Омилия

Погожим августовским днем 1011 года от Рождества Христова, в Праздник Успения Пресвятой Богородицы, из Успенского храма, стоявшего неподалеку от княжеского дворца, выходила торжественная процессия. Впереди, мягко ступая по расстеленным коврам, шел человек высокого роста, в длинной златотканой одежде и красных сафьяновых сапогах, с пурпурным парчовым плащом на плечах. Он был уже весьма немолод, однако держался по-юношески прямо и величественно. На его седой голове тускло поблескивал золотой венец, украшенный драгоценными каменьями — знак княжеской власти. Это был киевский князь Владимир, в святом крещении — Василий.

(исповедь схимонаха)

Я листаю назад книгу прожитых лет:
Вижу юности розовой дали…
Знали радость мы; знали и горечи бед,
Только Господа знать не желали.

Сорок первый. Война. Неуютный вокзал.
Путь дальнейший ещё не известен.
Моя крёстная мать со слезами в глазах
Дарит мне на прощание крестик.

Не понюхал я пороха в первом бою –
Подкосила хвороба лихая.
И на смертном одре, видя долю свою,
Про подарок святой вспоминаю.

Стихи из юношеского архива. 

Мы росли, пожалуй, — проще.
А верней: Не так!
Детский сад для нас был в роще,
Нянею — чердак.

На чердачной старой пыли
Мы играли в прятки.
Где потом свои хранили
Школьные тетрадки.

Открывали здесь мы клады,
В ларь забравшись старый.
Находили в нём лампады,
С углем самовары.

Всегда радуйтесь. Непрестанно молитесь. 
За все благодарите: ибо такова о вас воля Божия во Христе Иисусе.

(1 Фес. 5:16)

Радость – словно птица,
Трепетное создание,
Чуть что – упорхнёт.

+++
Чтобы в сердце взросла радость,
Надо выполоть всё,
Что мешает ей вырасти.

Жила-была Девочка. И был у нее лучший друг - Небо.

Девочка бегала наперегонки с ветерком, а он приносил ей в подарок аромат цветов. Небо лепило из облаков забавные фигуры, а Девочка рисовала их красками на бумаге. Когда Девочка побаивалась засыпать в темноте, луна заглядывала в ее окно и заливала спальню нежным серебристым светом.

Пела скрипка в детских руках
О пыли на рояле, о школе,
О кукушке в настенных часах
И тропинке, растаявшей в поле...

Меж кирпичных разбитых колонн,
Под простреленным серым небом
Служит скрипка и служит гармонь,
Став вином, как когда-то, и хлебом.

Как жаль, что не сказано в школьной программе
Ни слова о том, как письмо написать.
Есть место античным богам, оригами...
Для писем - нет места в учебных часах.

Упрятаны письма за стёкла, в музеи,
Среди фотографий, среди орденов.
На них иностранцы порою глазеют.
Но где им понять смысл написанных слов!..

Война ещё едва зашла за половину,
Ещё горячий снег дымится на полях,
И стая снегирей алеет на осине,
И стонет от сапог изрытая Земля.

И даже - кто кого, ещё пока не ясно,
Без счёта марш-бросков до вражьих рубежей,
И новая заря плывёт в кроваво-красном,
Но - видел лейтенант в холодном блиндаже

Пчелиный сторож

Дед Илья — пчелиный сторож. Мать Эмилия дала мне в руки бидончик и сказала: «Беги к трапезной, там тебя Ариадна ждёт. Завтра медовый спас, матушка благословила вам сходить к отцу Илие за мёдом. Его келья за оврагом, у двух сосен, на пасеке».

Вот уж нам праздник: в избушку к дедушке! Мы с Аришкой знали, где это. Овраг перемахнули на едином дыхании, прошли низинкой… а сколько здесь ягод! Разве утерпишь, чтобы не остановиться: и дикая малина — сладкая, как мёд, и смородиновые кусты с крупными ягодами. Чуть дальше — ежевика, но нам не по пути. Дорожка ведет через сосновый бор, а по сторонам — малюхи кусточки брусники и черники. Наклоняемся и едим вволю. Изредка попадаются большущие земляничины, их время прошло, но нет-нет — и они наши. Вот вкуснотища так вкуснотища, как в сказке — налево посмотришь — черничное раздолье, направо — брусничное, а впереди дед Илья, мы про него и забыли совсем.

Мой отец тоже был ветераном.
Всех друзей в своём сердце  хранил.
Шевелился   осколок под шрамом,
Когда плакал  у братских могил.

Вспоминал: как был ранен  в атаке,
Как в бою расплавлялся  металл,
Как немецкие рвали собаки
И, как друг на руках  умирал...

Ордена сохранились в берете,
Обветшал довоенный пиджак,
Все  надеялся: «Где – то на свете,
Все же  жив его старый комбат!»

1. Перед боем

Мне б пожить ещё маленько…
Повидать детей, жену.
Вновь услышать запах хлеба,
Лечь в лохматую копну.

Смерть не прячется в окопах,
Не боится пуль и мин.
Мне б у ивы за рекою
Фыркать вместе с лошадьми.

Дима устроил зоопарк из своих игрушек и пригласил сестренку Ирочку посетить его.

— Между прочим, мой зоопарк необыкновенный, и он только для мальчиков, — похвастался Дима.

— А почему же ты меня, девочку, туда пускаешь? Потому что я твоя сестра? — поинтересовалась Ирочка.

— Вовсе нет. Приходить-то можно всем, а вот жить там могут только мальчики, необычные притом.

Моей свекрови Инне Маричевой
 и детям военной Евпатории               

Родившиеся в сталинских тридцатых,
Прожив одну десятую столетья,
Вы меру взрослости мужей усатых
Тогда вместили, дети лихолетья.

Цветное детство стало чёрно-белым,
Документальной страшной кинолентой
Про взрывы, издевательства, расстрелы,
Чинимые фашистским интервентом.

Двенадцатилетним труженикам
ижевских военных заводов посвящается.

Сколько лет, как конец войне.
Но возможно ли сердцу забыть.
Память помнит с годами вдвойне,
Как хотелось любить и жить.

Шли подростки к военным станкам,
Голос был их не весел, не звонок.
Это смена шагала отцам
Со слезами от похоронок.

Собирали в тылу автомат.
Не игрались по — детски прикладом.
Каждый был из них — храбрый солдат,
А война — не простительным адом.

Добавляю пирог к праздничному столу.

Весь день КотоФея хлопотала на кухне и находилась в отличном настроении. Давненько она не стряпала.

В любопытном солнечном луче, заглядывающем в окно, танцевали невесомые пылинки муки, на столе стояла форма для пирога, а в КотоФеиной душе распускалась роза. Точно такая, какую подарил ей смешной белый мышонок, выскочивший из шляпы королевы Белинды.

Памяти моей мамы —
Колосовой Анны Антоновны, — посвящаю.

— Вербовщица приехала! Вербовщица. Под Москву на торф зовет!

Весной 1941 года над селом Высокое Московской области эта весть пронеслась по избам односельчан. Недалеко от столицы нашего города есть город Шатура. Этот городок окружен живописнейшей природой: кругом сосновые боры, в лесах много ягод, грибов. Воздух настолько свежий, что дух захватывает. Земля там удивительная: мягкая, воздушная. Торфом называется.
Торф — прекрасное сырье для топлива. И здесь, в Шатуре, была построена мощная электростанция с несколькими огромными, в два обхвата трубами, устремленными ввысь. Эта электростанция освещала почти третью часть Москвы. Работала она на торфе. Вот на эти работы сейчас и агитировала девчат-подростков вербовщица Оксинья.

— Нюрка! Тебя матушка отпускает? — поинтересовалась Маруся.

Донести, не расплескав...
Да гореть, чтоб не погасла...
Вьётся в небе сокол ясный...
Запах ладана и трав...

Не споткнуться, не пролить...
Не толкнул бы кто под руку...
Эта хитрая наука —
Без помехи не прожить.

Не вернуть, не поменять...
Ведь она одна такая.
До последнего... до края...
И за краем... как тут знать.

Над зелёным покровом земли,
                             В поднебесье зеркальном
Мы живём в торжествующей славе Любви.
Светлой Пасхой горит,
                            Отражаясь в рассвете хрустальном
Вечный Свет и нетленное пламя Зари.
Чуть дыша, сердце трепетно
                                ловит святые мгновенья,
Льётся песня и ангелы славят победу Христа.
Безгранична Любовь
                                и пасхальное благословенье
Изливается щедро в поющие наши сердца!

Во дворе стоит  с утра
Очень жуткая жара.

И поэтому Барбос
В конуре запрятал кость.

Николай зашёл в сарай
Гвоздь нашёл там невзначай.

Но случилось, вот беда!
К нам прилипла  ерунда!

Между слов она крутилась,
С нею вот что получилось!