Не сочиняйте лица — маски лгут:
бездушно, бессердечно и серьёзно.
Они вас по траншеям поведут,
просчитывая казни скрупулёзно.
Лицо — нерукотворно, чудный дар,
божественной любви произведенье;
оно без Бога — попранный Икар
бескрылый, падаль восхожденья.
Проклятая безликость так подла —
за маской прячется её уродство.
И будет смерть торжественно бела,
отыгрывая право первородства.
Многое из того, что делал Господь при Своей земной жизни, со временем облеклось в формы богослужения. Это и Евхаристия, и многое другое...
На Руси времен Алексея Михайловича в Вербное воскресение совершался особый чин, которому значение придавалось не меньшее, чем самой Литургии. Двигалась по Красной площади целая процессия, центром которой был Патриарх Никон (во всем своем смиренновеличии) на жеребенке, ведомом под уздцы самим Алексеем Михайловичем Тишайшим...
«Симфония» раскола...
"Ваш монастырь - Россия..."
Н.В. Гоголь
Богдан ушел из монастыря рано, до свету...
Дежурный Володя выпустил его из калитки, перекрестил на дорожку, не пытаясь уговорить остаться там, где уже нет времени, а остался лишь один путь - в вечность, через отвержение себя и сораспятие Христу в трудовом подвиге и молитве...
Он знал, еще по Афгану и Чечне то, что Богдан давно уже несет м о н а с т ы р ь в с е б е, и ему не нужны стены, заборы и запоры для откровенной беседы с Богом...
Двадцатилетний пацан хоронил таких же пацанов, изуродованных "духами" до неузнаваемости, сопровождал "груз двести", терпеливо принимая на себя проклятие матерей и ненависть отцов...
В середине девяностых годов, в 1995-м или 1996-м, матери Вадима приснился странный сон. «Никогда свёкра, деда твоего не видела, – поделилась с сыном, – только на фото, он в 43-м умер, а с твоим отцом я только через семь лет познакомилась, и вдруг снится Антон Владиславович».
Снилась узкая комната, стены серые, как больничные или тюремные, ни дверей, ни окон. Узкая железная кровать застелена грубым серым солдатским одеялом, рядом тумбочка, табурет. Всё мрачных тонов. На кровати сидит Антон Владиславович в гимнастёрке, галифе, на ногах сапоги, руки сложены на коленях. Бритая голова, щёточка усов под носом.
«С польским акцентом речь у твоего деда, а я ведь голоса его никогда не слышала, и размеренно покорно говорит мне: «Здравствуй, Анна, я теперь здесь живу».
За каждой тихой колоннадой
таится враг,
измучен Прометей, Паллада
отводит взгляд.
Настанет утро, надо будет
держать ответ
поэтам, королям, всем людям —
Мысль отделяя от тоски,
По лоскутам сдирая пошлость,
Вскрывала правды – тонкий лик,
Прозрачней света, – вот оплошность!
Неловкая – каменья слов,
Как бревнышки в глазу – скрывала,
Не ведая иных основ,
Не выдала, о чем страдала.
Меняли свой лик эпохи...
Сквозь праведность, сквозь коварство,
Сквозь радость людей, сквозь вздохи —
Рождались и гибли царства.
Что было как Свет воспето
И многим казалось вечным —
Потомки свергали в Лету
С чудовищным бессердечьем.
Научных концепций своды,
Где всё представлялось ясным —
Легко сотрясали годы.
...Лишь в Господе — постоянство.
(из книги «Кукушкины башмачки»)
Как любила его до свадьбы! Как любила! Глупой девчонке не хватило умишки понять: любила, что сама нагородила. Когда прояснилось – а уже дров наломано... И двух лет со дня знакомства не миновало, как вся жизнь моя по колдобинам понеслась. Девочкой росла скромницей. По-настоящему не дружила ни с кем. И вдруг на меня обращает внимание красивый парень. На четыре года старше. Я год как со школы, в техникуме училась. Восемнадцать лет. Он в институте на последнем курсе. Всем хорош. На голову выше меня. Спортсмен, волейболист… Руку в локте согнёт, бицепсом меня под попу подхватит, играючи на этом «сиденье» поднимет. Я верещу, счастливая. Только им и жила, дурочка...
Когда на душе холода или вьюга,
Недуг ли какой разразится грозой,
Я вспомню домашний молитвенный угол,
Где каждый намолен тобой образок.
Закрою глаза и увижу иконы:
Пречистая Дева с Христом на руках,
Знакомый любимый «Угодник-Никола»,
Святой Симферопольский, Крымский Лука.
Так что же такое человек? Это существо, которое всегда решает,
кто он. Это существо, которое изобрело газовые камеры.
Но это и существо, которое шло в эти камеры,
гордо выпрямившись, с молитвой на устах (В. Франкл).
Два пути предложил я тебе — благословение и проклятье,
путь жизни и путь смерти, избери жизнь,
чтоб жил ты и потомство твое (Втор. 30:19).
Вчера я встретила на улице человека лет тридцати, мужчину, на лице которого заметила гримасу духа времени, но она плохо держалась на нём, не шла ему. Он, явно, верил духу времени, верил, что подл и нахален, зол и бесчеловечен — что должен быть таковым, иначе его не за что уважать. Верил, но не был таким: внутри он был добр и светел. Кто знает, быть может, мне всё это только почудилось, но в лице этого случайного прохожего я обрела нового вопрошающего.
Как любой творческий человек, я всё время собеседую с некоей реальностью, слышу вопросы, которые звучат во времени и пространстве, здесь и сейчас, и как бы ищу ответы на них в процессе творчества. Пишу не о том, о чём хочу, а о том, что не даёт покоя, что звучит как вопрос, поставленная на рассмотрение проблема. В зависимости от Вопрошающего (целостной реальности) или вопрошающего (отдельно взятого индивида) в душе происходит актуализация того или иного творческого центра... Нынче мир ослеп и оглох по отношению к одной правде, а встреченный вчера человек — к другой. Благодаря последнему поговорим об обеих.
Тишины хочу...
Так мало.
И так много!
Настоящей, первозданной тишины.
Когда слышен шёпот ласкового Бога
Проникающий до самой глубины.
Тишины...
Простой,
Неповторимой,
Мирозданья предрассветной тишины...
Как давно я этой жаждою томимый
Всё скитаюсь по земле чужой страны.
То ли сон,
То ли фрагмент воспоминаний:
Шелест трав высоких, запахи цветов.
И потери - горечь расставаний
С дивным миром
Сказочных садов.
В одном небольшом городке жила молодая девушка, стройная, длинноволосая, с большими красивыми карими глазами.
Глаза... Прохожие часто засматривались на красавицу-девушку, задерживая взгляд на её счастливых глазах. Им было невдомёк, что один глаз девушки с рождения был слеп и все попытки родителей что-то изменить, исправить, найти хороших врачей, заканчивались неудачей.
А девчушка росла умной, забавной, любознательной. Она чувствовала всем сердцем родительскую заботу и любовь. Удивительно было и то, что ни словом, ни делом родители никогда не давали понять и почувствовать дочери, что она какая-то не такая, что в ней что-то не так.
Вот это да! — у Хэйли перехватило дыхание. — Перед ней лежали два крыла. Два настоящих крыла.
От кого?
Она зашуршала оберточной бумагой, осматривая сверток, в котором лежали крылья. Ничего особенного. В похожую бумагу завернуто большинство её подарков. Подписи нет...
А на крыльях?
Пальцы окунулись в мягкий, невесомый пух. Да разве на такие крылья кто-нибудь осмелится повесить бирку — это было бы кощунством.
Любимые мои, что ждёт нас? Я не знаю…
Хочу лишь, чтоб ко мне прильнули вы плотней.
Присядьте за столом в серёдке или с краю
И оставайтесь так по многу-многу дней!
Любимые мои, что смотрите вы хмуро,
Какие гложут вас сомненья по ночам,
Уязвлена ли плоть, иль задержалось утро
С приходом, иль надежды сутками молчат?
Любимые мои, вам покорятся горы,
К вам звёзды упадут в раскрытое окно,
Вас небо увлечёт и укачает море.
Ведь правда, вы с ветрами не были давно?
Любимые мои, я долго чувства прятал,
Я как хамелеон менял под мысли цвет.
А время всё неслось, снег шёл и дождик капал,
И солнце, наконец, и вас дороже нет!
…Всё правильно – я лгу, и нет любви на свете.
Всё верно – блуд и торг в немыслимой цене.
Но Утренней Звезды так ярко лучик светит
Убита правда выстрелом в упор:
Из настоящего – в седое завтра.
Из года в год рисует приговор
Убитая лжецами правда.
Рисует так, что страшно посмотреть:
Реальность отразится в одночасье.
В холодной тьме сердца̀ не отогреть,
Не обрести желаемое счастье.
Убита правда – плачет кто о ней?
Смешон любой, кто о великом плачет.
Скорбит душа во царствии теней,
И правды боль в скорбящем сердце прячет.
Как трудно, Боже, не жалеть о прошлом,
Кромсая пальцами зарытые гробы.
Всё вспоминать, и вспоминать, и день, и нощно
О тех ошибках, что возможно было бы
Не совершать...
Обратный ход,
движение назад —
не развернуться,
а свернуться в точку,
пройти сквозь звук
взорвавшегося мира,
и ввысь и вниз взглянув,
уйти в глубины,
чтоб непорочность мира
пригласить
на званый ужин
накануне горя.
Потери Советского Союза во Второй мировой войне впечатляют. Тем обидней сегодня, что преступники Третьего Рейха в массовом сознании Запада получают реабилитацию, а многие потомки советских солдат, погибших от рук нацистов, не видят особой разницы между Гитлером и Сталиным. Об этом процессе, о том, какие силы стояли за проектом «Гитлер инкорпорейтед», созданным, чтобы не допустить возможности строить «социализм в одной отдельно взятой стране» — чем занимался Сталин в те годы, рассказывает историк АНДРЕЙ ФУРСОВ.
— Андрей Ильич, в чем была коренная причина войны, каким образом безызвестный ефрейтор Адольф Гитлер пришел к власти? Кто ему помогал?
Андрей Фурсов: Гитлера вели к власти совершенно разные силы. Гитлер устраивал целый ряд структур. Во-первых, это были английские и американские корпорации, во-вторых, это были немецкие корпорации и финансисты, и, наконец, это была немецкая аристократия. То есть, сразу несколько групп были заинтересованы в том, чтобы некто воссоздал империю. В 1930 году герр Шахт, финансист, уговаривая других финансистов Европы поддержать Гитлера, говорил, что этот человек сломает национальные государства в Европе, и мы получим Венецию размером с Европу. То есть, по сути дела, они хотели получить Евросоюз, и нужно сказать откровенно — пусть европейцам это и не нравится, но что поделать — правда есть правда, первый в истории Евросоюз создал Гитлер. Это была одна из его задач, поставленных ему задач.
— Зависимость от этих и других финансистов (в особенности, чаще всего упоминаются Рокфеллеры) влияла на ход войны?
— Структуры и фирмы Рокфеллеров контактировали с Гитлером до 1944 года, люди Рокфеллера активно контактировали с корпорацией «И. Г. Фарбен индустриал». Один из людей Рокфеллеров Престон Буш — отец и дедушка двух американских президентов — его в 43 году «потащили» в суд за сотрудничество с врагом, и тогда другой человек Рокфеллеров адвокат Ален Даллес его «отмазал».
Свеча горит, песок течет,
Песок течет, часы идут.
А кто-то спит, а кто-то ждет,
А где-то никого не ждут.
Свеча горит, маячит тень,
Трещат дрова и печь гудит…
Все хорошо и думать лень
О том, что кто-то там не спит.
Все есть, как есть, порядок строг,
В том ничего плохого нет.
Свеча горит и только Бог,
Как мотылек летит на свет.
Душа покоя жаждет, тишины,
но мы как вид покоя не достойны:
мы убегаем низко с поля боя
в предательство и ад разбоя,
не чувствуя в том собственной вины.
Как вид мы — подлецы,
но спасены.
