Огни зажгутся городские

Огни зажгутся городские -
И звёзды свой утратят свет.
Из жизни временной святые
Уходят, оставляя вслед.
Но мы их поступи не внемлем
И утверждаемся во зле.
Когда вернётся Бог на землю,
Найдёт ли веру на земле?

Живое тянется ко свету,
А нам приятней полутьма.
Забыты прежние обеты,
И на душе метет зима.
И сердце крест свой не приемлет,
Как неудачный амулет.
Когда вернётся Бог на землю,
Найдёт ли веру на земле?

Когда все храмы восстановят
И обновят монастыри,
Мы будем думать, что здоровы,
Хотя болеем изнутри.
Беспечно на молитве дремлем
И празднословим в алтаре.
Когда вернётся Бог на землю,
Найдёт ли веру на земле?

Зимние этюды

* * *

Ну вот и выпал первый снег —
Сияют гладкие сугробы.
Нет ничего, что он отверг
Или брезгливо не затронул.

Ее величеством земля
Себя увидела, бледнея.
И низко солнце января
Склонило голову пред нею.

Человек: подопытная «крыса» социологов или бог во Христе?

Широк человек, слишком широк. Вот и пытаются западные политтехнологи сузить его, свести к функции социального механизма, чтобы не мешал сильным мира сего своими претензиями на бога. Да что там — претензиями на человека тоже, ибо человек это тот, кто связан с Богом. Таким образом постчеловек — необходимая ступенька к абсолютному безбожию, ибо человеческое в человеке — путь к Богу.

Для современных социологов личность — лишь набор статусов и ролей. Считается, что посредством их изменения можно изменить и внутреннее содержание личности. Если со знанием дела ударить в нужное место, природная идентичность, кажущаяся неотторжимой, рассыпется. Ведь человеку можно внушить любую идею, даже самую зловредную и противоестественную, при условии его доверия и некритичности мышления.

Мы живём во время, которое додумало до конца две идеи, две концепции человека: человек с Богом и человек без Бога. Постмодерн, детище последнего, ополчился против первого, и они сойдутся в схватке — как Авель и Каин.

Уединение

Вот так и бывает всегда,
Когда никому ты не нужен:
Идут за бедою беда
На завтрак, обед и на ужин.

Извечное: «Кто ты такой?»
Рождает тоску в человеке,
Приводит из жизни мирской
К архангелам библиотеки.

Им подвиг особенный дан,
Они не боятся искуса —
Последние из могикан,
Блюстители тонкого вкуса.

Письма из преисподней

Рукопись, предлагаемая благосклонному вниманию читателя, была обнаружена в одной из церквей города Михайловска, во время первого за двести лет ее существования капитального ремонта, устроенного после смены настоятеля. В ходе этого ремонта на церковном чердаке был обнаружен сундук с ветхими старопечатными книгами и нотными сборниками, а также многочисленными рукописными тетрадками, в которых православные молитвы перемежались с заговорами на кровь-руду, на трясавицу и огневицу, а также записями пророческих видений и сновидений. На самом дне сундука была найдена малиновая бархатная папка. А в ней — семь школьных тетрадей в клеточку и косую линейку с напечатанными на задних страницах обложек таблицей умножения, клятвой пионеров Советского Союза, а также таблицей мер и весов. Тетради были убористо исписаны выцветшими багряными чернилами и сшиты между собой бордовыми ирисовыми нитками. Что до почерка писавшего, то он представлял собой нечто среднее между готическим и церковнославянским шрифтом. При попытке датировать рукопись мы столкнулись с неразрешимым затруднением. А именно: хотя на школьных тетрадках имеется ГОСТ пятидесятых годов двадцатого столетия, упоминания о телевизорах и компьютерах позволяют предположить, что это — современный текст.

Размышление

«Се, стою у двери и стучу…»
                 (Откровение 3:20)

Я Тебя никогда не пойму.
Столько времени зря пролетело,
Что не верю уже никому...
А понять — это только полдела.

С непонятной какой-то тоской
То «драконов» своих приласкаю,
То безлунной порою ночной
Всех друзей от себя отлучаю…

Где мне свежие силы найти
На единственно правильный выбор,
Если их не осталось почти?
Жизнь застыла бесформенной глыбой.

Пойти по направлению

Молодой учитель Иван Петрович, получив диплом преподавателя изобразительного искусства и выбрав в списке вакантных мест сельскую школу, отправился по распределению в свои родные места поближе к родительскому дому. Он не был женат и не успел обзавестись семьей, как это сделали его однокурсники. Потому не было огромных чемоданов и, как всегда, вояж был налегке.

Колеса электрички отстукивали монотонный ритм. Вблизи мелькали дорожные коммуникации железки, полустанки и светофоры, переезды и шлагбаумы... Радушное, Божедаровка, Милорадовка... Какие удивительно трогательные русской душе эти старые названия малороссийских селений! Иван Петрович их помнил с детства. Закрыв глаза в легкой дремоте уже виднелась деревенька Деброва, к которой надо было идти или проехать на подводе по грунтовой дороге в несколько километров. Вдыхая аромат широкой степи и, на подходе к хатам с соломенными крышами и садами с плетеной изгородью, хотелось ступать босиком по теплой и мягкой как пух земле.

Знакомой

Я люблю твою улыбку
И с хитринкой карий взгляд…
Я с тобою почвой зыбкой
Мог идти хоть наугад!

Мог тебя встречать под вечер.
Провожать под шёпот звёзд.
И, обняв тебя за плечи,
Думать: всё у нас всерьёз…

Только вот чего-то трушу,
Помня взгляд твой с хитрецой.
Сквозь него не видно душу —
Вот и маюсь холостой!

Как больно жизнь в тебе болит

Как больно жизнь в тебе болит:

живи и помни,

что всё когда-то отболит —

трать экономней

святую муку бытия,

лишь в ней надежда,

что будем живы ты и я

в любви безбрежной.

Слова порою не нужны

Бывают люди, которые всегда говорят только умные и хорошие слова,
но чувствуешь, что они тупые люди.
А.П. Чехов

Слова порою не нужны,
Они осколки чьих-то мнений.
Тебя спасают только сны
От затянувшихся затмений:
Обычных, временных, сплошных.
И им до лампочки всем кто ты —
Иль воплощенье крутизны,
Или строитель без работы.
И на твоё «люблю» у  них
Свои особые подходы.

Страницы