Омилия

Это так интересно и по-детски наивно
Просто взять и поверить в разноцветные сны.
А потом исстрадаться безутешно-надрывно
От дежурных вопросов: «Почему вы грустны?»

Дети в парке кидают в небо жёлтые листья,
Вроде всё, как обычно, и красиво притом,
Даже эта девчонка, что с Агатою Кристи
Манекеном застыла под зелёным зонтом.

Облака бородою белоснежной зависли
Над лениво-текущим и холодным Днестром.
И куда-то исчезли невесёлые мысли,
Взгляд застыл неподвижно на ограде с крестом.

2009-11

Жил-был маленький кораблик. Он очень хотел иметь друга – фиолетового слоненка. Но страна, в которой жили разноцветные слонята, была за глубоким и неспокойным морем.
Кораблик захотел переплыть море и привезти к себе слоненка.
Большие корабли стали его отговаривать:
- Море бурное, даже нам непросто переплыть его. Подожди, подрасти еще, большому кораблю легче переплыть глубокое море. А еще нужно научиться определять путь по звездам и знать, как вести себя во время шторма.
Кораблик не дослушал советы больших кораблей и сказал:
- Хочу фиолетового слоненка! Сейчас или никогда! И почему это у вон того корабля есть розовый слоненок, а я не могу иметь своего фиолетового?
Большие корабли ответили:
- Делай, как знаешь. Ты сам себе хозяин…
И кораблик стал готовиться к отплытию в страну разноцветных слонят. Но крепкие паруса ему достать не удалось, потому что не хватило монет для их покупки. Пришлось одолжить паруса у старой шхуны, которая уже не пускалась в дальние путешествия. Остальное снаряжение тоже было не важнецкое. Но кораблик был смелым корабликом и не изменил своего решения.
И вот однажды ранним утром, он поднял свои паруса и отправился в плавание.

Скажи, мой милый, почему в окне
Твоем погашен свет? А в тишине
Осенних сумрачных аллей светлее мне,
Чем в комнате твоей, где на стене
Висит мой маленький, в пыли, портрет?

Скажи, мой милый, почему в огне
Твоем так холодно и страшно мне?
Как будто я одна в чужой стране,
С бедою горькою наедине,
И никого со мною рядом нет?

Вера уже чуть-чуть жалела, что рано вернулась из Германии. Особенно остро «немецкую ностальгию» ощутила вчера, когда хозяйка «игрушечного» киоска тонко нахамила ей при Володьке.

Фактически, третий день как хозяйкой стала сама Вера — с того момента, когда большую часть условленной суммы отдала в дойчмарках; остальное договорились через неделю.

Решали разные второстепенные вопросы (киоск то, мягко говоря, не благоустроенный, просто конура) — теплоизоляция, электропроводка, что-то ещё… Вера по какому-то поводу наивно обмолвилась (точно, не в первый раз — это Маргарите и не понравилось), как бы сравнивая «ТАМ — и ТУТ»: «…А вот когда я была в Германии…» — но фразу не успела закончить. Ритка осадила её «на полном скаку», злобно сверкнув глазёнками «в три карата», осадила резко, неприязненно: «Сейчас ты не в Германии!»

Год выдался на редкость удачным для фермера. Зерновые и овощи дали рекордный урожай, новый сорт кукурузы проявил себя просто великолепно, многократно окупив затраты на приобретение элитных семян, а сад… Ветви яблонь дугою склонялись к земле под тяжестью румяных и золотистых плодов.

Кроме того, сильно облегчалось хранение урожая — в отличие от прошлого, «мышиного», года, когда все соседи в округе паниковали от нашествия грызунов. Сейчас — хоть бы одна зубастенькая мордочка показалась!.. словно мор прошёл по царству грызунов

Предусмотрительно расставленные капканы — на крыс — также оставались пусты.

Что и говорить, год удался!

Арчи Малкович сидел возле распахнутой двери своего дома и расслаблено потягивал любимое чешское пиво. Даже навскидку, как говорится, было понятно, что по всем контрактам выходила приличная прибыль.

Солнце клонилось к закату, приближался вечер трудного дня — почти как в известной, всеми любимой, песне.

Маленький Андрюшка ухитрился в свои четыре с половиной годика заполучить изрядный «букет» болячек во главе с — не поверите! — язвой желудка. И вся карусель несмотря на то, что мама, вчерашняя студентка, а ныне молодой преподаватель и аспирант-химик в одном лице, старалась кормить ребёнка по всем правилам современной диетической науки.

Вера Афанасьевна с начала года беспрерывно водила сына по докторам, особо следуя в оставшиеся от визитов часы предписаниям профессора Анисимовой — строгой дамы среднего неопределённого возраста и определённой партийности, что учитывая должность Анисимовой вовсе не удивительно.

Водила — но толку не было.

«Распустили народ», — пробормотал дядя Гриша, выключая радиоприёмник — единственное средство, связывавшее старика с большим миром. От телевизора он отказался давно, газет сюда не привозили. 

Дядя Гриша переселился в деревню лет пять назад, когда понял, что город с его бешеным ритмом, вонью полуразвалившихся заграничных дизелей и хамством нынешней молодёжи надоел до невозможности.

Он забыл это короткое чеченское слово, которым седой аксакал из горного кавказского аула охарактеризовал кошмар полыхавшего пламенем бессмысленных междоусобиц Северного Кавказа. Тогда дядя Гриша смотрел новости в своей городской квартире, которую продал через месяц — после безнадёжных речей «на камеру» смертельно уставшего (это было видно по глазам) старого чеченца он принял решение уехать отсюда, уехать раз и навсегда.

Жили-были Лисичка и Зайчик. У Лисы была избушка ледяная, а у Зайца – лубяная. Весной лисья избушка растаяла. Попросилась Лиса к Зайцу погреться, а его самого-то и выгнала.

Идет Зайчик, плачет, лапками слезы вытирает. Навстречу ему Собака:
- Ав-ав, о чем, Заинька, плачешь?
- Как же мне, Собачка, не плакать – пустил я Лису к себе в избушку погреться, а она меня выгнала.
- Ишь ты, шо деется-то, шо деется! - Покачала головой Собака, - но ты не горюй! Пойдем, выгоню тебе эту нахалку!
Подошли они к избушке, Собака начала брехать, лису выгонять. А Лиса:
- Как выскочу, как выпрыгну, пойдут клочки по закоулочкам!
Испугалась Собака, почесала задней лапой за ухом и говорит:
- Эка незадача! Не правы мы с тобой, Косой, ох не правы! Ты сам посуди, нас – двое, Лиса – одна, в меньшинстве, стало быть. А слыхал, нонче права меньшинств уважать положено, негоже ущемлять-то! Это, понимаешь ли, ди-скри-ми-на-ция! – протявкала Собака услышанное где-то заморское слово и убежала.

Пусть опадают,
словно листья,
смыслы.
Я выгляну
в твоё окно
едва ли.
Нам ничего
про осень
не сказали
ни путь,
ни жизнь,
ни смерть.
Она уж тут:
глядит в меня
как вечность.
На вокзале
ночь
разбросала
листья.

05.10.2011

Жаворонок вересковых равнин

Безводная степь, сухой лес, песчаная почва, скудный рост вечно пыльных, поникших, словно в печали, трав.

Глаз радуют лишь поросшие вереском и папоротником лесные прогалины — а также бесплодные холмы, хоть какой-то рельеф на равнине, что раскинулась до горизонта. Хоть малая пища для усталых очей цыганки, сидящей в кибитке. Здесь, как в песках Сахары, не за что зацепиться глазу.

Кажется, что на всём просторе от востока до запада нет ни единой живой души — кроме одной цыганской семьи, отставшей от своего табора.

Поэт, однако, безымянный гений…
Ни к городу писули, ни к селу.
Другое дело, жёлтый лист осенний,
Берёзовый, прилипнувший к стеклу.

2011

* * *

Тоненькую тетрадь с потёртой коричневой обложкой, Голубев положил посреди обеденного стола, и обвёл взглядом собравшихся. Дед и Лидия Матвеевна по-прежнему сидели на диване, а Юлька с Федькой придвинули стулья впритык к столу и замерли, с интересом ожидая продолжения.

Стоя каждый день за прилавком, Голубев привык находиться в центре внимания. Обычно он без напряжения мог оборвать плохую шутку, похвалить товар или подбодрить покупателей весёлым окликом, типа:

 — Колбаска, что ласка. Ешь не жалей — станет жизнь веселей.

Но сейчас он вдруг почувствовал себя глупо и растеряно. К щекам приливал румянец, и никак не подбирались нужные слова, чтобы начать объяснение.

Наверное, так чувствуют себя юбиляры, произнося благодарность гостям, усиленно изображающим повышенное внимание.

Чтобы сосредоточиться, Голубев снова взял в руки рукопись, развернул, закрыл, и наконец, сказал, обращаясь к розовой салфетке на тумбочке:

Ты, конечно, знаешь, мой друг, какие добрые животные коровы, какие круглые у них бока и какие милые рожки. Представь себе, и в насекомом царстве живут коровы – и у них такие же круглые бока, забавные рожки и добрый нрав. Правда, эти коровы совсем маленькие и потому называются они не коровы, а коровки; и молоко такие коровки не дают, зато, говорят, могут принести хлеба – и белого и черного, какого захочешь. Только попроси хорошенечко! А еще такие коровки в отличие от обычных коров умеют летать, ведь у каждой на спинке припрятана парочка прозрачных крылышек!
Вот такие замечательные коровки. Узнаешь их? Правильно. Ты говоришь, что они красные и у них черные точки на спинке. Так и есть, но раньше эти коровки были простыми коричневыми букашками. Пока одна из них ни стала Божией. А о том, как это случилось, я и поведаю тебе несколько удивительных историй. Итак, слушай.

1
От жажды гибнущий – болотной влаге рад,
Но встретивший родник – презрел застойный смрад.
Кто в ризу облечён Господней благодати –
Земного тления в ничто вменил наряд.

2
Традиций правоту проверили века,
А моды «высоту» – корыстная рука.
Крушению судéб в наш век не удивляйся:
У быстротечного – недолгие срока.

3
Кто жаждет поскорей в заветный град войти,
Себя отягощать не станет на пути.
Кто в жизни предпочёл богатство, сытость, славу…
Лукавит, говоря: «Душа, к Творцу лети».

4
Стал хитрым грех, и молвит в наши дни:
«Утешься мной, а после прогони…»
Но, взявши верх над сущностью твоею,
Подскажет он: «Творца во всём вини».

5
Счастливых дней приятнейшую роль
Оценишь ты, когда познаешь боль.
И юных лет ясна для всех растрата
При старости, когда нагрянет хворь.

Пьеса для детей ко Дню славянской письменности и культуры

Действующие лица: колобок, заяц, волк, медведь, сова, сорока.

Для постановки понадобится книжка из картона, на страницах которой будут крупные (во всю страницу) изображения букв церковнославянской азбуки.

Ведущий

В деревеньке у опушки
Старичок жил со старушкой.
Попросил он как-то раз,
Чтобы испекла сейчас

Ему бабка колобка.
Взяв немного молока,
Да еще муки, сметаны,
Бабка тесто без изъяна

Замесивши, колобка
Испекла для старика.
Положила на окошко,
Остудился чтоб немножко.