между прочим. Спасибо тете Вале, поддержавшей его тогда добрым словом…
-Никак у вас, Владимир Петрович, зверь завелся? – полюбопытствовала тетя Валя, увидев на его письменном столе клетку, в которой бегал в колесе Батончик. – Ишь, какой шустрый! Сразу видно – лихой парень.
-Это я, Валентина Федоровна, дочке сюрприз к Рождеству готовлю. – признался Владимир Петрович.
-Хорошее дело. – подтвердила Валентина Федоровна. – Сразу видно – любите вы свою Наденьку. А хотите, я вам помогу? Буду за ним ухаживать, в клетке убирать…
Владимир Петрович улыбнулся. Ведь он еще со студенческих лет помнил – тетя Валя рада помочь любому человеку. Может быть, поэтому ее не и берут ни годы, ни болезни, что живет она не столько для себя, сколько для других. Дай ей Бог многая лета.
А некоторое время спустя в кабинет к Владимиру Петровичу зашла по какому-то делу ассистентка с его кафедры Виктория Викентьевна Корзун, которую в институте за глаза дразнили Воблой. Высокая худощавая дама лет тридцати, с глазами навыкате, она и впрямь напоминала сушеную рыбу. Любимым занятием Виктории Викентьевны был сбор всевозможных новостей и сплетен про сотрудников института, которые она потом, аки трудолюбивая пчела, разносила по всем кафедрам, приукрасив их собственными домыслами и вымыслами. При этом она внимательно следила за тем, какое впечатление производят на собеседника ее рассказы. И, как поговаривали, потом доносила об этом руководству института. Неудивительно, что Викторию Викентьевну не любили, но побаивались. Ведь кто знает, что она может наплести про любого, кто чем-либо придется ей не по нраву? Как говорится, не буди лихо, пока тихо…
Что до профессора Булыгина, то он был, пожалуй, единственным человеком в институте, который жалел эту стареющую одинокую женщину, которая по доброй воле надела на себя темные очки ненависти к людям. И теперь видела мир исключительно в соответствующих красках. Поэтому он относился к ней по-доброму, ибо был уверен – она просто не ведает, что творит. И сама страдает от собственного неуживчивого нрава. Но, кто знает, может, она еще исправится…
Разумеется, цепкий взгляд Виктории Викентьевны сразу же остановился на клетке с Батончиком. А рыжий мышонок, словно почуяв недоброе, при ее появлении мгновенно спрятался в своем домике.
-Что это у вас такое, Владимир Петрович? – поинтересовалась Викторий Викентьевна, указывая на клетку костлявым пальцем с ярким маникюром на длинных ногтях.
-Да вот, дочке сюрприз готовлю. – ответил профессор Булыгин. – Мышку ей купил.
-Неужто ей мыши нравится? – фыркнула Виктория Викентьевна. – Они же такие противные! Фу!
-Да, она любит мышек. – подтвердил Владимир Петрович. -Вот я и решил на Рождество сделать ей сюрприз. Подарю ей этого мышонка.
Виктория Викентьевна поджала губы и молча вышла из кабинета.
А на другой день, придя на работу, профессор Булыгин обнаружил, что дверца клетки, в которой жил Бвтончик, открыта. Предчувствуя недоброе, он заглянул в домик… внутри было пусто!
Владимир Петрович обыскал весь кабинет, заглянул под стол, в шкаф, перерыл ящики с учебными пособиями и пакеты с бумагами – но Батончик словно в воду канул. И оставалось лишь гадать, где теперь искать сбежавшего зверька.
Опять же, как он смог сбежать из клетки? Открыл ее сам? Но это исключено. Значит, его кто-то выпустил.
Вот только кто это сделал?
* * *
Первым делом Владимир Петрович решил расспросить тетю Валю. Хотя был уверен – она тут ни при чем. Старушка ни за что не совершила бы подлого поступка – не в ее это обычае. И все же именно она каждый день моет полы в его кабинете. А кроме нее, в его отсутствие туда не входит никто.
-Валентина Федоровна, скажите, кто-нибудь вчера вечером заходил после меня в мой кабинет? – поинтересовался он у тети Вали.
-Как же не входить-то, Владимир Петрович? – ответила она. - Я приходила полы мыть. Мусор выносила…
-А кто-нибудь в это время в кабинет не заглядывал?
Тетя Валя призадумалась. А потом сказала:
-Было дело… При мне к вам Виктория Викентьевна заходила. Сказала, что какие-то бумаги ей нужно было вам отдать, да она вовремя не успела. Ну, раз надо, значит, надо. Положила она их вам на стол и ушла. А что случилось-то?
-Да так, Валентина Федоровна, ничего. – успокоил старушку профессор Булыгин. И направился в ассистентскую.
Он вошел туда, когда Виктория Викентьевна вдохновенно рассказывала коллегам какую-то занимательную историю. И судя по тому, что кто-то из слушателей ехидно хихикал, а кто-то с тревогой косился на дверь, речь шла о ком-то из сотрудников института. До профессора Булыгина донесся обрывок фразы: «совсем старик спятил… зоопарк на кафедре устроил»
Увидев профессора Булыгина, все испуганно уставились на него, словно на их глазах сбывалась старая поговорка - «помянешь – явится». Лишь одна Виктория Викентьевна, как ни в чем не бывало, спросила:
-Здравствуйте, Владимир Петрович? Что случилось?
-Виктория Викентьевна, я бы хотел поговорить с вами. – сказал профессор Булыгин. – Пойдемте со мной.
Разумеется, он мог бы расспросить ее прямо в ассистентской. Но ему не хотелось, чтобы о его подозрениях узнали другие. Да и чем докажет, что именно Виктория Викентьевна причастна к исчезновению Батончика? Как говорится – не пойман – не вор.
-Виктория Викентьевна, вы вчера вечером заходили ко мне? – поинтересовался Владимир Петрович, когда они вошли в его кабинет.
-Заходила. – с самым невозмутимым видом подтвердила Виктория Викентьевна. - Вы же сам вчера велели принести вам учебные ведомости. Вот я их и принесла, и вам на стол положила.
-А там, на столе, стояла клетка с мышкой… Вы случайно не открывали ее?
-Конечно, нет! – возмутилась Виктория Викентьевна. - С какой стати мне ее открывать? Я терпеть не могу этих мышей!
-А вы не заметили, была ли открыта дверца клетки?
-Честно говоря, нет. А что случилось?
-Да мышонок у меня сбежал. А как он смог из клетки выбраться – непонятно. Не сам же он дверцу открыл…
-А почему бы и нет? – пожала плечами Виктория Викентьевна. Мыши же такие хитрые твари…Помню, лет пять назад с кафедры микробиологии удрали лабораторные мыши Потом одна из них в учебный практикум на кафедре иностранных языков забежала. То есть, в другое крыло нашего института, да еще и на пятый этаж. А там как раз занятия шли. Преподавательница увидела мышь, да как вскочила на стул, да как заорет! Весь институт переполошила. Устроили после того нагоняй заведующему кафедрой, откуда мыши сбежали… Помните, Владимир Петрович?
По правде сказать, профессор Булыгин не помнил, было это или нет. Потому что гораздо больше его теперь волновал другой вопрос – кула подевался Батончик? Ведь выжить на без воды и пищи, ему не удастся. Но где теперь искать горе-беглеца, если он перерыл весь кабинет, заглянув во все укромные уголки, но так и не нашел его? И как быть, если он не найдется? Искать для Наденьки новую мышку? Но ведь Рождество уже совсем скоро… Успеет ли он?
Спустя три дня словно в подтверждение поговорки – лиха беда не приходит одна - профессора Булыгина вызвали к ректору института, профессору Соколову.
* * *
Ректор Михайловского мединститута, профессор Юрий Андреевич Соколов, в свое время был знаменитым хирургом, а также ученым, автором множества научных работ, посвященных профессиональным заболеваниям работников рыболовной промышленности. Слава о нем гремела по всей Руси великой, соперничая со славой столичных светил медицины - академика Амосова и профессора Шумакова1. Да что там! Профессора Соколова знали даже за рубежом. В молодости он пять лет проработал хирургом в Бирме2, где успешно прооперировал какого-то видного политического деятеля, подарившего ему за это массивный золотой перстень с большим рубином чистейшей воды. Этот перстень профессор Соколов считал своим талисманом и, вопреки всем правилам асептики и антисептики, не снимал даже во время операций. Потом он работал в Анголе, о чем напоминали несколько массивных скульптур из черного дерева и слоновой кости в его кабинете. Успешно потрудившись там несколько лет, профессор Соколов вернулся в Россию, поселился в Михайловске и возглавил в тамошнем институте кафедру хирургии, а впоследствии стал ректором. За это время он объездил чуть ли не весь земной шар, участвуя во всевозможных хирургических конференциях и симпозиумах. Памятью о тех славных временах были многочисленные фотографии на стенах по обе стороны длинного стола, за которым восседал в своей приемной грузный, седовласый, похожий на одряхлевшего, но все еще грозного африканского льва, профессор Соколов. На тех фотографиях он гордо стоял рядом с мировыми светилами хирургии. Как равный. Как человек, чувствующий себя покорителем жизненных вершин и хозяином жизни.
Профессор Соколов страстно любил жизнь, любил книги об отважных и целеустремленных людях, открывавших Арктику и космос, покорявших Эверест и совершавших великие научные открытия. Потому что считал себя одним из них. Любил дорогие импортные сигареты, французский коньяк, охоту на уток и медведей. Любил играть на рояле музыку Чайковского и Шопена, и на полной скорости мчаться на своей черной «Волге» по загородным дорогам, словно лихой всадник на вороном коне… Он пил жизнь, как вино, полной чашей, не думая о том, что чаша жизни не бездонна…
Однако два года назад профессор Соколов перенес инсульт. После чего уже не смог ни играть на рояле, ни водить машину, ни оперировать. Это надломило его. И теперь он доживал свой век в одиночестве, все больше погружаясь в воспоминания о прошлом, как тонущий корабль – в морскую пучину. И если раньше профессор Соколов увлеченно рассказывал друзьям и коллегам о своих планах на будущее, то теперь любимой темой его разговоров стали собственные былые достижения, встречи со знаменитыми хирургами прошлого, о которых уже мало кто помнил. Он стал грубым и деспотичным, подозревавшим всех и каждого в недостаточном уважении к своей выдающейся персоне, в желании вытеснить его на обочину жизни. Увы, ему было невдомек, кто виноват в том, что теперь его сторонились даже друзья и ученики…
Не успел Владимир Петрович переступить порог кабинета ректора, как профессор Соколов, не удостоив его приветствием, буркнул:
-Пишите объяснительную.
-По какому поводу? – спросил Владимир Петрович.
-Будто не знаете? – проворчал профессор Соколов, хмуря седые кустистые брови. – Или вы считаете, что вправе нарушать санитарно-эпидемический режим в институте?
-Чем же я его нарушаю?
-Думаете, мне это неизвестно? Да весь институт знает, о том, что вы на своей кафедре мышей развели и теперь они по всему институту бегают!
-Но у меня в кабинете жила только одна мышка… - попытался оправдаться Владимир Петрович. – Я ее для…
-И после этого вы еще смеете утверждать, что не нарушаете санитарно-эпидемического режима? – перебил его профессор Соколов. - Или вы считаете, что вправе его нарушать? Может, вы и меня уже ни во что ставите? Не рановато ли? Молчите, я не желаю вас больше слушать, ясно? Советую вам хорошенько обдумать свое поведение и сделать из этого соответствующие выводы. Вы поняли, что я имею в виду? Ступайте.
(окончание следует)
