Тихо скучаю всю ночь по теплу
Ласковых рук листопада.
Сверху звезда, раскрошившая мглу,
Падает. Значит, так надо.
Ветер с деревьев срывает листву
С грустным томительным шумом.
Мокрое небо легло на траву
Думы свои передумать.
Осень пускает за тёмным окном
Молнии белые стрелы.
Целая вечность в мгновенье одном
Передо мной пролетела.
Какое горе, если не помочь,
когда не в силах горе превозмочь —
чужое горе. Хуже чем своё,
ведь не спасает в горе забытьё.
Чужое горе — словно в горле ком
(я знаю плачет колокол по ком).
Чужое горе — ближе, чем своё.
Реву, как море: горе всё — моё.
Люблю я гору в шубе чёрной
лесов еловых, потому
что в темноте чужбины горной
я ближе к дому моему.
Как не узнать той хвои плотной
и как с ума мне не сойти
хотя б от ягоды болотной,
заголубевшей на пути.
Чем выше тёмные, сырые
тропинки вьются, тем ясней
приметы с детства дорогие
равнины северной моей.
Сгорит с тоской наполовину
Неразделённых чувств полынь.
И дни, как сериалы, ми́нут
От гнева собственных гордынь.
Но постепенно сократится
Души пустая колея,
И тихой радости крупица
Сверкнёт, как исповедь твоя.
Покажет солнечная осень
Очередное озорство.
И чем она рыжеволосей,
Тем бесконечней волшебство.
Шагайте, родные, в Европу.
Пусть сбудутся ваши мечты.
А люди Донбасса за гробом
Идут, превращаясь в цветы.
Не нужно мне ваших традиций.
Мне чужд европейский ваш быт.
Я Харьковом буду гордиться,
Что с Русью историей сшит.
Вот только летит в неизвестность
Святой Слобожанский мой край.
И шепчут забытые веси:
«Народ православный, вставай!»
17 сентября 2015 года кинокомпания «Фортуна фильм» совместно с дистрибьютором «Люксор» выпускают в прокат полнометражную игровую картину режиссера Эллы Архангельской «Клетка», снятую по мотивам фантастической повести Ф.М. Достоевского «Кроткая».
Ростовщик женится на бедной юной девушке, чтобы потешить свое тщеславие и начать новую жизнь. Кроткая и Неизвестный — их союз начисто лишен любви и счастья. Казалось бы, обычная бытовая история, но между супругами вспыхивает настоящая психологическая война, которая разрушает обоих и приводит к страшным последствиям. Неизвестный в буквальном смысле заточает жену в клетку, но в итоге сам оказывается её пленником.
Не слетают еще чудо-птицы багряные с веток,
Но поникла береза с осеннею прядкой в косе...
Сентябрит, сентябрит... Что-то было не так и не эдак,
Если ветка живая сломалась еще по весне.
Кто по серцу живет, не отыщет надежного брода,
Чтоб пройти как по суше (да всякий ли смоется след?).
Не закрыть ли его, а ключи бросить с берега в воду,
Чтоб уже никогда и никто заглянуть не посмел...
Только совесть чиста — а бывает ли высшей награда?
Сентябрит за окном...
И скрипит о неведомом дверь...
Не жалей о печали — ее унесет с листопадом,
Расчищая места для находок и новых потерь.
На заплату — ветхая заплата,
Дырок же вокруг — не перечесть…
Этот мир — больничная палата.
Кажется, палата номер шесть.
Запахнулись серые халаты,
Только так же светит нагота.
Вот она, больничная палата:
Новый мир — со старого листа…
Лица — как Малевича квадраты,
В Божий образ верится с трудом.
Этот мир — больничная палата,
(Догадались — сумасшедший дом).
За безумие пришла расплата:
Хоть рыдай, хоть смейся, хоть кричи…
В этой неприкаянной палате
Бесы — самозваные врачи.
Мой друг и брат! Довольно осуждений!
Пройдёт зима и всё вернётся вновь.
И будет день, весна, кусты сирени,
И первая горячая любовь.
Счастливая? Несчастная? Не знаю.
С каких-то изменившихся орбит
Она на землю выкатится в мае.
Ведь без Неё ничто здесь не звучит.
Твёрже любого гранита
Мысли осенней копьё:
Белыми нитками шито
Счастье твоё.
Ветер ли выдумал это,
Птица ль махнула крылом?
Но не дождёшься ответа
В сердце своём…
Только прошло наважденье,
Солнце в глазах и покой.
Жизнь продолжает движенье
За тишиной.
Вряд ли в русской литературе найдется другая поэтесса, которая так хотела быть любимой и выразила эту отчаянную жажду любви в гениальных стихах. Правда, она не любила термин «поэтесса» и предпочитала называть себя поэтом.
Марина Цветаева: романтизм и трагедия, мятежность и высота духа, ранимость и жестокость, своеволие и безудержная нежность…. Ее поэзия — как сон наяву. Одна половина ее стихотворений написана на краю пропасти и тянет за собой в бездну, другая — возносит к небесам.
Ее мать, Мария Александровна Мейн, ждала мальчика и даже выбрала ему имя: Александр, в честь своего отца, почетного гражданина Москвы Александра Даниловича Мейна. А родилась девочка, которой суждено было проложить свой неповторимый путь в русской литературе.
Марина была дочерью профессора Ивана Владимировича Цветаева, основавшего и подарившего Москве знаменитый Музей изящных искусств имени императора Александра III (ныне Государственный музей изобразительных искусств имени Пушкина).
Ее поэтический дар, оказавшийся безмерным, проявился очень рано. «Маленькая моя Муся все складывает слова в рифмы, наверное, будет поэт», — записывала мать в дневнике. Но предпочитала не давать ей бумагу для стихов, а учить музыке, будучи сама прекрасной пианисткой.
Музыкальная карьера Марии Александровны не состоялась, так как выступать на сцене в дворянских семьях считалось неприличным. «От матери я унаследовала Музыку, Романтизм и Германию. Просто — Музыку. Всю себя», — говорила Марина.
В Раю нераспятых нет,
Путь в горнее — крест и распятие.
Слепцы «покупют» билет:
Конечная точка — проклятие.
Льстецы покупают иуд.
Вне очереди — предающих
По сопке кровавой ведут,
И нет в той толпе отстающих.
В раю нераспятых нет.
Распятие — это победа,
В Раю — показавший Свет —
Господь, претерпевший это...
_______________________________________
* "В раю нераспятых нет" - слова преп. Силуана Афонского.
Спешу по улицам, а рядом
Проходят люди и молчат,
Вчера еще за снежным градом
Не видно было и плеча,
А нынче солнечная кротость,
И снова в лицах красоту
Ищу, как пчелка в сердца соты
Пытаюсь спрятать, что сочту
Надеждой, видно, расплескала
По капелькам и суету
Весна на лето, я устлала
Дорогу светом, свет потух
В рамках культурной программы симпозиума, который примет участников из 25 стран мира, состоится более 60 мероприятий.
С 7 по 20 сентября в Доме-музее М. А. Волошина в Коктебеле пройдет XIII Международный научно-творческий симпозиум «Волошинский сентябрь», посвященный 40-летию образования Дома-музея М. А. Волошина и Году Литературы в России.
Междурародный симпозиум «Волошинский сентябрь» — это комплекс культурологических проектов, куда входит Международная Волошинская премия, Международный литературный Волошинский конкурс, Международный литературный фестиваль им. М. А. Волошина, Международный пленэр художников «Коктебель-2015» и Международная научно-культурологическая конференция «Киммерийский топос: мифы и реальность». В этом году в рамках симпозиума появится ряд новых направлений. Главное из которых — музеологический семинар «Время и пространство „Genius loci“ в музеях-заповедниках».
Уютная квартира на третьем этаже,
Где можно не стесняясь ходить в неглиже.
Пока мальчики спят, девочки варят суп.
Запутавшись в мире, который если не туп,
То груб: прикоснувшись к плечу жаркой волной
Событий, тут же обдает ледяной коркой
Из морозильника ненависти. Стеной
Встает оглушительной. Поэтому. В норку
Прячутся все. В сомнениях. Поколение
За поколением. Серпы жнут на рассвете.
Световой волной с неба. Излучения,
Зафиксированные в почерке летом.
Вопрос? Многоточие? Точка?
Нагие — перед Небесами…
Иконы опять мироточат,
А выводы — делайте сами.
Бессильным становится слово,
Да что тут изменишь словами?
Гвоздь новенький — в раны Христовы.
И выводы делайте сами…
По капле наполнилась Чаша,
Кровь плещется рядом с краями…
Кресты вырастают, как чаща:
Все выводы — делайте сами.
В зной ли, в стужу — одна лишь забота.
По ступеням… наверх… налегке…
Я звонарь. Мне звонить неохота.
Замирает веревка в руке.
Спящий спит. И не дремлет бессонный.
Бьется в колокол эхо грозы.
Что-то страшное за горизонтом,
И не менее страшно вблизи.
Перед кем же стою виноватый,
Не Иуда, не римский солдат?
Как и все, я оглох от набата —
Пустотой захлебнулся набат.
Мы уже публиковали информацию о том, какие персональные данные собирает новая операционная система. Но прежде, чем подробно разобрать этот вопрос, позволим себе цитату из The Guardian:
Несколько жителей Лондона согласились с условием «отдать своего первенца», чтобы получить доступ к бесплатному Wi-Fi в одном из оживленных районов столицы Великобритании во время проведения эксперимента, исследующего опасности использования публичных точек доступа. Люди, не знавшие об эксперименте, пытались найти Wi-Fi, и, обнаружив бесплатную сеть, бездумно «подписывали пользовательское соглашение», даже не прочитав его. Между тем, за доступ в Интернет от пользователя требовали отдать провайдеру своего старшего ребенка «на веки вечные». После того, как шесть человек согласились с таким условием, эта часть эксперимента была прекращена.
Ну а теперь посмотрим, что хочет знать о нас Microsoft.
Он жаждет поклонения себе,
и этой жаждой брызжет, как слюною.
Пренебрегая правдою и мною,
он клянчит поклонения себе:
как нищеброд, просивший на коленях
в метро копейки — вроде на еду.
Я нищеброду подала, смущаясь,
а нынче не подам, уйду.
Хемингуэя знают все. Знают, что был на свете писатель, предпочитавший пыльному кабинету палящее солнце Испании, трезвому образу жизни — вино, оседлости — постоянное движение вперед навстречу, как бы это избито не звучало, приключению. Хемингуэй никогда не сидел на месте. И в воображении каждого читателя можно найти портрет бородатого мужчины в свитере.
Но на самом деле мы знаем тексты, Хемингуэя мы знаем лишь частично. Мы не знаем, что он играл на виолончели, не знаем всех его разговоров с Паундом или Стайн, не можем сказать что чувствовал писатель, читая Шекспира или разглядывая полотна Босха. Не знаем как писались его романы.
В 1958 году Джордж Плимптон, один из редакторов The Paris Review, поговорил со стариком Хемом. Разговор зашел о тяжелой писательской доле, кумирах, выпивке и, конечно же, об айсберге.
