Долой войну! (Сегодня — годовщина НАТО-агрессии против Югославии)

              Вступление

О сербы! Героический народ!
Как ваше мужество нас поражает!
Мы лишены всех прав и всех свобод,
Но солидарность с вами выражаем.

Вас не сломили тяготы борьбы,
Не могут вас сломать военной силой.
Сквозь расстояния, сквозь черный дым пальбы
Мы просим вас, чтоб вы нас извинили.

Здесь Ельцин, трус и псевдопатриот,
Торгует ловко судьбами народов.
Но знайте, сербы — с вами наш народ!
Держитесь! Стойте за свою свободу!

Из Ветхого

                    * * *
И слово — как последнее — изречено.
В нём одиночество, тревога, неизвестность.
Подковой разогнулось первое звено —
Но не на счастье, а на горестную вечность.

И тенью неотступной — голоса…
Смоковных листьев пояса
Сменили кожаные ризы,
Когда-то крылья, а теперь — вериги…

Вдруг что-то зашумело, скрипнуло — то ли засов
Темницы планетарной опустился,
То ли истории качнулось колесо
Над теплой кровью первого братоубийства.

Раскроется небо..

Раскроется небо над соснами,
И солнце наденет парик
С косматыми рыжими космами,
Тепло опрокинув, и вмиг

Журчаньем, и грязью, и брызгами
Наполнит пространство весна,
Сосульки повиснут огрызками,
Капелью тревожа от сна.

Опять изумлюсь в удивлении,  
Как рушится смерти ярмо,
И жизнь пробуждается в тлении —
Ростком, разорвавшим зерно.

Пройдя под паутиной проводов

Пройдя под паутиной проводов
Спокойного и статного вокзала,
Я шёл в гостях у мерефянских1 снов
И улицы, что тихо ускользала.

Как будто ворон, головой вертя,
Сидел февраль растрёпанный и хмурый.
Дождь моросил и капельки, летя,
Касались утра в сером абажуре.

В глазах домов виднелся мне уют.
Виднелась мне седых дворов опрятность.
И воробьи, ища себе приют,
Вновь наступали холодам на пятки.

Читали канон покаянный...

Читали канон покаянный,
Душа уходила в полон,
И спины, ссутулившись странно,
Всё чаще роняли поклон.

Иконы темны и печальны,
Мерцанье свечей. Не спеша
Слова сквозь века, изначально
Рождались, внимала душа.

Помилуй мя, Боже, помилуй —
Вплетался основой припев,
Давая надежду и силу,
Спасая от плевел посев.

Верные до конца

Зимняя морозная ночь. Замерзшее Севастийское озеро. На льду стоят сорок солдат римской армии, полностью обнаженные, закованные в кандалы. Холод уже проник до самых костей, выкручивает все тело, но какая-то нечеловеческая сила помогает мужчинам стоять на зимнем ветру и терпеть. Это сила веры, которую дает Тот, Кто сам претерпел более всех, Кто прошел через ужас Креста. Он же и сказал воинам, когда они еще только попали в тюрьму: «Претерпевший до конца, тот спасен будет».

Мороз усиливается, мучение становится невыносимым. Холод страшен, гораздо страшнее даже огня. Об этом есть множество свидетельств людей, замерзавших до предсмертного состояния, но вернувшихся к жизни. Известное выражение «продрог до костей» имеет вполне конкретное значение. Когда мороз проникает внутрь костей, до самого костного мозга — боль настолько сильна, что может вызвать обморок от болевого шока. Замерзающего человека можно склонить на все что угодно. Будет подписано любое «чистосердечное признание», любой документ; будет вырван отказ от любых убеждений — если только Христос не сохранит и не покроет.

Экзорцист...

Отец Матфей вышел из храма после утомительного разговора с молодым настоятелем-двадцатипятилетним отцом Михаилом, и растворился в текучей массе вечно куда-то спешащего люда…

Пятидесятилетний священник вместе с двумя батюшками престарелого возраста были отправлены за штат для того, чтобы уступить место молодым и напористым выпускникам духовной семинарии…

Многочисленный приход ропотливо восстал, сиротливо плача и письменно жалуясь на беспредел церковной администрации правящему архиерею, и даже самому Патриарху, но все кануло в лету узаконенных канцеляризмов и отписок…

«Господь милостив», - успокаивала матушка отца Матфея,- найдется и для тебя поприще на церковной ниве»…

И точно…

Новые «люди в футлярах»

Не знаю, произошла мутация чеховского персонажа или нечто иное, новое появилось в человеках, или же и то, и другое, и даже нечто третье произошло, но люди стали превращаться в самозамкнутые системы. Новые «человеки в футлярах» похожи на человеков в бочках: каждому человеку — своя «бочка» на голову, и каждой «партии», группке, тусовке — своя. А на внутренних стенах бочек кино транслируется — прямо в мертвеющие глаза человеков, и они это кино принимают за реальность. В конце концов люди сами начинают выступать в роли проекторов, транслирующих то же «кино» на те же стены, замыкая таким образом порочный круг. И действуют соответственно, слова, не понимая, произносят — спорят, дискуссии ведут, общаются… — всё сквозь призму «своей бочки» с фантасмагорией на её стенках. Жуткое зрелище, страшное.

Чеховский персонаж, провинциальный учитель Беликов, боящийся любых действий, не санкционированных начальством, то есть, боящийся живой реальности и подлинных встреч, несомненно имеет отношение к описываемому феномену. Его идея, заключённая в формуле «как бы чего не вышло», наверняка вдохновляет и сегодня многих, особенно «партийцев». И всё же во главе угла нынче стоит нечто иное, более соответствующее историческому моменту — самость.

Щедрость

Когда обычный день заряжен
Словами нежности с утра,
В которых света и добра
Намного больше, чем вчера —
Недолгий миг апрельской блажи
Воспринимаешь на «ура».

А мне казалось, этот город,
Где что ни час — девятый вал,
Уже давно меня сожрал,
Переиначил, растерзал,
В неисправимость до упора
Вдавил и душу растоптал.

Страницы