Очистись, дỳше...

Глас Господень на водах вопиет, глаголя:
приидите, приимите вси Духа премудрости,
Духа разума, Духа страха Божия, явльшагося Христа.
                                      Из тропарей на водоосвящении

Очистись, дỳше, как когда-то Нееман!
Всё тот же Иордан перед тобою —
для омовенья, с верою живою,
для врачевания духовных ран.

И голубь смысла вспыхнет над тобой,
сыновнюю судьбу преднарекая.
Останься Авелем, когда витает «Каин
сомнения» над праздною толпой;

не забывай, Кто впереди — как свет,
пронес Себя, страдая и смиряясь,
и Чья в тебе сознательная завязь,
Чей лик мерцает — радости в ответ!

Когда падает снег...

Когда падает снег тихо и не спеша
На ресницы и веки, и щеки,
Когда падает снег, — невесома душа
Слышит голос из неба далекий.

Когда падает снег, словно в поле свеча
В одиночестве высится тополь.
В дремоте его ветви седые молчат,
На ветру наигравшись превдоволь.

Когда падает снег, замирает вода,
Как бы слушая речной плеск става.
На крещенскую прорубь Креста — Иордан
Белый лебедь спустится плавать.

Родина

Ямы Форума заново вырыты
И открыты ворота для Ирода,
И над Римом диктатора-выродка
Подбородок тяжелый висит
                            О.Э. Мандельштам

А знаете здесь жить-то страшно:
Шаг влево — кажется, — расстрел...
Вот Некто-в-Сером даст отмашку —
И ты, уволенный от дел,
Да что там — и от жизни, будто
Комар, прихлопнутый впотьмах,
Прощаешься туманным утром
С любовью, родиной... Сквозь страх
Еще мелькают силуэты,
Привычки, лица, голоса...

Пойте надо мной...

А когда всерьёз слягу, обомлев —
Жизнь нельзя купить-выменять —
Пойте надо мной, пойте обо мне,
И от моего имени;

На любой  мотив, голосом любым —
Только бы слова Божии,
Чтоб ненастным днём светом голубым
Небеса на миг ожили,

Чтоб крестом проплыл белокрылый стерх
Над моей земной пристанью,
Чтоб от песни той устремились вверх
Взоры, как один, пристально,

Два листа на верхушке тополя...

Мужайтесь в подвиге, не отступайте от него,
хотя бы ад восстал на вас и весь мир
кипел на вас злобой и прещением, и веруйте:
«Близ Господь всем призывающим Его во истине».

                     Прп. Варсонофий Оптинский

Два листа на верхушке тополя
Не сорвали ни дождь, ни снег.
Хоть ветра разгулялись по полю
И мороз сковал жилы рек.

Безнадежно крепко цепляются
Два листа в небесную синь.
Они честно в бою сражаются,
Ты попробуй их с ветки сдвинь.

Двери святости

Недавно моя дочь, учащаяся в киевской общеобразовательной школе, сообщила новость. Вместо Достоевского, которого в последние годы проходили в одиннадцатом классе как зарубежного (!) писателя, поставили Зюскинда с его «Парфюмером». В компании «невостребованных» вместе с Федором Михайловичем оказался также и Тургенев. Событие незаметное, но знаковое. Размышление об этой очередной ступени к изменению народного сознания приводит к мыслям... о святости. А именно.

Бывает, что звезда святости зажигается там, где нет никаких предпосылок для ее появления. Как зеленые побеги молодой травы находят путь через микроскопическую трещинку в асфальте, так и святость имеет силу пробивать твердыню многих человеческих и дьявольских преград. Святость неожиданно может вспыхнуть среди моря страстей, тины всевозможных греховных привычек, необразованности и даже безбожия. История Церкви знает немало таких случаев. Мария Египетская, находящаяся на дне разврата и вдруг нашедшая в себе невероятную силу покаяния. Святой Вонифатий, которого от постели любовницы до страданий за веру отделили всего несколько дней. Святость иногда даже не нуждается в проповеди — так было, например, со святой Варварой. Одно только созерцание красоты окружающего мира посеяло в ней семя веры.

Так бывает, но все же это редкие случаи, отмеченные в церковной истории именно своей необычностью. Они как немногие прекрасные цветы на каменистом склоне горы. Если же от этих отдельных побегов перевести взгляд к огромному цветущему саду православных святых, то мы должны будем говорить о воспитании святости.

Как много снега намело

Как много снега намело!
Как пахнет щедрою зимою!
Струится ярких фар тепло,
Плывут, плывут они рекою.

Стал город чище и родней.
Стоят киоски в шапках белых.
Незримый дым ушедших дней
Вдоль фонарей плывёт несмело.

С ним отпущу былую грусть,
Былые горести и беды,
И свежей тропкою пройдусь
По вновь оставленному следу.

Старик, мышь и небо

Во дворе большого кирпичного дома на куче чёрного угля сидит и горько плачет старик. Кисти рук у него чёрные, испачканные углём. Он трёт ими мокрые щёки, оставляя грязные разводы.

— Чего ревёшь? — спрашивает у него полевая мышь, вынырнувшая из травы. — Может помощь нужна? Я на твоих хлебах многих мышат вырастила, готова и послужить. Что за беда приключилась?

Старик глядит на неё непонимающими глазами, лоб чешет.

— Так обокрали меня, — говорит он.

— Кто обокрал? — спрашивает мышь.

— А ты правда хочешь знать? Ну, тогда слушай, только не перебивай....

Хлеб и вино

Стены столовой в школе, где я учился, были украшены разными плакатами. Один из текстов надолго остался в моей памяти. «Хлеба к обеду в меру бери. Хлеб — драгоценность. Им не сори».

Подобные агитки, в стихах и в прозе, встречались тогда часто. Их можно было увидеть в основном в заведениях общепита и в хлебных магазинах.

Спустя многие годы я часто думаю об этом. Что это? Рецидив крестьянского сознания в стране победившего социализма? Память о голодных годах и пережитых бедах? Тревога о национальном богатстве? А может быть — связь с Евхаристией?

Отношение к хлебу насквозь мистично. Оно никак не вмещается в рамки отношения к продукту питания. Ведь, по правде говоря, молоко, яйца, овощи тоже питают, спасают от голода, они тоже — драгоценность, но любовью пользуются меньшей. Если хлеб падал, его поднимали с поспешностью и целовали. Так не поступали ни с картофелем, ни с репой.

Оставив ум в забот мирских кругу...

Оставив ум в забот мирских кругу,
Я забываю часто, к сожаленью,
Что пред Тобою, Господи, в долгу
За жизни дар, за каждое мгновенье.

За новый день, за воздуха глоток,
За щедрый хлеб, за солнце надо мною…
За Твой премудрый Истины урок,
Изъявший из греховного покоя.

В мечтах избрав совсем не тот венец,
Совсем не тем проникнут созиданьем, —
Чем за добро воздам Тебе, Отец,
Что в Судный день представлю оправданьем?

А дети летают. Несколько стихотворений для детей

А ДЕТИ ЛЕТАЮТ

А дети летают?
А дети летают!
А дети летают
не только во сне.
Они замечают,
они понимают
и видят того,
кто невидим уж мне.
И ангел небесный
их оберегает —
хранит их улыбки, полёты и сон.
А ангел небесный,
когда пролетает
над их колыбелью,
им машет крылом!

Исповедь у старца

По благословению
Владыки Вениамина, Епископа Рыбинского

В девяностые годы прошлого столетия времена были противоречивые. С одной стороны, власти уходящей советской эпохи после празднования 1000-летия Крещения Руси, дали возможность всеобщему сближению Церкви и государства. С другой стороны, шли процессы, мешающие духовному возрождению, как внутри государства, так и в церковной среде. Произошел раскол на Украине между Московским Патриархатом и Киевским митрополитом Филаретом. Государственный переворот в Белом Доме не мог сохранить власть разрушенного постсоветского режима. Страна ждала перемен от перестроечного курса новой России в лице новых президентов. Ветер перемен со стороны европейских стран, принес в открытую для всех Россию не только свободу вероисповедания, но и ряд чужеродных православию учений и сект. Русской Православной Церкви надлежало, как во все трудные времена, явить свой голос по сохранению целостности государства и соборности. Владыкам позволено было избираться в Государственную Думу.

Не спастись без Крестов

Не спастись без Крестов, не спастись!
Умудряют они жизни лист.
Крест Голгофский с терпением нёс,
Истекающий кровью, Христос!

Если, Господи, воля Твоя —
Крест нести до последнего дня,
Дай по капле испить всё до дна,
И не важно — чья тут вина.

Помоги только верить и знать —
Со Креста пьёт душа Благодать.

Сон в Рождественскую ночь

Какое Рождество без снега,
Мерцанья звезд и тишины?
Без воскового льющегося света
С не до конца зашторенной луны

В уютный сумрак детской комнатушки?
Малютки наигрались и так мило спят.
К щекам прижатые игрушки
Кудрей разбросанных вдыхают аромат.

Вдоль разноцветной елочной гирлянды
Восходят и спускаются огни.
А где-то пастухам благовествует ангел:
Вы больше в этом мире не одни…

Рождественская песнь

Украсилось небо лучами
Трепещуще-радостных звезд.
Всё стихло и в сонном молчанье
Исполнилось сказочных грез.

Лежит под снегами деревня,
Над избами теплый дымок.
На горке церквушечка древняя,
В окошках горит огонек.

Ничто торжества не нарушит,
В священной ночи тишина.
Сквозь млечное звездное кружево
Приветливо светит луна.

Другая крайность

Обскурантизмом нас пугали и пугают, как бабайкой. И он действительно страшен, особенно в исполнении сильных мира сего, «всемогущих» олигархов, а вовсе не «заклеймённых» клерикалов. Запрет на просвещение масс ныне исходит откуда-то сверху, потому и система образования в плачевном состоянии, и новое геростратство в тренде. Неважно, что одёжка у новых геростратов иная — мы узнаём их по главному признаку: безжалостному разрушению созданного другими.

Христопоклонство или геростратство, —

так сформулировал суть проблемы поэт и художник Валентин Попов (Катарсин), и далее:

все из существ
вновь стали веществом.

При этом «лозунги-транспаранты» и всевозможные «кричалки» настырно зовут нас в светлое будущее. В какое же? Какие устремления в нас зажигают лозунгами? Желание просвещать народ? Учиться-учиться-учиться, как завещал… А чему же учиться? Тому, как быть «правильным винтиком» в социальном «танке» или «тракторе», собранном по западным чертежам.

Выстрел

Жизнь так незаметно выстрелила мимо: била ключом 
И вскипала, в зелёнке росла под забором, 
Крепко коней запрягала. Летели с высокой кручи: 
Всё выше и всё трагичней. Не плачь. Но своим плечом 
Подпирая окошко, ты слушай: как хрипло, хором, 
В грозу запевают тучи. Могучи они, летучи, 

И пламенем нежным синеют, и безнадёжно терпки: 
До немоты беспристрастны, сея слезы льняные. 
Им видно, как шарят мыши в амбарах и по сусекам, 
И как ремонтируют крыши. Где жестокие мерки 
Невероятно точные. Плачущие, больные 
Снимают простые люди с гробов грядущего века, 

Страницы