Как сообщает Институт Гейтстоун, в своем недавно выпущенном докладе, в 2019 году Западная Европа пережила неслыханную волну антихристианского вандализма. Институт «проанализировал тысячи сообщений газет, полицейских отчетов, парламентских расследований, и сообщений социальных сетях, из Британии, Франции, Германии, Ирландии, Италии и Испании. Исследования показывают, что примерно три тысячи христианских объектов — церквей, школ, кладбищ и монументов, за 2019 год подверглись вандализму, разграблению или осквернению — рекордный уровень проявлений антихристианского кощунства.
Более всего нападений на христианские объекты отмечено во Франции, где церкви, школы кладбища или монументы подвергались разгрому, осквернению, или поджогам со средней скоростью три инцидента в день. В Германии, согласно полицейским отчетам — примерно два инцидента в день.
Те, кто совершают такие атаки — которые включают поджоги, разграбления, издевательства, испражнение и мочеиспускание в святых местах, осквернения, нанесение сатанинских надписей, и вандализм — редко оказываются пойманы. Но даже в этом случае полиция и медиа часто скрывают информацию об их личностях и происхождении. Про задержанных часто говорят, что они страдают душевными расстройствами; поэтому анти-христианские нападения обычно не характеризуются как «преступления ненависти»...
При нападениях на католические церкви особенно часто подвергаются осквернению Святые Дары, а статуи Иисуса и Марии разбиваются и подвергаются глумлению»
По сообщению авторов доклада, часть нападений совершается экстремистски настроенными беженцами, недавно прибывшими в Европу — но они ответственны далеко не за все подобные случаи. Как говорится в докладе,
«Некоторые нападения, особенно против римо-католической Церкви, которую некоторые радикальные феминистки и радикальные секуляристы воспринимают как символ патриархальной власти и авторитета, носят политический характер. Такие нападения включают изуродование церквей и религиозных символов политическими надписями, по большей части, анархистского или феминистского характера. Например, в Женеве, Швейцария, знаменитый памятник протестантской Реформации, известный как «Стена Реформации» был вандализирован раскраской, формирующей радужный флаг ЛГБТ»
Доклад приводит и ряд других подробностей — но не будем переводить его полностью, это заняло бы слишком много места, суть проблемы понятна. И побуждает о многом задуматься.
Прежде всего, все упомянутые безобразия происходят в Западной Европе — не на Ближнем Востоке, не в Африке, не в Чили, где недавно участники беспорядков громили католические храмы и разбивали статуи Иисуса и Марии. А именно в Западной Европе, которую мы привыкли считать воплощением порядка и благоустройства, где всегда вежливые и неподкупные полицейские, цветы и клумбы, и благословенный край мира и всеобщей благожелательности.
Удивительно и то, что обычно западноевропейские города (как теперь все больше и наши) нашпигованы камерами слежения, а программное обеспечение распознает лица — так что видеозаписи преступлений моментально попадают в полицию, и, как мы знаем, нередко утекают и в сеть.
Более того, часто вандалы сами позволяют себя идентифицировать, нанося на храмы лозунги политического содержания; выяснить, кто в этом городе исповедует соответствующую идеологию, можно путем самого краткого поиска по социальным сетям. Иначе говоря, никаких технических трудностей с расследованием и пресечением подобных преступлений возникать не должно, и неспособность западноевропейских государств пресечь волну антихристианского вандализма, по-видимому, имеет не технические, а политические причины.
То, что на деятельность полиции могут оказывать самое сильное тормозящее действие соображения политического характера — хорошо известно на примере британского Ротерхэма, где власти покрывали банду насильников, десятилетиями растлевавших несовершеннолетних девочек. К тому времени когда дело, наконец, дошло до суда, число жертв достигло, по сообщению BBC, 1400.
Вопиющее бездействие полиции, было, очевидно, связано с тем фактом, что насильники были пакистанцами, а их жертвы — белыми англичанками. Полиция гораздо сильнее опасалась обвинений в расизме, чем в пособничестве преступникам. Поскольку призывы защитить белых женщин от насилия со стороны иммигрантов — любимая тема крайне правых, полиция была скорее готова покрывать насильников, чем быть заподозренной в ультраправых настроениях. Конечно, нежелание пресекать преступления, если их совершают представители меньшинств, в итоге только играет на руку тем самым крайне правым, которые — увы, небезосновательно — обвиняют государство в предательстве своего населения, а энергичное подавление этнической преступности — залог межнационального мира. Но каждый конкретный полицейский чин понимает, что на его личном положении и карьере слишком усердное исполнение его прямых обязанностей может сказаться самым пагубным образом. Профессиональные борцы с расизмом гораздо влиятельнее и лучше организованы, чем матери несчастных девочек.
Защита христианства политически несколько менее токсична, чем защита белых женщин, но тоже не помогает человеку комфортно встроиться в политический мейнстрим. Дело в том, что усердно декларируемая борьба за равенство, против всех форм дискриминации, которая для любого «приличного» политика является обязательной, предполагает четкое деление на уязвимые группы, которые нуждаются в защите, и группы угнетающие, защищать которые нелепо.
Идеологически такой взгляд восходит к марксизму — мир делится на угнетенных и угнетателей, причем к какому именно классу принадлежит человек, можно сразу и легко определить. Нравственная правда всегда на стороне «угнетенных», а все зло и несправедливость всегда исходит от «угнетателей». Для Владимира Ленина сама постановка вопроса о том, что пролетариат может несправедливо обойтись с помещиками и капиталистами (как и церковниками) была бы непонятной. Пролетариат всегда исторически прав, а угнетателям, помещикам, капиталистам и церковникам всегда так и надо. Невозможно подходить с одним и тем же стандартом к силам прогресса, которые должны победить во имя блага всего человечества, и силам реакции, которые являются источниками всякого зла.
Современное либеральное мировосприятие многим обязано неомарксистской франкфуртской школе, которая видела двигатель прогресса не столько в пролетариате, сколько в интеллигенции и маргинальных группах, вытесненных на обочину старого общества. Комбинируя марксизм и фрейдизм, последователи этой школы полагали, что корень человеческих зол и бед, формирования тех «авторитарных личностей», которые ответственны за фашизм и все формы угнетения, лежит в репрессивной сексуальной морали, которую человечеству навязало христианство.
В этом одна из причин (хотя не единственная) настойчивого продвижения распущенности и извращений — и той острой враждебности к традиционной семье, которая является бросающимся в глаза маркером современного либерализма.
Для такой картины представители старого мира — как тот самый белый патриархальный гетеросексуальный мужчина, который каждое воскресенье ходит, контра, в церковь — могут быть только угнетателями. Церковники также не могут быть жертвами несправедливости и гонений, как они не могли быть жертвами несправедливости для большевиков.
Говорить о том, что церкви являются жертвами нападений на почве ненависти — значит расшатывать всю либеральную картину мира. В этом либералы отличаются от большевиков, которые совершенно не боялись этого слова и открыто говорили о своей «классовой ненависти».
Для либералов «ненависть» — это исключительное свойство реакционных, консервативных сил. «Ненавистники» (haters) — это исключительно те, кто выражают несогласие с либеральной повесткой дня. Например, родители, которые не хотели бы, чтобы их дети подвергались ЛГБТ-индоктринации в школах — «ненавистники». Джордан Питерсон, психолог и философ, который (в самом академическом тоне) оспаривает принуждение к употреблению «трансгендерных» местоимений — «ненавистник». Бывший гендиректор Mozilla Брендон Айк, который в 2008 году пожертвовал тысячу долларов на политическую кампанию в защиту традиционного брака — «ненавистник».
Зато прогрессивный активист, который врывается в церковь с кувалдой и разбивает лица статуям Иисуса и Марии — он никоим образом не «ненавистник». Ну, может быть, он немного далеко зашел в своем справедливом протесте против той силы мизогинии, гомофобии и вообще всяческого угнетения, которой является христианство. А может, и не зашел. Называть это «ненавистью» в любом случае недопустимо в приличном либеральном обществе.
Все категории нападающих — экстремисты из числа недавних беженцев, феминистки, ЛГБТ — относятся к прогрессивным и угнетенным группам, которые в текущем идеологическом климате трогать себе дороже. Это, видимо, оказывает очень сильное тормозящее влияние как на полицию — которая, как и в Ротерхэме, опасается проявить чрезмерное усердие, так и на медиа, которые больше времени уделяют обличению консерваторов, которые раздувают и преувеличивают отдельные и ничего не значащие случаи.
В России нападения на церкви случаются — но не с такой частотой, и говорить о волне вандализма западноевропейских масштабов у нас не приходится. С одной стороны, можно похвалить наших антиклерикалов, которые держатся в рамках. С другой — отметить, что государство не является либеральным и никакого благоволения преступлениям против Церкви не оказывает.
Но мы не живем на другой планете; глобальный либерализм — чрезвычайно мощная, политически и финансово, идеология, которая настойчиво пытается проникнуть и в наше общество. Прежде всего — как это происходило и Западе — в политическую и медийную элиту.
И нам надо отдавать себе отчет, что эта идеология — совсем не про свободу. И не про равноправие.
