Просветитель Руси

Повесть о святом равноапостольном великом князе Владимире

Глава 1. «Как во славном было городе во Киеве…»

Погожим августовским днем 1011 года от Рождества Христова, в Праздник Успения Пресвятой Богородицы, из Успенского храма, стоявшего неподалеку от княжеского дворца¹, выходила торжественная процессия. Впереди, мягко ступая по расстеленным коврам, шел человек высокого роста, в длинной златотканой одежде и красных сафьяновых сапогах, с пурпурным парчовым плащом на плечах. Он был уже весьма немолод², однако держался по-юношески прямо и величественно. На его седой голове тускло поблескивал золотой венец, украшенный драгоценными каменьями — знак княжеской власти. Это был киевский князь Владимир, в святом крещении — Василий.

За старым князем следовал богато одетый молодой мужчина. Пожалуй, его можно было бы назвать красивым. Но как же портили его лицо надменное выражение и презрительно поджатые губы! Впрочем, туровский князь Петр, или Святополк³, как его чаще называли, считал себя вправе смотреть на всех свысока. Ведь хотя он приходился князю Владимиру приемным сыном, тот признавал его наравне со своими родными детьми. А из них Святополк был самым старшим. Значит, со временем великокняжеский престол в Киеве должен был достаться именно ему! Оттого-то Святополк и держался так гордо: мысленно он давно уже примерял на свою голову отцовский венец!

Рядом со Святополком шел высокий, широкоплечий, чернокудрый юноша лет двадцати, судя по одежде — тоже княжич. Но в нем не было заметно и тени той гордыни, которая была написана на лице туровского князя. Напротив, он держался просто и скромно…и все-таки многие люди в толпе, сквозь которую шла процессия, при виде этого юноши думали: «вот это будет князь так князь!» Юноша этот в крещении носил имя Роман, хотя чаще его называли Борисом⁴. А за ним шел большеглазый отрок, как две капли воды похожий на старшего брата — самый младший из сыновей Владимира — княжич Глеб, в крещении Давид.

Толпа приветствовала княжеское семейство радостными криками:

— Здрав будь, княже!

— Солнышко ты наше красное!

— Многая лета тебе и детям твоим!

А тем временем на площади перед церковью ставились столы, из княжьих погребов и кладовых выкатывались бочки меда, слуги выносили караваи хлеба, мясо, сыр и рыба — готовилось «светлое пированье» в Праздник Царицы Небесной, в престольный праздник Успенского храма. Мало того -по княжескому повелению праздничное угощение развозили по всем улицам Киева — «чтобы все приходили и ели, славя Бога». Ох, и весело же было в тот день «во славном городе во Киеве»!

Веселым был и пир в княжеской гриднице. Чего тут только не было! И столы, ломящиеся от угощений, и музыканты, и певцы, и плясуны! И разговоры гостей, наперебой восхвалявших своего князя.

— …Раз сидим мы здесь на пиру всей дружиной. А кто-то из наших выпил лишнего и давай жаловаться: мол, горе-горюшко нашим головушкам: пир-то богат, а ложки-то подали деревянные, поскупились. И что ты думаешь? В другой раз велел князь дать нам серебряные ложки. А сам сказал: «храбрая дружина мне дороже серебра и золота. Ничего мне для нее не жаль. С удалой дружиной найду я и серебро, и золото». Да, другого такого щедрого да ласкового князя поискать!

— А сколько походов он совершил! И на ляхов, и на болгар, и на печенегов, и на греков⁵! И всех побеждал! Уж на что славный воин был его отец Святослав, да только сын удалью его превзошел!

— В отца он удалью пошел, а умом — в бабку свою, княгиню Ольгу. Ведь посмотри, что придумал: велел нам детей отдавать грамоте учиться. Я-то было думал: зачем моему Микитке грамота, и без нее ведь прожить можно. А женка-то моя чуть не выла по нашему Микитке, как по покойнику. Зато теперь на него не нахвалится: мальчонка-то, как откроет книгу, так и давай сказывать, что в ней написано. Глядишь, и выйдет в люди, большим человеком станет. Грамотному-то это легче. Ох, и мудр же наш князь! Ох, и мудр!

— Как же ему мудрым не быть? Ведь его бабка, Ольга-княгиня мудрейшей из женщин была! Оттого и уверовала в Истинного Бога, и крестилась. А князь наш по ее примеру…

— А я слышал, будто его один грек убедил креститься. Да не простой грек, а какой-то тамошний мудрец… по-ихнему философ.

— Какой там мудрец! Там чудо было, да какое чудо! Я-то лучше вас знаю, сам тогда при князе был! Как повел он нас походом на Корсунь, вот тут-то все и случилось…

Пир еще продолжался, когда маленький княжич Глеб тихонько выбрался из-за стола. Ему не терпелось дочитать житие святого равноапостольного императора Константина Великого⁶, которое на днях дал брату Борису отец Анастас, настоятель Успенской церкви. Вчера они начали его читать и дошли до того момента, когда император Константин перед битвой, от исхода которого зависела его судьба, увидел на закатном небе Крест Христов с надписью «этим победишь». Что же случилось дальше? Конечно, Глебу стоило бы подождать старшего брата. Но, похоже, застолье близится к концу. Так что наверняка Борис скоро присоединится к нему. Ему ведь тоже интересно узнать, откликнулся ли император Константин на зов Христа!

В этот момент Глебу вспомнились разговоры, услышанные за пиршественным столом. Разумеется, мальчик знал, что его отец принял Православную веру, будучи уже зрелым мужем. Но никогда не задумывался о том, почему он это сделал. Ведь сам Глеб был крещен еще в младенчестве, и потому быть христианином для него казалось чем-то само собой разумеющимся. Однако его отец прежде был язычником. Тогда что же побудило князя Владимира отказаться от ложных богов, которым поклонялись его отец и дед, и уверовать в Бога Истины? И как он узнал, что истинна именно христианская вера? Или кто-то открыл ему это? Но кто именно?

Увы, если кто из людей и мог ответить на эти вопросы, то только сам князь Владимир…

Глава 2. «Я и впрямь видел чудо»

…Пир давно уже кончился, и утомившийся за день князь Владимир прилег было отдохнуть. Однако вместо желанного сна на него волной нахлынули воспоминания. Еще бы! Ведь сегодня старый князь отстоял службу в своем любимом Успенском храме. По его повелению почти семь лет строили эту церковь искусные греческие зодчие, украшали мрамором и пестрыми мозаиками. Под ее сводами в каменных гробницах упокоились вечным сном и жена князя, греческая царевна Анна, и его бабушка княгиня Ольга. Но не только этим была памятна князю Владимиру Десятинная церковь…

— Господи, грехов неведения моего не помяни! — прошептал старый князь и перекрестился на висевшую в углу икону Спасителя. В этот момент он вдруг осознал, что недалек тот час, когда ему придется держать перед Богом ответ за все свои земные деяния. Что тогда он сможет сказать в свое оправдание? И успеет ли он передать то немногое доброе, сделанное им на земле, в надежные руки? И в чьи именно? В руки Святополка? Увы, он давно понял: его приемный сын любит лишь себя самого. А Руси нужен другой правитель, который будет заботиться о том, чтобы в ней царили мир и согласие. И лучше Бориса это не сделает никто. А когда подрастет Глеб, он поможет старшему брату. Они оба станут хранителями и защитниками Русской земли.

Владимир встал, и, выйдя из опочивальни, направился к покоям Бориса. Подойдя к приоткрытой двери, он заглянул внутрь и увидел Бориса и Глеба, склонившихся над лежащей на столе книгой. Заметив отца, они почтительно встали.

— Что это вы читаете? — спросил Владимир.

— Житие равноапостольного царя Константина. — ответил Борис. — Правда, мы его уже дочитали. Вот это был человек! Представляешь, отец — сначала он был язычником. Но после чуда, которое с ним случилось, уверовал во Христа…

— А с тобой тоже было чудо? — спросил маленький Глеб, ластясь к отцу. — Скажи, ты тоже видел чудо? А какое? Где ты его видел? Расскажи…

Борис глядел на них во все глаза. Он тоже слышал разговоры о некоем чуде, после которого его отец не только крестился, но стал совершенно другим человеком. Преобразился. — как сказал однажды старый боярин Добромысл, помнивший Владимира еще ребенком. Конечно, Борис не раз читал о подобных чудесах в житиях святых. Но одно дело — читать. И совсем другое — быть причастным чуду. Однако Борис не решался спросить отца — что побудило его стать христианином. Ведь не всякий человек решится поведать о случившемся с ним чуде. И угораздило же Глеба приставать к отцу с расспросами! Экий любопытный! Чего доброго, рассердит его!

Но князь Владимир и не думал сердиться, а ласково потрепав Глеба по черным кудрям, сказал:

— Ты прав, сынок. Я и впрямь видел чудо. Вернее, несколько чудес. Кому-то хватает одного чуда, чтобы увидеть за ним Бога. А мне на это понадобилось много лет и много чудес. Как же я был слеп! Нет, не глазами — душой. Есть много вещей, которые делают нас слепыми и глухими к зову Бога. Зависть, злоба, гордыня… Я знаю это, потому что сам был таким… пока Господь не дал мне прозреть и увидеть Его. А как это случилось — о том я вам сейчас расскажу.

Старый князь обвел взглядом притихших сыновей и начал свой рассказ:

Глава 3. «Сын рабыни»

— Родился я не здесь, а на Севере, в псковской земле, в селе Будутино. Там и прожил лет до шести вместе со своей матерью, а вашей бабушкой Малушей. Ты-то, Глебушка, ее живой не застал, а вот Борис, наверное, ее помнит…

Борис и впрямь помнил свою бабушку Малушу. Хотя довольно смутно. Ему запомнилось лишь то, что бабушка была очень суровой и властной. Больше всего на свете она любила почет, и потому требовала, чтобы ее всюду носили в кресле и называли не Малушей, а на варяжский лад — Малафредой. Малушу-Малафреду считали вещей старухой и потому побаивались. Но страх и любовь — плохие соседи. И, возможно, единственным человеком на свете, который любил эту строгую и неуживчивую женщину, был ее сын — князь Владимир.

— До поры я не задумывался, кто я такой, — продолжал Владимир. — Как ни придавал значения и тому, что у моих сверстников были отцы, а у меня — нет. Пока однажды случайно не услышал разговор двух старых слуг:

— Мальчонка-то как на отца смахивает. Одно слово, княжич!

— Ишь, чего сказал! Княжич! Не княжич он, а… сын рабыни!

И такое презрение звучало в этих словах, что я заплакал и побежал к матери. Она обнимала и утешала меня, а я ревел от обиды за себя и за нее. Неправда! Эти люди врут! Моя мама не рабыня! Ведь мой отец — князь! Они же сами так сказали… Значит, я сын не рабыни, а князя!

— Они сказали правду. — глухо промолвила мать. — Ты и впрямь сын рабыни.

Я смотрел на нее во все глаза, не веря услышанному. Мать подняла меня, усадила на лавку, и, глядя на меня снизу вверх, повторила:

— Да, сынок, я рабыня. Но в тебе не рабская, а княжеская кровь. Твой отец Святослав княжит в Киеве. А твой дедушка Мал был князем древлян⁷. Не случайно я назвала тебя Владимиром. Ты тоже станешь князем, великим князем. И отомстишь тем, кто обездолил нас и сделал рабами. Поклянись, что ты сделаешь это!

Утирая кулаком слезы и шмыгая носом, я поклялся отомстить. Тогда моя мать сказала:

— Киевские князья — вот кто наши враги! Они заставили наш народ платить им дань. И все же мы еще долго оставались свободными людьми. Рабами нас сделала княгиня Ольга, мать Святослава! Так она отомстила нам за смерть своего мужа Игоря… только нам пришлось горше, чем ему!

Мать смолкла. Но тут же заговорила вновь, словно спеша поделиться со мной горем, терзавшим ее всю жизнь:

— Обычно к нам в Коростень за данью приезжал воевода Игоря. Но однажды вместо него нагрянул сам князь с дружиной⁸. Что они творили у нас! И дань собрали вдвое больше обычного. Да только Игорю этого мало показалось. Он вернулся с дороги и снова потребовал дани. Наши пытались убедить его, что он уже забрал все, что можно. Но Игорь не послушал их. И тогда старшие люди нашего народа собрались к моему отцу на совет:

— Что нам делать? — сокрушались они. — Мало ему того, что он уже взял у нас? А теперь отбирает последнее…

И тут кто-то тихо сказал:

— Если повадился волк к овцам ходить, то не уймется, пока всех не перережет.

— Если только его не убить его… — раздалось в ответ. — Что нам еще остается? Убьем волка. Авось другим волкам неповадно будет.

Однако напрасно мы надеялись, что смерть Игоря устрашит других охотников брать с нас дань. И напрасно мой отец посылал послов к Ольге, предлагая ей помириться с ним и стать его женой. Послы не вернулись…она их убила. А потом пошла на нас войной. Разве мы могли устоять перед ее войском? Нам пришлось укрыться в Коростене. Они все лето простояли под его стенами. Долго бы им еще пришлось стоять, если бы не хитрость этой Ольги! Она предложила нам мир в обмен на ничтожную дань: по три голубя да по три воробья с каждого двора. Как же мы радовались, что Ольга сменила гнев на милость! Но она обманула нас. Она велела привязать к каждой птице тлеющий трут, а потом выпустить их. И они полетели — назад в наш город. Коростень сгорел дотла. А те, кто не погиб в огне или от рук воинов Ольги, стали ее рабами.

Голос матери дрожал. Но не от слез — от гнева:

…— Когда нас привели к Ольге, мой отец сказал ей:

— Ты победила нас. Об одном прошу: пощади моих детей. Ведь у тебя самой есть сын. Ради него не мсти моим детям! А со мной делай, что хочешь.

Она ответила:

— Как поступить с тобой, я еще подумаю. Что же до твоих детей, то можешь быть спокоен. Они будут жить — у меня в рабстве!

Вот так мы с братом Добрыней и стали рабами Ольги. Она не была к нам жестока. Особенно с тех пор, как съездила в Царьград к грекам и приняла их веру. Но что мне до того? Ведь я, древлянская княжна — всего лишь ключница киевской княгини. Я рабыня! Ольга отняла у меня родину, свободу, даже моих богов… да, там, в Царьграде, меня крестили. Так захотела моя госпожа княгиня Ольга! Она хочет, чтобы и другие принимали ее веру. Но ты будь верен нашим богам! Не принимай веру врагов, которые убили твоего деда и сделали твою мать рабой. И отомсти им!

Тогда я еще не знал, что горе и отчаяние помрачают разум человека. И поэтому верил всему, что говорила мне мать, и повторял вслед за ней клятву отомстить врагам. Так, лишь понаслышке зная свою бабушку, княгиню Ольгу, своего отца и своих братьев по отцу — Ярополка и Олега, я уже ненавидел их. В самом деле, что общего было между ними и мной — «сыном рабыни»?

Только однажды к нам в Будутино приехали посланцы от Киева. Они забрали меня у матери и отвезли в Киев, к тем, кого я ни за что на свете не назвал бы своими родными. Вот только они, похоже, считали иначе…

Глава 4. Волчонок.

Я со страхом ожидал встречи с бабушкой, отцом и братьями. Ведь по рассказам матери представлял их чуть ли не чудовищами. Но они оказались самыми обыкновенными людьми. И встретили меня довольно приветливо.

— Вот ты какой вырос! — удивленно воскликнул при виде меня рослый усатый мужчина с длинным чубом на бритой голове и золотой серьгой в ухе. — Ну, здравствуй, сынок! Иди сюда!

Но я стоял, не двигаясь с места, и исподлобья разглядывал незнакомца. Разумеется, я сразу понял, что это мой отец, князь Святослав. И все-таки я боялся его.

— Подойди сюда, внучек! — ласково звала меня стоявшая рядом с отцом невысокая пожилая женщина в темных одеждах. За ее спиной стояли двое мальчишек примерно одних лет со мной и с нескрываемым любопытством, хотя вполне дружелюбно, глазели на меня. Так вот они какие, мои бабушка и братья!

— Что же ты стоишь? — в голосе бабушки послышалось недовольство. — Какой дикий! Прямо волчонок!

— Полно, матушка! — усмехнулся мой отец. — Еще б ему не дичиться! Он же нас в первый раз видит. Ну да ничего, скоро привыкнет. На что уж зверь дикий, да и того приручают.

Да, вскоре я привык к новой жизни. Но так и не сошелся ни с братьями, ни с бабушкой. Поначалу старая княгиня старалась приласкать меня. Кажется, она даже что-то рассказывала мне о своем Боге — Христе. Если бы я тогда прислушался к ее словам! Но ненависть делает человека глухим к добру. Видимо, вскоре бабушка поняла, почему я избегаю ее, и оставила меня в покое. Зато Олег и Ярополк не давали мне проходу. Они дразнили меня «волчонком» и «сыном рабыни», и частенько поколачивали. А я боялся дать им сдачи. Поэтому мне оставалось только утешаться мечтами о мести:

— Вы дразните меня волчонком. — шептал я, глотая слезы. — Что ж! Придет время, волчонок вырастет и станет волком. Дорого же вы тогда заплатите мне за свои насмешки!

Глава 5. "Будущий князь не может быть рохлей и неумехой"

Но не думайте, что в ту пору я жил только ненавистью. Ведь человек не может жить без любви. Вот и я в ту пору горячо, безраздельно любил двух человек. Прежде всего — своего отца Святослава. Для меня он был героем, воином без страха и упрека, лучшим из лучших. Я готов был часами слушать бесчисленные рассказы о его военных походах, о битвах, о победах. О том, как, отправляясь на бой с врагами, он посылал им весть: «иду на вас». О том, как он пренебрегал богатством и роскошью, подобающими князю, и больше всего на свете ценил воинскую доблесть и силу. Как же я хотел быть похожим на него!

Между прочим, мой отец был язычником. Как ни старалась княгиня Ольга уговорить его креститься, Святослав был непреклонен:

— Дружина засмеет! — отшучивался он. Впрочем, дело было не только в этом. Мой отважный отец искренне верил: прав тот, кто силен и смел. И презирал тех, кого считал слабыми:

— Как я могу поверить в Бога христиан? — говорил он. — Ведь Он дал Себя убить. Какой же это Бог? Вот если бы Он испепелил Своих врагов огнем, как наш Перун — другое дело… Да и вера эта — чужеземная. Неужели я ради нее пойду на поклон к грекам? Не бывать тому!

Увы, не только ненависть, но и гордыня мешают нам познать Истинного Бога!

Другим человеком, к которому я привязался не меньше, чем к отцу, был мой дядя Добрыня. Он был моим старшим товарищем, моим наставником, а иногда — и защитником. Благодаря ему я перестал быть робким, запуганным волчонком, и научился стоять за себя. Вскоре Олег и Ярополк убедились: им больше не удастся безнаказанно обижать младшего брата...

Именно Добрыня воспитал меня мужчиной и воином: научил меня обращаться с разным оружием, укрощать норовистых коней, рассказывал о повадках зверей и птиц, учил отыскивать дорогу в дремучем лесу и дикой степи. Не раз мы с ним отправлялись на медвежью или соколиную охоту. Он заменил мне отца.  Потому что отцу некогда было заниматься мной: каждый год он отправлялся в поход: то на греков, то на болгар, то на хазар, то на вятичей. Поэтому-то дядя и взял на себя заботу обо мне:

— Учись, учись, племянничек, — смеясь, приговаривал он, когда пущенная мной стрела в очередной раз пролетала мимо цели, и я, кусая губы от досады, готов был отбросить прочь свой лук. — Негоже княжескому сыну быть рохлей и неумехой! Какой же из него тогда князь выйдет?

Как я благодарен своему дяде за эти слова и за эту науку! Ведь он воспитал из «сына рабыни» — будущего князя. Мало того — благодаря Добрыне я стал князем. Но об этом потом. А пока я расскажу вам о том, как в первый раз в жизни оказался свидетелем чуда.

                           Глава 6. Мальчик с уздечкой.

В тот год Киев осадили печенеги. Вскоре в городе начался голод, а вслед за ним пошли разговоры о сдаче. А мой отец в это время находился за тридевять земель от нас, в недавно отвоеванном у болгар Переяславце на Дунае¹⁰. Правда, на другом берегу Днепра стоял со своим войском воевода Претич. Но для того, чтобы пробраться к нему и попросить о помощи, гонцу из Киева мало было переплыть Днепр. Прежде ему нужно было пройти незамеченным через весь печенежский стан. Так что спасти Киев могло только чудо. Но разве чудеса бывают?

Каждый день я поднимался на городскую стену и с высоты смотрел на печенежское войско, по-хозяйски расположившееся внизу. И каждый день видел на стене свою бабушку княгиню Ольгу. Она стояла, прижимая к груди небольшой серебряный крест, и, глядя небо, где со зловещим карканьем кружились вороны, что-то шептала. Я догадывался, что она просит своего Бога о помощи. Однако помощь не приходила…и все-таки назавтра старая княгиня снова всходила на стену, чтобы снова взывать к Богу о спасении Киева. Я не понимал, на что она надеется? Мы обречены — не сегодня, так завтра Киев падет. Как когда-то пал Коростень.

Вот и в тот день моя бабушка, как всегда, поднялась на городскую стену. Но уже не сама, а с моей помощью…с начала осады старая княгиня сильно сдала. А на стене ее уже поджидали бояре. Судя по их лицам, они собирались сообщить ей нерадостные вести:

— Плохи наши дела, княгиня. — посетовал один из них. — В городе неспокойно. Говорят, если до завтра с того берега не подоспеет подмога, сдадимся печенегам. А кого послать к Претичу? Это ж верная смерть!

И тут тишину нарушил чей-то звонкий голос:

— Я пойду!

Мы обернулись. И увидели паренька лет четырнадцати, по виду, простолюдина.

— Я пройду! — повторил он.

— Как же ты проберешься к нашим? — спросила моя бабушка, с жалостью глядя то на мальчишку, то на печенежские шатры, за которыми поблескивал Днепр. — Они же тебя сразу схватят!

— Не схватят! — мотнул головой паренек. — Где им! Я по-ихнему немного знаю. Прихвачу с собой уздечку и прикинусь, будто коня своего ищу. Так и пройду.

— Что ж, — промолвила бабушка. — Тогда ступай с Богом.

В ту ночь я не сомкнул глаз, чутко вслушиваясь в темноту. Ну и где же подмога? Как видно, моя бабушка-христианка напрасно надеялась на помощь своего Бога! С этой мыслью под самое утро я задремал. Неожиданно меня разбудили оглушительные звуки труб и крики. Я вскочил с постели, стремглав взбежал на стену, пробившись сквозь толпу ликующих горожан, и увидел, как с того берега к нам плывут ладьи с вооруженными воинами. А печенеги удирают во все лопатки, бросая свои шатры. Что это? Неужели чудо все-таки случилось?

От волнения я лишь смутно запомнил, что было дальше. Бабушку, меня и братьев зачем-то повели на берег, к лодкам. Но почему? Ведь печенеги бежали. Тогда что же может угрожать нам?

Мы уже были у самых лодок, когда увидели печенежского всадника, несущегося на нас во весь опор. А ведь еще минуту назад казалось, что опасность миновала. Рано же я радовался чуду — оно оказалось обманом!

Воевода Претич выступил вперед.

— Кто вы? — надменно спросил печенег, разглядывая нас с высоты своего гнедого коня. И я понял, что перед нами — сам их князь.

— Люди с той стороны Днепра. — спокойно ответил наш воевода.

— А ты не князь ли будешь? — на сей раз печенежский князь немного умерил свою спесь.

— Нет, — невозмутимо произнес Претич. — Я лишь один из его воевод. А князь наш идет следом с большим войском и вот-вот будет тут.

— Вот оно как… — протянул печенежский князь. — Тогда… будь моим другом.

С этими словами он спрыгнул с коня и протянул руку Претичу.

— Что ж, будем друзьями. — согласился воевода, подавая ему руку. И, получив от печенежского князя саблю и стрелы, вручил ему ответный дар: кольчугу, щит и меч. Вслед за тем печенег ускакал восвояси.

— Теперь они нескоро воротятся. — усмехнулся Претич. — Ишь, как перепугались! Видно, решили, что это князь с войском на них идет. Тоже мне, молодцы против овец! А вот кто настоящий молодец, так это тот паренек, что от вас прибежал звать нас на подмогу. Мал да удал!

Вот только в суматохе никто не удосужился не только наградить этого мальчика, но даже узнать его имя. Впрочем, разве мало на свете героев, чьи имена ведомы только Богу?

(продолжение следует)

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. Успенская церковь в Киеве была построена святым равноапостольным Владимиром в 996 г. Часто ее называют Десятинной, поскольку на ее содержание святой Владимир жертвовал десятую часть своих доходов. В 1240 г., во время взятия Киева войсками монгольского хана Батыя, Десятинная церковь была разрушена. В первой половине Х1Х в. на ее фундаменте был построен новый храм, по виду отличавшийся от древней Успенской церкви. В 1928 году, во время богоборческих гонений, он был разрушен.
2. Святой князь Владимир родился около 960 г. Значит, в 1011 г. ему было уже за пятьдесят. В те времена это был уже немалый возраст.
3. Святополк — племянник святого Владимира по отцу (сын его сводного брата Ярополка и пленницы-гречанки). Впоследствии властолюбивый Святополк велел убить своих братьев — святых Бориса и Глеба. За это злодейство он вошел в историю под прозвищем «окаянного» (т.е. подобного первому братоубийце — Каину). Умер в изгнании, «в пустынном месте между ляхами и чехами».
4. Речь идет о святых страстотерпцах Борисе (Романе) и Глебе (Давиде): сыновьях князя Владимира от греческой царевны Анны (о ней пойдет речь дальше). На Руси Анну иногда называли «болгаркой», потому что ее брат, византийский император Василий Второй, вел с ними войны и за это получил прозвище «болгаробойца». Отсюда в некоторых житиях святые Борис и Глеб именуются «сыновьями болгарки».
5. Все эти застольные разговоры — реальные истории из жизни князя Владимира. Ляхи — устар. — поляки. Печенеги — кочевой народ, совершавший набеги на Русь.
6. Святой равноапостольный Константин — первый император-христианин, при котором прекратились языческие гонения. Мать его, святая равноапостольная Елена, обрела в Иерусалиме Животворящий Крест Господень. Память святых равноапостольных Константина и Елены празднуется 3 июня февраля (21 мая по старому стилю).
7. Малуша (по-скандинавски Малафреда или Мальфреда), дочь некоего «Малка любечанина» и впрямь была рабыней святой равноапостольной Ольги. А вот то, что она — дочь древлянского князя Мала, которого Ольга взяла в плен и сослала в город Любеч — всего лишь предположение. Однако так считают некоторые историки, а также авторы некоторых редакций житий святого князя Владимира (в том числе — монахиня Таисия (Карцева)), и потому в повести о нем эта гипотеза вполне допустима.
8. Согласно летописи, отправиться к древлянам за данью вместе воеводы Свенельда князю Игорю посоветовали дружинники: «отроки Свенельда изоделись оружием и одеждой, а мы наги. Пойдем, княже, с нами за данью, и ты добудешь, и мы».
9. Рассказ о мести княгини Ольги, в ту пору еще язычницы (как и история об осаде Киева печенегами) основан на «Повести временных лет» преподобного Нестора Летописца. Там же находится и рассказ о «мальчике с уздечкой». Между прочим, его подвиг стал сюжетом для одноименного мультфильма.
10. Переяславец на Дунае — ныне село Преслав в Болгарии.