О шубе новой и медвежьей беде, о принце заморском и осином гнезде
Утром дед с внуком уже были у городских стен. Большой город встречал их широко распахнутыми воротами, по обеим сторонам которых стояли высокие стражники с огромными, сверкающими на утреннем солнце секирами. Они прошли под высоким сводом, и толпа нарядного люда тут уже подхватила их и понесла прямиком на городскую площадь, окунула с головой в шум и суету праздничной ярмарки.
Ерошка еле поспевал за дедом. Вокруг было столько интересного, а тот знай себе шагает вперед, помахивает посохом.
— Не отставай! — в который уже раз остановился дед, поджидая внука. — Топай быстрее, гляди веселее!
— Я и гляжу, — подскочил Ерошка, — да только быстро не получается. — Ой, смотри: медведь!
Рядом с ними прошел невысокий вертлявый мужичок с медведем на цепи.
— А ну, добры молодцы, богатыри удалые! Подходи погулять, ножки-ручки поразмять, силу-удаль молодецкую честному люду показать! — кричал он звонким голосом. — А кто сумеет заломать Потапыча, — он дернул за цепь, и медведь повел головой, сердито рыча, — тому боярин Кунцов шапку жалует бобровую да шубу новую!
За мужиком гурьбой вилась ребятня. Мальчишки и девчонки дразнили медведя, кидали в него камешками, а когда тот начинал реветь, с визгом разбегались в разные стороны.
— Всякая тварь на своем месте хороша, — дед грустно смотрел на медведя, — лебедь в небе, кошка в доме, а медведь в буреломе. Так-то вот, Ерошка.
Они подошли к медовой лавке, старик завел какой-то разговор с хозяином, а Ерошка стоял рядом, глазея по сторонам. Особенно не давал ему покоя яркий шатер у засохшего дерева: уж больно густо возле него толпился народ. Вскоре любопытство его одолело.
— Я, деда, пойду, вокруг погляжу, — сказал он и заторопился, чтобы дед не остановил его.
Ерошка протиснулся сквозь плотную стену народа и оказался возле самого шатра.
Вокруг стояли люди, а на цветастом ковре, сложив ноги «калачиком», сидела старуха. Из-под пестрого платка, покрывавшего ее голову, ниспадали на худые плечи длинные седые волосы. Прямо перед старухой на черном шелковом платке лежали разноцветные камешки и лоскутки, нитки да бусинки. Чуть поодаль — кошачья лапа и сушеная лягушка.
Бормоча себе под нос какую-то тарабарщину, быстрыми морщинистыми руками старуха перекладывала все эти вещи, то собирая в кучу, то бросая их перед собой россыпью. Напротив, затаив дыхание, сидела в нарядном выходном сарафане молодая девка. Ерошка разглядывал ее, открыв рот, и было отчего: лицо убеленное, брови подчерненные, щеки красные. Девка сидела, поджав губы, и внимательно следила за старушечьими руками.
— Чего это с ней? — Ерошка потянул за рукав какого-то паренька, стоящего рядом с ним. — Хворает?
— Кто? — не понял тот.
— А вон, — Ерошка мотнул головой, — все лицо намазано зачем-то.
— Так это для красоты! — хохотнул паренек. — Никогда не видал, что ли?
— А-а, для красоты, — протянул Ерошка, потом еще раз взглянул на лицо девки и отвернулся. — Не, раньше не видал.
Постоял немного молча, да не утерпел, снова дернул соседа:
— А чего это здесь?
— Вот гадалка нашей Парашке жениха нагадывает, — охотно откликнулся тот, растягивая рот в улыбке. — Уж больно девке замуж невтерпеж! — Потом нагнулся пониже к самому Ерошкиному лицу и, подмигнув, шепнул: — За боярина! Да вот только чего-то не ладится, — закончил Ерошкин сосед уже в полный голос.
— Да тише ты, окаянный! — важная тетка, видно, мать Парашки, прикрикнула на паренька и, обернувшись к стоявшей рядом соседке, громко возмутилась: — Сил нет, кума! Как люди до чужого счастья завидущие!
— Вижу, вижу, — начала тут старуха, прикрыв глаза, — вижу прынца заморского на большом корабле. Плывет он через море-окиян, по зеленым волнам, — шепелявила она беззубым ртом.
Парашка покраснела и опустила глаза. Мамка ее приосанилась, стрельнула глазами поверх народа: «Знай, мол, наших, и не боярин какой из местных, а сам прынц».
— Лебедем летит кораблик, — продолжала гадалка, покачиваясь из стороны в сторону, не открывая глаз. — Шибче, шибче ветер в паруса, подгоняй, торопи жениха к суженой!
Парашка опустила глаза еще ниже, теребила в руках платок.
— Кабы только не утоп, — негромко проговорила кума, — жених-то.
Невестина мать молча с силой пихнула ее локтем в бок — та, охнув, замолчала.
Ерошка приметил здоровенную осу, растревоженную шумом. Она, видимо, вылезла из гнезда на дереве и теперь рассержено летала вокруг старухи, громко и зло жужжа. Но гадалка так зашлась, нагоняя руками ветер в паруса прынца, что и не слышала ее. А оса покружила немного вокруг, да как ужалит гадалку в крючковатый нос!
Что тут началось! Старуха подпрыгнула, завертелась волчком, топча ногами свои камешки-тряпочки. Невестина мать с раскрасневшимся лицом лупила платком гадалку по голове, пытаясь сбить «аспида». Парашка, вмиг забыв о прынце, вскочила на ноги и, повизгивая от страха, отмахивалась от осы. Народ, до того времени молча стоявший вокруг, разразился смехом да улюлюканьем.
— Ой, не могу! — хохотал Ерошка вместе со всеми. — Прынца заморского за сто верст увидала, а что оса сидит на носу — не знала!
Невестина мать, услыхав звонкий голосок, извернулась и схватила Ерошку за ухо.
— Я вот тебе, сорванец! — приговаривала она. — Научу тебя, как смеяться над людьми!
— Ой-ой! — заверещал тот. — Пусти, тетенька!
Маленькое ушко легко выскользнуло из толстых и влажных пальцев, мальчишка вырвался и юркнул в толпу людей на четвереньках. Невдалеке его уже поджидал дед.
— Ну что, пострел, все посмотрел? — старик, с интересом разглядывал запыхавшегося внука и правое ухо его, горевшее волшебным цветком-огнецветом.
— Ага, все! — ответил Ерошка, пытаясь важничать. Потом шмыгнул носом, поддернул штаны и пошел вперед: — Идем, деда, дальше, тута больше не на что глядеть.
Дед спорить с ним не стал, пошел следом.
