— Что ты делаешь, птичка, на черной ветке,
оглядываясь тревожно?
Хочешь сказать, что рогатки метки,
но жизнь возможна?
— Ах нет, когда целятся из рогатки,
я не теряюсь.
Гораздо страшнее твои догадки;
на них я и озираюсь.
— Что ты делаешь, птичка, на черной ветке,
оглядываясь тревожно?
Хочешь сказать, что рогатки метки,
но жизнь возможна?
— Ах нет, когда целятся из рогатки,
я не теряюсь.
Гораздо страшнее твои догадки;
на них я и озираюсь.
Родился я на второй день «Фролова дня» в 1921 году, то есть, 1 сентября, в деревне Кондаш Череповецкого района (ныне Уломского) Ленинградской (ныне Вологодской) области. Село наше находилось на берегу реки Кондашки, которая впадала в Шексну у деревни Вахково, расположенной от нас в 12 км в направлении на Череповец. Ныне на всем протяжении поймы Кондашки и Шексны разлилось Рыбинское водохранилище. Красивое было наше село, где-то в 200 домов. В летнее время большинство дворов утопало в зелени крон деревьев. Песчаные берега реки и тихое ее течение служили прекрасными местами для купания. В районе нашего села русло реки образовывало несколько мысов, в которых жители сажали капусту. Их так и называли «капустники». Мы, детвора, проводили на речке целые дни: купались, ловили рыбу, раков.
Быть живым — намного сложнее, чем кажется. Часто называют жизнью чёрточку между двумя датами на могильной плите: датой рождения и датой смерти. И это неспроста. Нам кажется, что достаточно просто родиться и ещё не быть умершим, чтобы быть живым. Но это не так.
Здравствуй! Не стрела, не камень:
Я! — Живейшая из жен:
Жизнь. Обеими руками
В твой невыспавшийся сон.
(Марина Цветаева)
Писательница из Новой Зеландии Элеонора Каттон стала лауреатом Букеровской премии — 2013 за роман «Светила» («The Luminaries»). Об этом было объявлено 15 октября в лондонской ратуше Гилдхолл.
28-летняя Элеонора Каттон стала самым молодым победителем, а её 832-ти страничный роман — самым длинным за всю 45-ти летнюю историю премии.
Действие книги разворачивается в Новой Зеландии ХIХ века во времена золотой лихорадки. Главный герой романа приезжает в страну на золотые прииски, где оказывается втянутым в ряд различных событий.
Каттон получила чек на 50 тыс. фунтов (80 тыс. долларов). Остальные пять претендентов на одну из самых престижных премий в области литературы на английском языке получили по 2,5 тыс. фунтов (4 тыс. долларов).
Жизнь -
пунцовая
линия
К светлому, честному -
Имени.
Сердце кричит:
"Спаси меня!"
Даль бесконечная
Синяя...
В небо стрелой -
Линия
Всё по земле -
бескрылое
Всё под землёй -
постылое...
Поздно кричать:
«Прости меня!»
Пульс... Остановка...
линия...
Лепестки твои,
нежный цветок –
хризантема,
лепестки цвета сливок
ощутили прикосновение
ноября…
Ты слегка увядаешь…
Сухость бежевой кистью
прошлась
по краям лепестков
цвета сливок…
Благородно-изысканна
зрелость твоя,
хризантема…
Без времени, вне всяких форм —
безлика буддийская дхарма,
и занесла свой топор
по кругу бегущая карма.
«Дзен»-мудрости прелесть вкусив,
на крик не получишь ответа;
коль «посоха нет» — не проси,
отнимут и то, чего нету.
Из цикла «Странные стихи»
Отстал я… То есть
ушёл мой поезд.
Я вслед метнулся.
Бежал. Споткнулся.
Не удержался -
- упал. Отжался
раз сто - сто двадцать
под гром оваций!
В глазах ряби́т, но
не так обидно…
Протяни мне ладони, берёза,
Чёрно-белым укутай платком,
На потом я оставил все грёзы
И деревня моя – отчий дом.
В абрикосовом спелом варенье
Дремлют тихо родные дворы,
И ползёт по ухабинам – время
Вдаль под крики и смех детворы.
Каплей солнца подсолнухов поле
Улыбается мне на холме,
И под ноги дорога невольно
Разливает берёзовый мел.
Помилуй, Боже, от обманов слова,
И в бой времен не дай врываться срамом,
И пошлостей бесстыдного улова
Не дай мне притащить к порогу храма.
Когда за ложь уста скуют молчаньем,
И, задыхаясь в ожиданье правды,
Я выну все же крик души гортанный,
Как факел, но не будут больше рады
И скользили лучи по листве,
Разыгралась в их отблесках тайная -
Непреложно, спокойно, на век -
Правда света ничуть не случайная.
Богородица сшила Покров,
И звенят дивной песней стократною
Звоны дальние колоколов,
То до звезд, то до мира – раскатами.
«Любить Себя Господь не принуждает...»
прот. Алексий Зайцев
Есть место для Тебя и для меня,
для всякого дыхания... ты помнишь:
...и волосы сосчитаны, и помыслы
известны – до мельчайшего, до дна...
Секретов нет, но в этом – есть секрет:
твоя свобода рядом с волей Божьей,
и кажется, что нет ее, и сложно
найти себя и соблюсти завет...
Но раз проснешься – с солнцем в волосах,
и каждому мгновению ответишь
смиренное «люблю», что на весах
вдруг перевесит все «хочу» на свете.
Порочны мы? И в этом нету прока.
Живем, не ведаем, что ждет нас впереди. Ужель поспеем всё к назначенному сроку отдать? Иль прикарманить? - Сам реши.
Коль все себе забрать ( кем станешь?) - не только вещи: дУши, выпив всех до дна. Ведь этим вряд кого обманешь,- утонешь в бездуховности сполна.
И всё же лучше бы раздать. Всем поделиться, если можно.
Наверно, в этом - благодать, с которой жить не так тревожно.
А как же быть с пороками, с грехами? - Так были ведь всегда с людьми они. И плыли по теченью с ними, всё верхами.
Как бабочка в коллекции приколот я иглой.
Мой коллекционер – одна особа.
Подносит к крыльям лупу и качает головой,
Понять давая: экземпляр особый.
Я счастлив, что, отметив исключительность мою,
Она меня касается пинцетом,
И оду фее ласковой старательно пою
Охрипшим и простуженным фальцетом.
И рифмами признательности сыплются слога
На клок случайно схваченной бумаги,
Когда ты, наглядевшись, улетаешь на луга.
А как иначе обойти овраги?
Такого не бывает, скажете, чтобы язычок сам по себе гулял? А вот и бывает. Касенькин язычок гуляет сам по себе, когда хочет — и совсем-совсем не слушается ни Касеньку, ни её маму.
Встретила их я в парке, между ёлочками и белочками. Гляжу — язычок весёлый. Радуется! А это Касенька мне навстречу бежит и широко открытым ртом улыбается.
— Рот закрой, а то птичка залетит, — говорит мама.
Но рот не хочет закрываться, ему некогда отвлекаться на такие пустяки как приличия. А про птичку он знает — не залетит. Гуляет так язычок, воздухом дышит и выгибается как умеет: то к носу тянется, то к подбородку, а то как маятник — от щеки к щеке бегает. Шустрый такой язычок, любопытный! А Касенька тем временем меня рассматривает и слушает.
* * *
Все вписано в единое пространство,
неразделимы звуки, цвет, любовь,
тот белый шарф из памятного царства
висит на стенке, закрывая гвоздь.
В трюмо наследном мне знакомы тени,
навечно в нем теперь отражены,
печально коротают свое время,
сурово наблюдая мои дни
Они чисты, спокойны и бесстрастны,
живут, земное радостно презрев,
и суета лукавого напрасна,
и смех его, и ненависть, и лесть.
Покрой, Владычице, главу покорную,
В скорбях непрошеных нам помоги.
Кричат неистово над миром вороны,
Молитвой светлою жизнь сбереги.
Звезда Пресветлая, о Богородица,
Ты материнскую любовь излей.
Молитвой чистою душа возносится
К небесной кротости, Красе Твоей.
Сергей Дмитриевич И-в считал себя счастливым человеком. Впрочем, разве это не соответствовало истине? Ведь в свои пятьдесят он уже достиг всего, к чему стремился в жизни. Из рядовых журналистов возвысился до главного редактора крупнейшей в Михайловске газеты «Северная волна», снискал известность и уважение земляков. Вырастил и воспитал сына, который в свой черед подарил ему внука. Теперь, следуя древней восточной мудрости, Серею Дмитриевичу для полноты счастья оставалось построить дом и посадить дерево. Вот он и обзавелся участком в сорока километрах от Михайловска, на самом берегу речки Илицы, где строил себе добротный деревенский дом, в котором можно было бы отдохнуть после многотрудной рабочей недели.
Отслужив положенное время в армии, Алексей вернулся домой, в небольшой шахтерский городок, где родился и вырос, где его ждали родители и любимая девушка. За те полтора года, что его не было здесь, произошло много разных событий, в том числе и печальных. У Даши, его любимой, что провожала Лешу в армию, случилось несчастье. В автомобильной катастрофе погибли ее отец и мать. Кроме Даши, которой уже исполнилось восемнадцать, в семье осталось двое поздних детей - пятилетний Кирилл и трехлетняя Катя. Алексея тогда отпустили из армии в краткосрочный отпуск, на похороны. «Даша, - сказал невесте после поминок, когда все разошлись, и они остались в опустевшем вмиг доме, где вместо Дашиных родителей – только две их фотографии, перевязанные черными ленточками, - ты держись.