Насекомые

Пчелка хороша. Плоды ее сладки для гортани и бедняка, и простолюдина. Муравей хорош. У него нет начальника, но он сам зарабатывает хлеб свой, о чем подробно пишет автор Притч. Вот муха плоха. Настолько плоха, что «король мух» — «Баал зебуб» — есть имя диавола. В привычном для нас произношении это имя звучит как Вельзевул. Так насекомые входят в мир религиозных понятий, и мы вынуждены о них говорить и думать.

* * *

Религиозный уровень жизни есть высший уровень жизни. Если насекомые присутствуют в религиозном сознании, то они присутствуют и в поэтическом сознании, хотя сами не очень поэтичны. Стрекоза и Муравей нам известны с детства. Известна Муха-Цокотуха и спасший ее от паука Комарик. Наше мышление мифологично. Комарикам и стрекозам там всегда найдется место, и значение их будет аллегорично. Но в новейшее время насекомые стали входить в поэзию как таковую, причем — всерьез, а если даже и в шутку, то с улыбкой сумасшедшего с бритвой.

Мне ангел пел

Мне ангел пел о том, что слышал Ной,
Самум библейский в песне изложив,
Что на земле становится темно
От неизбежной, беспросветной лжи,
Так въевшейся в наследственный геном.

Что ветхий дом стал вотчиной вельмож
Чья жадность скоро лопнет, как мозоль.
Настолько Велес въелся в поры кож,
Что даже Бог испытывает боль
От века видя - мир летит на нож.

Что в поле встала новая орда
И надо меч ковать из ржи орал,
Что смелым не преграда — Иордан,
Что наступает время выбирать.
Мне ангел тихо пел: «Не спи. Пора.»

Где-то

В Царство Света недужно веруя,
Памятуя: «ищите — обрящете»,
Где-то между Ураном-Венерою
Жив Твой ломаный грош затерявшийся.

Там порядком, от века заданным,
По всем правилам выцвев, стало быть,
Где то между востоком-западом
Истлевает свеча усталая.

Да свеча ли? Огарок мусорный,
Что смердит между югом-севером,
Носит сердцем слова иисусовой,
Тщит окрепнуть в Твоём преддверии.

Плачет небо...

Плачет небо редкими слезами –
Первый дождь осенний моросит.
И природа мокрыми глазами
С грустью в даль туманную глядит.

Что там впереди? Дожди и слякоть,
Да по лужам ровные круги…
Плачет небо… как ему не плакать? –
Всё слышнее осени шаги.

Небо, небо, вытри слёзы, хватит!
Облаком пушистым промокнись.
Всё по кругу – вовремя и кстати,
И зовётся это словом – жизнь!

27.08.12

Казна души

В чужую душу словно в кошелёк
Вы вторглись в поисках своей награды
И попросили небывалой платы
За то, что кладезь сердца не сберёг.

Вы требовали, мелочно считая, -
Купюры лести, медяки похвал
И почестей - изысканный металл,
В мечтах свой эгоизм обогащая.

Души незримой чистая казна
Сияла светом неземных сокровищ,
Но в мире алчущих слепых чудовищ
Любовь, увы, отныне не нужна.

Пощечина Иоанну Кронштадтскому

В те годы, когда протоиерей Иоанн Ильич Сергиев был уже всенародно известен, а в кронштадтский Андреевский собор к нему на литургию ежедневно уже съезжались тысячи людей со всей России, произошел один вопиющий случай. Во время службы на амвон поднялся некий студент и прикурил (sic!) от лампады на иконостасе. Отец Иоанн в это время уже вышел с чашей для причащения. Он в недоумении посмотрел на молодого человека и с гневом спросил: «Что ты делаешь?» В ответ молодой человек не покраснел, не застыдился и не вышел поспешно из храма. Он подошел к отцу Иоанну и резко, наотмашь ударил его по лицу рукой. От удара отец Иоанн сильно качнулся. Евхаристические Дары расплескались из чаши на пол, и потом пришлось вынимать несколько плит из амвона, чтобы утопить их в Балтийском море. До революции оставалось совсем недолго.

Разговор с дождем

В Страстную пятницу шел дождь,
Смывая снег с земли.
И плащаницу под дождем
Священники несли.
Неровно капал дождь, дрожал,
Наверное, он рыдал.
И так же плакала душа,
Когда Бог умирал.

И на Успение шел дождь,
Но то был дождь иной.
Он что-то на ухо шептал,
Он говорил со мной.
Он был задумчив,
Светел, чист,
Он ласков был и мил.
И нежным шепотом своим
Он душу мне живил.

Успение Пресвятой Богородицы

 Сегодня в храме было тихо,
И будто свет сошел от крыл,
И словно листьев шепот – криком
Проникновенный смысл раскрыл.

Сегодня в храме праздник дивный -
Успенье Девы Пресвятой,
А накануне, помню, ливни
Все крыши залили водой.

Хантерам всех мастей

Хайль, хáнтер! Пли! В бездомных бродяг –
Хвостатых, голодных, кусачих!
Псиная жизнь – это, право, пустяк,
Ноль – ничего не значит.

Хайль, хантер! Кто твоему ещё
Маршу мешает по жизни?
Может быть, бомж или житель трущоб?
Ну! Матерей в фашизме!

Городской сумасшедший

Плутал по городу измученный молчун —
Душа не знавшая ни славы, ни обиды.
Седой изгой среди жильцов хромых лачуг
Он жил объедками от трапез голубиных.

За три версты косых минующий кабак
На чём-то нам совсем неведомом зациклен
Он был из тех, кто просит света вместо благ,
И вместо лайковых перчаток носит цыпки.

Он был убит в проулке парковых аллей
Одной случайной, беспробудно пьяной стаей.
Уж в смак секли в процессе споря: кто больней.
Не то, что зло… Не зло — скорее потешаясь.

Успение Пресвятой Богородицы

(Из цикла стихов для детей "Времена года. Церковный календарь")

В жизни Святой Богородицы
Радостный день наступил:
Весть об Успенье торопится
Ей сообщить Гавриил.

К Деве Пречистой по воздуху,
И через тысячи верст,
Чтобы проститься, апостолов
Бог в один миг перенес.

Божия Мать в утешение
Благословила всех их,
Тихо скончалась под пение
Ангелов божьих святых.

Добропорядочная Фаня

Всё началось с грозы.

Нет, вы не подумайте, я добропорядочная собака и грозы, право, не боюсь. Но разве подобает мне, уже довольно пожилой особе, мокнуть под дождем?

Да, да. Так у неё и было написано на морде:" вы не подумайте, я грозы не боюсь нисколечко. Просто мокнуть чрезвычайно неприятно. Вы ведь меня понимаете…"

Я, конечно, её поняла. Ведь у неё был такой жалостливый трогательный вид.

Пойдем! — сказала я ей. — Ко мне в гости.

Больничная кровать...

Кровать стояла в коридоре,
И равнодушная сестра
Скользила мимо — так же воры
Толпу минуют, пряча страх.

В таком глубоком безразличье,
Что и не снилось всем векам,
Почти что в каменном величье
Текла — бездумна и легка.

Приуныла под осень листва

Приуныла под осень листва,
Приуныли поникшие травы,
И деревня моя чуть жива
С петушиною песней картавой.

Расплодились пырей и осот,
Не мечтает о тракторе поле,
И с несорванных синих высот
Смотрит взором заплаканным доля.

Отойдём, чтобы снова воскреснуть

Неоглядной дугой целины,
Где галопом, где бойким аллюром
Разогнавшись, достигну луны
На отчаянной тройке каурых.

И, как только усядется пыль,
Умалюсь, обездвиженный чудом:
Ярче снов разукрашена быль
Полотна неземного этюда.

Если кони попросят овса
Не найду, по карманам пошарив,
Ничего, кроме строчек осанн
О красе бирюзового шара.

Мне бы вторить родине была б одна награда.

Мне бы вторить родине была б одна награда.
От Владивосторга петь и жить в Калининградость.
Стаивать антарктик наледь бардовским куплетом...
Но, боюсь, не в этот век. На Земле не этой.

Страницы