Омилия

Когда в холодный домик мой
Не слышно полночь прокрадётся,
Укроет плечи тишиной
И одиночество проснётся.

Мне открывает память дверь
В печальный мир воспоминаний.
Где боль живёт былых потерь
И грусть не сбывшихся желаний.

А земля умирает – люди
Все уходят в бетонный плен,
И пустеют дома, и студит
Русский дух чужеземный плен.

И редеют, и тают села,
Разметала пурга снега,
что так наши сердца неволит
прочь от Родины убегать?

Но пустеют проселков дали,
Не пускает сорняк пройти
В глубину, от полей устали,
Или просто набат затих.

Несколько слов о Завете

Мой милый друг, в этом сборнике тебя ждут замечательные истории из книг Ветхого Завета. Эти истории расскажут тебе о Боге и о человеке, о дружбе и о любви, о добре и о зле. Они могут тебя многому научить и даже могут помочь тебе самому стать добрым и счастливым. Потому что Бог создал человека для того, чтобы человек был счастлив, живя с Ним. А как жить с Богом? Как научиться слушать Бога и Его слушаться? Об этом как раз и повествуют истории Ветхого и Нового Заветов.

Но, наверное, ты спросишь меня, а что такое «завет»? Давай подумаем вместе.

Больше всего это слово похоже на слова «заветное желание» или на «завещание», правда?!

Дети в храме — прихожане самые желанные. Самые живые и самые непосредственные. Они никогда не будут скрывать своих чувств — ни улыбки, ни горечи обид... И ещё дети, наверное, самые лучшие молитвенники. Детская молитва необыкновенно чистая. Иногда мне даже кажется, что она намного быстрее доходит до Господа и Его угодников, чем наши молитвы, молитвы людей взрослых... Согласитесь, мы частенько молимся, проговаривая текст молитвы машинально, думая при этом совсем о другом. А дети молятся по настоящему. Так, как надо молиться. Нам бы поучиться у них такой молитве...

Раскричался петух рановато, –
Не зарделся стремглавый рассвет,
В чёрном небе, как будто пираты,
Плыли тучи, ища чей-то след.

Лаял пёс бестолково и громко,
Чуть виднелись деревьев холмы,
И дорога шипела неровно
На остатки ночной кутерьмы.

Тихий ветер калачиком в росах
Спал, согревшись дыханьем земным.
Пел петух монотонно и просто,
Распугав запоздалые сны.
 

Кому-то хлеб — обыденное слово,
Куски и крошки брошены под стол...
Так просто ложь рукой лжеца-портного
Кромсает жизнь, кроит свой приговор.

Кому-то луч глаза до боли режет,
Вселяет страх реальности — рассвет.
Внутри — тоска, червём изъеден стержень.
И в том, что было оправданий нет.

Источник зла вливает в души ярость:
Сосуд души наполнился вполне.
Бесследно в людях исчезает радость
И память сердца о Великом дне...

Не сочиняйте лица — маски лгут:
бездушно, бессердечно и серьёзно.
Они вас по траншеям поведут,
просчитывая казни скрупулёзно.

Лицо — нерукотворно, чудный дар,
божественной любви произведенье;
оно без Бога — попранный Икар
бескрылый, падаль восхожденья.

Проклятая безликость так подла —
за маской прячется её уродство.
И будет смерть торжественно бела,
отыгрывая право первородства.

Новый чин

Многое из того, что делал Господь при Своей земной жизни, со временем облеклось в формы богослужения. Это и Евхаристия, и многое другое...

На Руси времен Алексея Михайловича в Вербное воскресение совершался особый чин, которому значение придавалось не меньшее, чем самой Литургии. Двигалась по Красной площади целая процессия, центром которой был Патриарх Никон (во всем своем смиренновеличии) на жеребенке, ведомом под уздцы самим Алексеем Михайловичем Тишайшим...

«Симфония» раскола...

"Ваш монастырь - Россия..."

Н.В. Гоголь

Богдан ушел из монастыря рано, до свету...

Дежурный Володя выпустил его из калитки, перекрестил на дорожку, не пытаясь уговорить остаться там, где уже нет времени, а остался лишь один путь - в вечность, через отвержение себя и сораспятие Христу в трудовом подвиге и молитве...

Он знал, еще по Афгану и Чечне то, что Богдан давно уже несет м о н а с т ы р ь  в  с е б е, и ему не нужны стены, заборы и запоры для откровенной беседы с Богом...

Двадцатилетний пацан хоронил таких же пацанов, изуродованных "духами" до неузнаваемости, сопровождал "груз двести", терпеливо принимая на себя проклятие матерей и ненависть отцов...

В середине девяностых годов, в 1995-м или 1996-м, матери Вадима приснился странный сон. «Никогда свёкра, деда твоего не видела, – поделилась с сыном, – только на фото, он в 43-м умер, а с твоим отцом я только через семь лет познакомилась, и вдруг снится Антон Владиславович».

Снилась узкая комната, стены серые, как больничные или тюремные, ни дверей, ни окон. Узкая железная кровать застелена грубым серым солдатским одеялом, рядом тумбочка, табурет. Всё мрачных тонов. На кровати сидит Антон Владиславович в гимнастёрке, галифе, на ногах сапоги, руки сложены на коленях. Бритая голова, щёточка усов под носом.

«С польским акцентом речь у твоего деда, а я ведь голоса его никогда не слышала, и размеренно покорно говорит мне: «Здравствуй, Анна, я теперь здесь живу».

За каждой тихой колоннадой         
                                 таится враг,
измучен Прометей, Паллада
                          отводит взгляд. 
Настанет утро, надо будет
                          держать ответ
поэтам, королям, всем людям —

Мысль отделяя от тоски,
По лоскутам сдирая пошлость,
Вскрывала правды – тонкий лик,
Прозрачней света, – вот оплошность!

Неловкая – каменья слов,
Как бревнышки в глазу – скрывала,
Не ведая иных основ,
Не выдала, о чем страдала.

Меняли свой лик эпохи...
Сквозь праведность, сквозь коварство,
Сквозь радость людей, сквозь вздохи —
Рождались и гибли царства.

Что было как Свет воспето
И многим казалось вечным —
Потомки свергали в Лету
С чудовищным бессердечьем.

Научных концепций своды,
Где всё представлялось ясным —
Легко сотрясали годы.
...Лишь в Господе — постоянство.

(из книги «Кукушкины башмачки»)

Как любила его до свадьбы! Как любила! Глупой девчонке не хватило умишки понять: любила, что сама нагородила. Когда прояснилось – а уже дров наломано... И двух лет со дня знакомства не миновало, как вся жизнь моя по колдобинам понеслась. Девочкой росла скромницей. По-настоящему не дружила ни с кем. И вдруг на меня обращает внимание красивый парень. На четыре года старше. Я год как со школы, в техникуме училась. Восемнадцать лет. Он в институте на последнем курсе. Всем хорош. На голову выше меня. Спортсмен, волейболист… Руку в локте согнёт, бицепсом меня под попу подхватит, играючи на этом «сиденье» поднимет. Я верещу, счастливая. Только им и жила, дурочка...

Когда на душе холода или вьюга,
Недуг ли какой разразится грозой,
Я вспомню домашний молитвенный угол,
Где каждый намолен тобой образок.

Закрою глаза и увижу иконы:
Пречистая Дева с Христом на руках,
Знакомый любимый «Угодник-Никола»,
Святой Симферопольский, Крымский Лука.

Тишины хочу...
Так мало.
И так много!
Настоящей, первозданной тишины.
Когда слышен шёпот ласкового Бога
Проникающий до самой глубины.

Тишины...
Простой,
Неповторимой,
Мирозданья предрассветной тишины...
Как давно я этой жаждою томимый
Всё скитаюсь по земле чужой страны.

То ли сон,
То ли фрагмент воспоминаний:
Шелест трав высоких, запахи цветов.
И потери - горечь расставаний
С дивным миром
Сказочных садов.

В одном небольшом городке жила молодая девушка, стройная, длинноволосая, с большими красивыми карими глазами.
Глаза... Прохожие часто засматривались на красавицу-девушку, задерживая взгляд на её счастливых глазах. Им было невдомёк, что один глаз девушки с рождения был слеп и все попытки родителей что-то изменить, исправить, найти хороших врачей, заканчивались неудачей.

А девчушка росла умной, забавной, любознательной. Она чувствовала всем сердцем родительскую заботу и любовь. Удивительно было и то, что ни словом, ни делом родители никогда не давали понять и почувствовать дочери, что она какая-то не такая, что в ней что-то не так.