Беседа на радио «Радонеж»
Е. К. Никифоров: - Здравствуйте. Сегодня у нас в студии Александр Владиславович Михайловский, доцент Школы философии и культурологии Высшей Школы Экономики. Сегодня мы будем говорить о зарождении старчества на Руси. В ноябре Русская Церковь празднует память преподобного Паисия Величковского. Его потрясающий путь мыслителя и делателя на благо нашей Церкви – старчество. Он родился в Полтаве в 1722 году в семье потомственного соборного протоиерея. Петр был 11-м ребёнком. Мама его, еврейка, была чрезвычайно властным и сильным человеком, считала, что свой храм никому отдавать нельзя. Вместе с 11-летним Петром Ивановичем она отправилась в Киев к митрополиту и сказала, что уже столько поколений трудится в соборе, традицию прерывать не хочется. А Петя вполне толковый мальчик. Премудрый митрополит, наверное, усмехнулся себе в бороду и сказал: «Что же матушка, дело хорошее, но образование мальчику нужно получить». И направили Петра в Киевскую духовную академию.
А. В. Михайловский: - Перед тем, как она приняла решение вести своего сына в Киев, настоятельствовал в храме её старший сын, который скоропостижно скончался. И нужно было находить замену уже не мужу, а сыну на это место. Но в Киеве Пётр обнаружил в себе желание монашества, как это часто случается с верующими молодыми людьми. Более того, у него были единомышленники. В житии, написанном любимейшим учеником Паисия Митрофаном (я на него буду периодически ссылаться), сказано, что они, друзья Петра, «положили в своих душах твёрдое и непременное намерение ради отречения от мира и пострижения монашеского не поступать в такие обители, где проводят жизнь в питании и возможно в телесном удовольствии, покое и славе». Выбор был не таким - служить Богу на месте соборного протоиерея или постричься в монашество. Выбор был совершенно другой. Нужно было выбрать обитель, где монахи проводят жизнь «в сладком питании» или наоборот следуют духу нестяжания. После нескольких лет обучения в Киевской духовной академии Петр странствовал по малороссийским обителям и приобретал опытное знание послушания, смирения, умной молитвы. А когда прибыл на Афон, то обнаружил там духовную пустыню. Афон под турецким владычеством был выжженной территорией. Обогащённый тем знанием, которое получил на Афоне из рукописных книг, он вернулся и начал большое дело по восстановлению монашеского устава.
Е. К. Никифоров: - Его путь начался в Киеве.
А. В. Михайловский: - Да. Мать не давала ему благословения на монашеский постриг, и он пошёл по тому пути, который был ему уготован Богом. Наверное, мы не можем прямо говорить о каком-то сыновнем непослушании: конечно, по сравнению с тем же преподобным Сергием Радонежским, это вопиющий факт непослушания родительской воле. Но с другой стороны, если отмотаем цепочку исторических событий и попробуем увидеть в них действие Божественного Промысла, то получается, что такова была воля Бога о самом Паисии, тем более что его мать Ирина также потом приняла монашеский постриг. В конце концов, в её душе воцарился мир, и это очень важно. Поэтому первоначальный факт сыновнего непослушания не нужно слишком сильно раздувать и говорить: «Вот посмотрите, а Паисий-то, Паисий!» Сначала он действительно был мальчиком непослушным, далёким от монашеской добродетели, о чём говорит один примечательный факт его биографии. Когда он ездил в Китаевскую пустынь и там обнаружил своё намерение принять иноческий постриг, настоятель обители устроил ему испытание. Оно заключалось в очень простом деле. А предложил игумен юноше, который вошёл в келью, сесть на стул. Пётр отказался, сказав, что лучше он постоит. Настоятель второй раз предложил ему сесть. Нет спасибо, не устал, я постою. А после того, как он третий раз отказался сесть, игумен сказал: «Вот видишь, ты хочешь стать монахом, а какую дерзость проявляешь - полнейшее непослушание, а между тем, ты должен отсекать свою волю». И тут Петр залился горячими слезами, и продолжил ждать того момента, когда он всё-таки окажется на уровне. Сначала он посетил Любечский монастырь, какое-то время там прожил, приобщился к практике переписывание книг с младых ногтей. Потом в Медведовском монастыре на Украине его постригают в рясофор с именем Платон (с которым у него не сложилось), но когда туда приходят униаты, вся братия бежит из обители. Паисий в дальнейшем принимает своё третье имя, или второе монашеское - Паисий. И он, будучи человеком достаточно одиноким по своей сущности, принимает решение отправиться в Валахию в горный скит во имя святого Архистратига Михаила, где и начинается настоящее пустынное житие. Отец Платон, как сообщает Митрофан, «сидел в своей келье, радовался и славил Бога, обучаясь истинному монашескому безмолвию». Это безмолвие переводится на греческий как «исихия». В 20 с небольшим лет он начинает постигать эту практику Иисусовой молитвы.
Е. К. Никифоров: — Казалось бы, исихия – это простая вещь, безмолвие. Сиди, молчи и повторяй: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного». Просто твори молитву, даже учить ничего не нужно. Но это требует смирения.
А. В. Михайловский: - Можно назвать это школой безмолвия. В сочинениях церковных писателей, египетских и сирийских пустынников, мы часто находим обозначение Иисусовой молитвы не как просто умного делания, а искусства, некоторого художества, если говорить по-церковнославянски. И в этом смысле речь не идёт о простом молчании. Западная монашеская традиция тоже знает молчальников, до сих пор существуют в западной Европе известные монастыри картезианцев. Монастыри очень богатые, где люди фактически живут в том частном укладе, к которому они привыкли: у них есть слуги, стол, богатая библиотека, у каждого своя, и у каждого свой дворик, в котором они прогуливаются. При этом только один раз в неделю они по уставу монастыря общаются друг с другом, с такими же монахами. Это молчание в физическом смысле, на базовом уровне. Мы знаем, что они занимаются научными исследованиями, пишут тексты, скорее всего, но то, что они практикуют Иисусову молитву, об этом мы не можем сказать, а случай с Паисием как раз тот самый, когда он попытался постичь это самое художество сначала с помощью молдавских монахов, которых он встретил в юности, а потом и с помощью Писания, святых отцов, таких как Макарий Египетский, Авва Исайя, Исихий, Филофей, Нил Синайский и многие, многие другие авторы, которые входят в состав «Добротолюбия». Это, пожалуй, главная тема в связи с Паисием - не только восстановление старчества, но и восстановление живого предания в виде «Добротолюбия», которое для многих представителей нашей Церкви, святых, таких как Серафим Саровский, была второй книгой после Евангелия. Прохор Мошнин в своей котомке имел только две книжки - Евангелие и «Добротолюбие». Ему было достаточно этой пищи. Придя на Афон, он основал там скит во имя св. пророка Илии, объединивший вокруг себя ревнителей монашеского делания, а потом начал искать по греческим монастырям рукописи. Многие из этих рукописей впоследствии легли в основу этого самого «Добротолюбия», многие тексты которого к тому времени уже имелись в церковно-славянских переводах. У нас ведь большая традиция древнерусской письменности, а в ней встречаются и переводы Платона с Аристотелем, и переводы отцов Церкви, и переводы мистиков - Ефрема Сирина, Исаака Сирина, , Григория Паламы,. Но они содержали довольно много ошибок. Задачей Паисия было устранить эти ошибки по греческим рукописям. Эту работу он начал еще в 50-е годы XVIII века, за несколько лет до того, как на Афон с той же задачей пришли представители движения колливадов от слова «коливо». Это слово нам хорошо известно. Поминальная трапеза, которая готовится в память о покойнике. Мы по уставу Православной Церкви поминаем покойников в субботу. Это особо выделенный день в богослужебном цикле. А на Афоне, который, как мы сказали, был духовной пустыней в середине XVIII века, сложилась странная практика поминать покойников в воскресение, вкушая коливо. Это примерно то же, что ходить на кладбище в воскресение вместо церкви. Такой обычай широко распространился в советское время.
Е. К. Никифоров: - Почему наступило такое оскудение?
А. В. Михайловский: - Главная причина - отсутствие политической независимости. Процесс начался после завоевания турками-османами, после падения Константинополя в середине XV века, и постепенно оскудение усиливалось. Традиционное благочестие, конечно, у греков сохранялось, турки с этим ничего не смогли поделать, да и не хотели. Греки имели достаточную религиозную свободу: в разных областях по-разному, но на Афоне эта свобода была, хотя деформации устава неизбежно происходили.
Е. К. Никифоров: - Из-за этого у нас и раскол произошёл, когда Никон начал исправлять книги. Сохранился авторитет Афона как хранилища православия.
А. В. Михайловский: — То другое время - середина XVII века. Тогда у Афона была другая слава, чем в середине XVIII, спустя столетие.
Е. К. Никифоров: - Все равно правили книги по греческим образцам. А они были в значительной степени повреждены тем же невежеством, которое наступило в Греции по политическим причинам.
А. В. Михайловский: - Вы правы, что не существовало систематической работы над рукописями на Афоне. В ситуации политической зависимости от Порты, в ситуации отсутствия должного финансирования. Мы же понимаем, что к царю Алексею Михайловичу греки как раз ездили с протянутой рукой. Как и сейчас афониты приезжают к главе российского государства в надежде получить кое-что. Кроме того, чтобы заниматься систематически наукой и книгоизданием, нужна не только постоянная поддержка, нужны школы, нужны институты воспроизводства знаний и компетенций, а их тогда и не было. Потому известный факт, что Книжная справа на Руси происходила по рукописям, которые были некритически изданы и напечатаны в Венеции в католических типографиях; и в некоторых случаях древнерусские изводы того же Ирмология были точнее, чем поврежденные тексты «греческих книг венецианской печати», по которым предлагалось делать исправления.
Но в середине XVIII столетия на Афоне наблюдались положительные тенденции. С одной стороны, мы видим Паисия, с другой – двух выдающихся деятелей. Бывшего митрополита Коринфского Макария и преподобного Никодима Святогорца, тогда тоже молодого монаха. И вот они становятся родоначальниками «филокализма», начинают борьбу за восстановление традиций: можно сказать, что это были консервативные революционеры, которые выступали против модернистских искажения преданий. Первое их требование - перенос поминовения усопших на субботу, второе требование - частое причащение. Колливады известны более всего именно в связи с этими двумя вещами. (Знаю, это информация в скобках, в 90-е годы многие выпускники Московской духовной семинарии и Духовной академии, которые стажировались в Греции, тоже очень интересовались колливадами, переводили и издавали сочинения Никодима Святогорца. Во многом благодаря этой популяризации во многих наших приходах получила жизнь идея частого причащения. Макарий и Никодим считали, что необходимо издать для православных греков сочинение церковных писателей с IV по XIV век (такой большой период существования византийской письменности!) с тем, чтоб просвещать греческий народ. Вот еще одна любопытная особенность. Мы понимаем, что это время Просвещения в известном нам смысле, который идет из Франции. Ведь там в середине XVIII века тоже проживала большая колония греков, и они читали Вольтера, Руссо, Дидро, издавали газеты на греческом, пропагандировали идеи секуляризации, прав человека и т.д. Параллельно этому набирает обороты традиционалистская линия. Не будем говорить о логике исторического процесса, но обычно это рассматривают как реакцию, хотя происходит это движение параллельно. Если задачей Макария и Никодима было духовное просвещение греков, то задача Паисия выглядела более локально и заключалась в восстановлении монашеской жизни в России, если брать Россию в широком смысле - Великороссия, Малороссия, Молдавия.
В современных исследованиях, которые мне доводилось читать, все больше происходит сближение Паисия с движением колливадов, хотя он сам себя с ними никак не идентифицировал и, наверное, рассматривал происходившее на Афоне как такую локальную борьбу. Зачем ему вмешиваться в греческие разборки? Само слово «колливады», кстати, позорная кличка, то есть сами сторонники этого движения говорят, что колливады это как раз «они», потому что они коливо вкушают в воскресение, а не «мы», зачем нас они этим словом называют. У Паисия были совершенно другие задачи, он общался с Макарием, есть среди его сочинений «Письмо к старцу Феодосию», которому он рассказывает о том деле, которое совершил Кир Макарий: «Иже, пришед во святую Афонскую гору, и с неисповедимым усердием и превеликим тщанием во всех вивлиофиках великих святых обителей, многия обрете таковые отеческие книги, яковых еще у себе и дотоле не имеяше. Паче же всех в вивлиофике преславные и великие обители Ватопедские обрете безценное сокровище, сиречь книгу о соединении ума с Богом, от всех святых великими ревнителями в древняя времена собранную, и прочия о молитве, нами еще и доселе не слышанные книги, яже многими преискусными краснописцы с немалым иждивением чрез неколико лет преписан, и сам всеприлежнейше чтый оные с подлинниками». Для него греческое издание «Филокалии» 1782 года в Венеции, «Добротолюбие», стало неким каноном Он посоветовал сначала пробрести греческую «Филокалию», а потом обратиться к митрополиту Платону, ректору Московской Духовной Академии, с просьбой о ее переводе на церковно-славянский язык. Мы уже упоминали один миф, будто Паисий принес практику Иисусовой молитвы с Афона в Молдавию. Другой миф заключается в том, что известное московское «Добротолюбие», которое вышло в синодальной типографии за год до смерти Паисия в 1793 году, это якобы Паисиево «Добротолюбие», славянское. Есть еще более позднее «Добротолюбие» Феофана Затворника, которое на самом деле представляет собой переложение текстов на русский язык, а не прямой перевод с древнегреческого оригинала. В свое время я сравнивал тексты славянского «Добротолюбия» и «Добротолюбия» св. Феофана с греческим. Так вот, у Паисия перевод более точный. Но в то же время нельзя утверждать, что это его перевод в строгом смысле слова. Во-первых, потому что он использовал уже существовавшие славянские переводы и правил их, а во-вторых, даже те рукописи, которые он отправил в Россию вместе со схимонахом Афанасием игумену Валаамского монастыря Назарию (он курировал всю переводческую работу), был подвергнут серьезной редактуре специалистами по греческому языку из Александро-Невской лавры. Тот текст, который получил хождение, и выдержал несколько переизданий в XVIII-XIX веках, лишь отчасти принадлежит Паисию, хотя фактом остается то, что уже находясь в очень больном состоянии и редко вставая с кровати, он с помощью своего келейника обкладывал себя книгами, возжигал свечи и работал, работал, вносил и вносил правки. Образ монаха, который был во второй половине XVIII века чрезвычайной редкостью.
Е. К. Никифоров: - Паисий действовал против основного тренда на секуляризацию монастырей, который был запущен ещё до Екатерины II. Уже у Петра III были такие идеи. Екатерина в 1864 году начала секуляризацию. Непонятно, зачем это вообще было.
А. В. Михайловский: - Екатерине было понятно, зачем - деньги проходят мимо государственной казны. Поэтому произошла эта известная «реформа в положении монастырей»: монастыри были разделены на штатные и заштатные, а штатные в свою очередь разделены на три класса, в зависимости от богатства и количества насельников. По всей территории великой Руси и спустя несколько лет после этой реформы, конец 60-х – начало 70-х - как раз, когда Паисий возвращается с Афона на территорию Молдавии - оставалось всего лишь 350 или 400 обителей, в которых насельников было от силы 10000 человек.
Е. К. Никифоров: - Вы уже говорили, что не во всех монастырях занимались монашеским деланием и молитвой. Есть какие-нибудь сведения о том, что за люди там собирались? Они никак не могли устроиться в жизни и шли в монастырь? Как это было? И если всё-таки какое-то старчество и основы монашеского делания были в России и в Малороссии, о возрождение чего мы говорим? Упоминают об очень серьёзном вкладе, который внёс старец Паисий в нашу духовную жизнь. Возрождение чего произошло?
А. В. Михайловский: - Во-первых, произошло творческое осмысление монашеского делания. Монастырь - это не только собрание мужчин, которые предаются труду и отстаивают положенное время на службах, но главное, стержневое в жизни монастыря - умная сердечная молитва для преуспевающих. Не для новоначальных, по терминологии святых отцов, а для тех, кто продвинулся уже в деле спасения под руководством опытных духовников. Далее, это обычное участие в богослужении для большинства монахов, и для новоначальных послушание и труд. Я бы сказал, вот такая строгая дифференциация разных послушаний в зависимости от степени духовной зрелости насельника этого монастыря, что определять может только опытный старец, который сам прошёл весь этот путь от новоначального до среднего к преуспевающим. Во-вторых, в монастырях благодаря Паисию появилась книжность. Книжники древней Руси – этот образ нам очень хорошо известен. Преподобный Нестор летописец да и много кто ещё. Но в XVIII веке этого тоже не было, были только трудовые общины, где люди оказывались по самым разным обстоятельствам и причинам. А Паисий собирал «Крины сельные», как называется одна из его выдающихся работ, цветы полевые - евангельские образ. Это соединение умного делания с чтением, помимо труда, который был безусловно необходим, потому что монастыри - это ещё экономическая единица. Вот эта идея, восходящая еще к уставу св. Василия Великого, и находится у истоков того движения, которое начало постепенно охватывать всю территорию и Малороссии и Великороссии. Здесь хочется вспомнить замечательную формулировку историка русского православия Георгия Федотова, который сказал, что Паисий Величковский -отец русского старчества, а непосредственно связанные с ним Оптина пустынь и Саров - два центра духовной жизни, у которых отогревается замёрзшая Россия.
Е. К. Никифоров: - Паисий сам для себя собирал эти цветы полевые, эти крины сельные, потому что жаждал знания, трудился как пчела. Луг духовный, а на нём пчёлы – прекрасный образ. И Паисий собирал этот мёд, сладость духовную, но не был духовным эгоистом – пил этот мёд и делился этим. Почему Ильинский скит на Афоне превратился в один из самых больших монастырей? Потому что люди стремились к Паисию за этим знанием. Он не сидел и не ожидал, когда к нему прибегут, активно всех просвещал, делился знаниями.
А. В. Михайловский: - Это были действительно многочисленные общины. И Драгомирна, где он поселился после Афона, и Нямец, конечно, – тысячи монашествующих – это не просто некоторые статистические единицы, а именно люди, которые воплощали в жизнь тот самый устав, который принёс Паисий. Общежитие, умная молитва, переписывание и чтение святоотеческих книг, и ежедневное утром и вечером исповедание помыслов духовнику. Чтобы помыслы открывать, нужные духовники, эти самые старцы. Паства действительно умножалась за счет других национальностей. Это были не только русскоязычные люди. Молдавский язык Паисий тоже знал и переводил на него.
К вопросу об умножении, кстати. Мы говорим о «Добротолюбии», «Филокалии» по-гречески. Для себя я это перевожу, как «краснолюбие», по-гречески здесь не столько «добро», сколько «красота». А в чём онтологическое свойство блага, красоты? В том, что они, раздавая себя вокруг, позволяют к себе приобщаться и тем самым умножаются. Когда мы взираем на прекрасную картину, мы сами становимся прекраснее, нас вдохновляет всё прекрасное. Так и у Паисия - это прекрасные духовные пчелы.
Начало XIX века, давайте посмотрим. Старцы Моисей, Леонид, которые стоят у истоков Оптиной пустыни и Оптинского старчества, отцы Глинской пустыни, преподобный Василий Кишкин, тот же святитель Игнатий Брянчанинов, тогда ещё не святитель: какое-то время он подвизался в Площанской пустыни недалеко от Брянска, где тогда находился один из духовных центров.
Е. К. Никифоров: - Упадок монашества был великий, он продолжался. Отсюда «Приношение современному монашеству», когда преп. Игнатий Брянчанинов, как и преп. Паисий, собирал свои крины, этот духовный нектар. Это же не просто академические штудии, хотя, наверное, возможно учёное монашество – собираешь книги, кодифицируешь, издаёшь. Это были практические учебники духовной жизни.
А. В. Михайловский: - Говорили мы про пчёл, а вот какой промыслительный факт можно упомянуть. Площанская пустынь - место, которое я очень люблю, езжу в Курскую область по Киевскому шоссе и проезжаю мимо, заезжаю помолиться в Площанскую пустынь. Этот монастырь после революции 1917 года власти закрыли не сразу: как и многие обители, он был трансформирован в артель, трудовой коллектив. Хорошо ведь, правда? Просуществовал он в качестве трудовой артели несколько лет. Как вы думаете, какое название получила эта артель? А название это было - «Пчела»! Монахи неспроста, наверное, дали такое название. Да, там в те поры была пасека, да и сейчас она существует, но в этом есть более глубокий смысл... Пчёлками надо было долго летать, конечно же. И мы были бы неправы, если бы сказали: ещё при жизни Паисия вышло московское «Добротолюбие», и тут же стало всё хорошо, и монашеская жизнь процвела в Российской империи. Вовсе нет. Откроем книжку Николая Мотовилова, его воспоминания об общении с преподобным Серафимом Саровским. С каким вопросом он приходит к старцу? Он просит рассказать ему, как спастись. С нашей точки зрения ситуация достаточно нелепая. Человек, который объездил множество монастырей, приходит к Серафиму с вопросом, как спастись. Выходит, ни один из монахов, может быть, даже опытных, не дал ему ответа на этот интересовавший его вопрос. Они говорили: надо поститься, по заповедям жить, и тогда спасешься. А Серафим ему говорит другое: надо стяжать благодать Святаго Духа! А как? И вот все потом в книге Мотовилова о том, как стяжать благодать Святаго Духа. Этому учил и Паисий. Но потребовалось почти 100 лет прежде, чем Саровский монастырь и Оптина стали такими местами, куда стала прижать интеллигенция, приезжать в поисках Бога. (В особенности эта слава принадлежит Оптиной пустыни, куда приезжали Киреевский, Леонтьев, Достоевский и даже Толстой. Чтобы проросли эти зёрна, требовалось много-много времени.
Е. К. Никифоров: - И сами эти центры старчества встречали большое непонимание официальной Церкви, «синодалов». Подозрения были, а нет ли там какой-нибудь сепаратной ереси или раскола.
А. В. Михайловский: - Конечно, контроля же нет! Но должен сказать, что это не специфика истории православия в России. Это в целом судьба любого мистически ориентированного учения, причем не обязательно даже христианского. Возьмите исламский суфизм - тоже всегда под большим подозрением находился у официальных властей. А если возьмём православную традицию, то и здесь масса примеров, взять того же Нила Сорского. Мистическое богословие не вписывается у нас никуда.
Е. К. Никифоров: - Дух дышит, где хочет, но как его упорядочить?
А. В. Михайловский: - А как вы, будучи епископом, который должен осуществлять церковную власть, отнесётесь к словам учителя, который собирая вокруг себя сотни тысяч слушателей, говорит, что взгревает в себе божественную искру, или замыкается в своей внутренней келье и совершает там богообщение. Как это понимать? Он пантеист? Он в прелести? Он претендует на то, что Всевышний в нём заключён? Надо обращать уже внимание на исполнительную власть.
Удивительно, что в России старчество состоялось. Этот феномен вызывает большой интерес, но у нас к этому относятся достаточно подозрительно. Критицизм, который зародился у нас в 90-е годы, во многом распространился и на духовную практику, которая имела место в России в XIX — начале XX веков. Это не так уж и плохо, но здесь есть опасность выплеснуть вместе с водой и ребёнка. Существуют публикации специалистов, которые показывают фейковый характер как воспоминаний Мотовилова о преподобном Серафиме, так и «Откровенных рассказов странника своему духовному отцу». К тому есть все основания.
Е. К. Никифоров: - Но для новоначальных это такое захватывающее чтение.
А. В. Михайловский: - Я бы сказал, что об этом в нашей Церкви сейчас знают, но относятся к этому скептически. Но в то же время верующие из тех стран, где история православия очень небольшая (например, на территории Германии существуют мужские монастыри, не буду говорить, где они находятся, чтобы все туда вдруг не ринулись, они находятся в юрисдикции Болгарской поместной Церкви) с огромным интересом читают и «Странника», и «Добротолюбие», и сочинения Достоевского, и в целом серьезно увлекаются русской духовной литературой. В этом смысле они представляют собой интересный пример за пределами России и русского мира. На Украине, я знаю, есть монастыри. Один мой хороший знакомый, игумен Симеон, возглавляет монастырь в Ахтырке, там тоже подвизаются большие ревнители чистоты православия, можно сказать такие новые колливады на современной почве, но все приведенные мной примеры скорее имеют точечный характер. Всё надо выискивать, где пробиваются ростки духовной жизни.
Е. К. Никифоров: — Это всё очень важно сейчас, потому что традиция наша была утеряна, растоптана большевиками в грязь. Надо восстанавливать, но как? Отец Амвросий Юрасов, Царство ему Небесное, был таким горящим человеком, искал эти цветы до конца жизни. Он создал женский монастырь и искал вот эти традиции устроения именно женского монастыря. И на Афон специально ездил узнать, как там и что. А на Афоне есть некоторое предубеждение против русских монастырей. Там они считаются обмирщенными, не сохранившими полностью традицию. Поэтому люди, которые хотят в полноте узнать возрождённое Паисием старчество на Афоне, стараются пойти в греческие монастыри, и не во всякие, а в те, про которые узнают по «сарафанному радио», а может и по радио «Радонеж».
А. В. Михайловский: - Более того, есть ученые, которые ездят на Афон со своими целями и задачами – найти рукописи, которые до сих пор не учтены, описать их, издать.
Е. К. Никифоров: - В нашем Пантелеимоновом монастыре такая работа тоже ведётся. Я ещё лет 30 тому назад посещал монастырь, где библиотеки были в совершенном беспорядке. Но благодаря московскому правительству нашлись мудрые люди, которые помогли с точки зрения профессионального библиотечного дела привести всё в порядок. Отец Амвросий был особенно впечатлён румынскими женскими монастырями. Он внимательно изучал их наследие, пытался привнести в уклад жизни Введенского монастыря то, что что ему нравилось. Удивительно, именно в Румынии изданы 2 тиража его книг. Книги отца Амвросия пользовались большой популярностью, он выступал там с лекциями.
А. В. Михайловский: - Ещё до пандемии в Яссах прошла первая конференция молодых православных богословов, которая называется «ЙОТА». Эту конференцию было решено делать регулярной. Насколько я знаю, из-за пандемии она переносилась, поэтому сейчас есть шанс, что дело возобновится. Поэтому Румыния остаётся центром притяжения, в том числе и для ищущих новых способов говорить о Боге и об опыте богообщения, потому что богословие это не только то, что сохранилось и дошло до наших дней в литературе, но и то, что делается сейчас, вырастает из опыта участия в литургической жизни Церкви, из молитвенного опыта, осмысления богословских и философских трудов и многого другого. Богословие это тоже живая струя, которая должна развиваться. И отрадно, что развивается, в том числе и в Румынии.
Е. К. Никифоров: - Как вы оцениваете наследие преподобного Паисия, его издательские труды, просветительскую деятельность? В современной России это развивающаяся линия, или мы получили кодекс переводов святоотеческих и аскетических трудов древних старцев, которые нужно усваивать, читать, пытаться по-своему жить по этим книгам? Но ведь это очень тяжело. Настоящее церковное знание — это ведь ещё целая жизнь, а этой жизни ты можешь научиться только от другого человека. Господь говорит, «научитесь от Меня», а не «прочтите Мои книжки». Вы человек, который любит ездить собирать крины сельные в поисках старцев, что вы могли бы на этот счёт сказать?
А. В. Михайловский: - Пожалуй, на этот счёт не скажу ничего, потому что знаю, что есть в поведении современного православного человека один такой стереотип. Это «человек в поисках старца». Этот стереотип мне совершенно чужд. Я лично с такими людьми не общался и сам в поисках старцев никуда не ездил. Я человек книжный как раз. В этом смысле мне достаточно своего духовника в одном из подмосковных приходов и достаточно писаний святых отцов. Конечно, современным богословием я тоже интересуюсь, но умеренно. А свериться с духом Паисия, думаю, не мешало бы всем тем, кто себя делает старцами, потому что тут может быть большая беда. Знаем, одного старца посадили на несколько лет, я имею в виду Сергия Романова. Он ведь тоже старец. А был в нем Паисиев дух? Ни капельки!
Работа над изданиями Паисия ведётся: недавно увидел свет большой том «Житие и избранные творения» вместе с переведённой со славянского языка биографией Митрофана. Эту книгу 2014 года издания можно купить в книжных магазинах, почитать. Есть научные статьи с критическим анализом «Добротолюбия». Читать нужно и сочинения самого старца «Об умной внутренней молитве», «Устав старца Паисия», «Как мирянину можно спастись». Посмотрите, какие хорошие названия! А ведь есть еще Игнатий Брянчанинов, пожалуйста, читайте: это автор, который пишет в духе Паисия.
Е. К. Никифоров: - Добротолюбие — это девиз нашего радио. Радонеж занимается этим уже 30 лет, как «коллективный старец». Здесь восстановлен прямой способ общения старца со своими чадами, как древний жанр бесед старца со своими чадами в том «Добротолюбии», который оставил нам преп. Паисий Величковский. Этим мы занимаемся 2 часа ежедневно — у нас проходит 2 прямых эфира, когда можно задать вопросы людям, достигшим больших знаний, принявших в сердце Христа, знающих, чем поделиться. Спасибо за разговор. Ваши знания украшают нашу жизнь. Сегодня я получил большое наслаждение от беседы.
А. В. Михайловский: - Спаси Христос. Мы сегодня как две пчелки пожужжали немного в эфире. Хочу закончить тропарем преподобному Паисию на второй глас. Он удивителен тем, что вмещает в себя текст Иисусовой молитвы. «Стpа́нен быв на земли́, небе́снаго оте́чества дости́гл еси́/ пpеподо́бне о́тче Паи́сие, / добpотолю́бия подви́жниче, / ве́pных научи́л еси́ ум к Бо́гу возводи́ти/ и се́pдцем к нему́ взыва́ти:/ Го́споди Иису́се Хpисте́, Сы́не Бо́жий, // поми́луй мя, гpе́шнаго». Аминь.
