«Кому все это надо?» - спросил он себя, остановив свой взор на книге, которая среди прочих брошюр выделялась ярким красным цветом. Один, из ее уголков сильно выступал наружу из кипы наложенных друг на друга книг.
Уже второй раз к ряду перечитывал ее отец Аркадий за последние пару месяцев. Благоговейные чувства к трудам святителя Феофана, как и к личности самого святого, возникли у него еще во время учебы в семинарии.
По мнению отца Аркадия, как сам он часто по этому поводу выражался, «Затворнику Вышенскому удалось разложить все по полочкам», - о главном и важном он рассказал просто и доходчиво – так, что бери и практикуй на деле, безо всяких на то собственных толкований и домыслов.
До сих пор священник убежден, что мысли и наставления Феофана (Вишенского) современны и бесконечно актуальны…
… Каждый раз, когда отец Аркадий заходил в свою комнату, он обязательно, хотя бы мельком бросал взгляд на свои книжки. Да и не мог он этого не делать, поскольку находились они везде, где только можно было: и на подоконниках, и на комоде – куда не глянь, везде книги. Он не был против этого. Ему вполне нравился такой «порядок вещей», интерьер, так сказать. Попросту, он любил книги, а главное, любил то, что в них. И чем больше он из них узнавал, тем сильнее было его желание делиться этим узнанным с другими. Собственно, этого требовал и род его деятельности, в которую он с головою и полной самоотверженностью был погружен.
Но в тот день отец Аркадий был другим. Он вошел в комнату будто сам не свой. На «Путь ко спасению» Феофана он взглянул с полным равнодушием. «Пустое это», - на выдохе прошептал он, махнув рукой в сторону книжной полки, - «лишь трата времени», - продолжал он негодовать в присутствии любимых книг, будто разговаривая с ними, как с живыми.
Это не единственный раз, когда священник возвращался домой в таком состоянии – то ли безнадежности, быть может, обреченности. Вообще, отец Аркадий не был каким-нибудь там романтиком или излишне сентиментальным человеком. Он вполне отдавал себе отчет, что любой человек настолько склонен к противоестественному, что «доброе, которое он хочет, не делает, а злое, которое не хочет, делает» (Рим. 7; 19). Впрочем, отец Аркадий понимал и другое: человек – это настолько не животное, что при его собственном желании и маломальских усилиях он способен даже богом стать, - как бы «мастером» в своем деле, будь-то мирском или надмирном. И что единственной помехой этому может быть только банальная лень.
…Тем днем было воскресенье. На богослужении по обыкновению отец Аркадий обратился к присутствующим с монологом. Цитаты из творений святых отцов он, как и всегда зачитал из «блокнота» смартфона, - вообще проповеди, как и большинство проповедников отец Аркадий произносил «из головы» (не без подготовки, разумеется), однако мысли отцов, которые к ним прилагались, он считал важным доносить в точности, потому заранее и записывал их в приложение, чтобы затем дословно без малейших упущений воспроизвести в нужном месте.
Сказанным священник остался доволен, в том смысле, что все им запланированное и на его взгляд крайне важное максимально удалось озвучить. Посвятил в этот раз свою проповедь отец Аркадий теме Страшного Суда, в которой раскрыл суть христианской жизни: «она, - сказал он, - не в количестве поклонов или объемах прочитанных молитв и не в долголетнем стаже пребывания в храме или сладкозвучных аккордах песнопений, - суть христианской жизни – в любви и милосердии к ближнему: поделился ли ты куском хлеба или рубахой с нуждающимся, посетил ли больного или лишенного свободы? – Вот о чем Судия спросит каждого в свое время, - заключил пастырь.
Усугублялась его радость и от того, что аудитория его слушателей была, как ему показалось, весьма сосредоточенной и внимательной.
Так это было на самом деле или нет, во всяком случае, отец Аркадий не был из тех людей, кто обольщается, так сказать, не заглянув внутрь, видя лишь обертку или одежку. Он, как говорят о таких, «бывалый поп». Разное и от разных приходилось и видеть, и слышать: и во время исповеди, и далеко за ее пределами. Поэтому такие явления, как разочарование или очарование – уже давно не его стиль. Тридцать лет уж, как в священном сане. Такого рода демонские проделки – уже в далеком прошлом.
При этом, за все время своего служения отец Аркадий и не мутировал в сталь, «оловянного солдатика», так сказать, но остался все тем же - лишь человеком с присущей ему «накопительной системой» личных душевных травм, которые все более наслаиваясь друг на друга, со временем, как известно, превращаются в тяжеленный балласт, который отнюдь не способствует полету в высь духовную.
Причина, которая на этот раз прервала воскресную радость священника и ввергла его в душевный дисбаланс, по-видимому, был вопрос от Аннушки – этой завсегдатайше-слушательнице отца Аркадия, которая, во время его забогослужебных речей всегда ближе всех, у самой солеи, располагалась, дабы внять слову пастыря. Вопрос очень простой, но для закаленного сердца отца Аркадия, тем не менее, оставшийся все-же крайне острым и болезненным. В таких случаях его огорчают не сами такого рода вопросы или их содержание, но то, кем они задаются. В церкви Анна - почти ветеран, без малого как 20 лет уже. Причем прихожанка она регулярная, не так, что однажды в месяц церковный порог переступает. Да и воскресная школа для взрослых без ее участия не проходит. В фейсбуке, инстаграме и других соцсетях и православных группах не отстает, активно состоит и участвует. По книгам с советом обращается: какие почитать.
И, вдруг, на тебе, отец Аркадий, вопросик в постбогослужебное междочасье, - этакая благодарочка от родных прихожан спустя годы за дела твои пастырские добросовестные!
– Скажите, батюшка, сильно ли я провинилась пред Господом, неверно сосчитав количество повторений молитв, произнеся «Господи, помилуй» тридцать раз вместо положенных сорока? – с серьезным лицом спросила Анна. – Вчера на правиле такое со мной случилось впервые, – посетовала вопрошающая.
Сказать, что отец Аркадий был удивлен содержанием данного вопроса, ничего не сказать. Он был буквально сражен «на повал» от того, что о подобном его спрашивает человек, прошедший долгий и длинный путь в Церкви, и, который по логике, как кажется, должен был бы находиться на ином витке духовной градации, в отличии от новоначального неофита, которому, в силу его неопытности, всякого рода буквоедства и детали, - и присущи, и естественны.
Нет, отец Аркадий не из тех, кто злоупотребляет «икономией» или пренебрегает Уставом и церковной дисциплиной. В этом отношении он строг и пунктуален, иногда даже непреклонен, так как не понаслышке знает, к каким последствиям может привести чрезмерное попустительство и послабление.
***
Уж таковы жизненные реалии, что человек настолько падок на всякого рода злое, что ему достаточно малейшего толчка, чтобы вмиг угодить в его оковы. «Льва, рыкающего и ищущего, кого поглотить», которому вполне достаточно лишь фаланга пальца, чтобы сожрать человека «с потрохами», еще никто не отменял. Потому-то верующему и необходимо не расслабляться, быть «на чеку» и держать себя «в тонусе», - всегда находиться, что называется, «на боевом посту» своей души, чтобы не быть усыпленным гипнозом искусителя, подстерегающего свою жертву на каждом углу с целым арсеналом разнообразных соблазнов и искушений.
Что бдительность - одно из важных и главных условий, чтобы не стать добычей дьявола – об этом непреложном духовном законе отец Аркадий знал не только из Писания, но и из собственного опыта.
В то же время, однако, когда ему всякий раз выпадал случай оказаться перед выбором между «субботой» и «человеком», он всегда и без раздумий отдавал предпочтение последнему не только по причине наличного ему природного добродушия, но и вследствие руководимой им евангельской максимы о том, что «суббота для человека, а не человек для субботы» (Мк. 2, 27).
Оттого он и был не столь дотошен и порой весьма гибок в отношении тех, как он их называл «религиозно-вспомогательных» средств, которые от взаимодействия с «человеческим фактором» иной раз могли разжечь огонь вражды в межличностных отношениях, послужить поводом для конфликтов.
По его мнению, те «посредственные элементы», которые не являются онтологической квинтэссенцией христианской Веры и по сути имеют второстепенную важность, не стоят того, чтобы быть предметом для внутриприходских распрей и междоусобиц; обстоятельством, способствующем попранию основополагающих и фундаментальных ее истин.
«Не ставьте человеческих обычаев выше Божиих требований!.. Пусть обычай подчинится человеку ради Бога, а не господствует над человеком, отдаляя его от Христа», - строго напоминал отец Аркадий при случае, когда «традиционалистическая» часть церковной жизни его прихода, по той или ной причине (это мог быть, например, «сбой» в богослужении), становилась главной темой и побудителем горячих споров внутри клира, норовивших разразиться в очередной скандал.
«Абсолютизировать в качестве самодостаточных ценностей индивидуальную дисциплину, всякие готовые модели и кодифицированные формулы, сродни идолопоклонству!», - подытоживал он свою реплику в надежде остудить пыл возбужденных виновников разлада чем-нибудь философским.
«В конце концов, только любовь имеет решающее значение во всех поступках верующего человека, а не буква закона или исполнение канонов. Потому что именно она – «первая и наибольшая заповедь», именно ею был движимый Христос в осуществлении Своей земной Миссии и именно ею, собственно, является и Сам Бог.
Он – тот единственный спасительный путь, остальное же: обряды и традиции, знаки и символы, формы и предписания, все эти т.н. «человеческие конструкции» суть – «путеводные знаки», регулирующие движение идущего этим путем; это - те границы, которые «обозначают предел, т.е. ограничение, детерминацию (описание) церковного опыта. Как описание и ограничение, определение никогда не заменяет и не исчерпывает опыта, но только соотносится с ним…». И они непременно важны! Но важны до тех пор, пока не превращаются в сам этот путь, т.е. в те «идеологические принципы», которые становятся заслоном и стеной между Богом и человеком». - словно жирную точку ставил священник в своем назидательном монологе.
***
В общем же и целом, отец Аркадий хотя и был законопослушным гражданином своей Церкви, добросовестно выполняющим свой долг, как священник, служитель и наставник, но в то же время, он был и человеком рассудительным, умеющим «отделять плевелы от пшеницы»; тем редким в его кругах «экземпляром», который четко знал, что «дверь», «замок» и «ключ от замка» (как пел один великий поэт и музыкант), - не одно и то же.
Оттого и слыл он в среде своих собратьев «мудрым пастырем». А некоторые из них даже называли его «отцом Антиподом», имея ввиду его кардинальную противоположность своим древним прототипам, «оцеживающим комаров, а верблюдов поглощающим».
Но даже не эта личная позиция отца Аркадия, этот его дар от Бога, были задеты «животрепещущим» вопросом рабы Божией Анны. Струны его тонкой, впечатлительной души затрагивал все тот же злополучный факт, уже давно обнажившийся глазам священника, что далеко не каждый прихожанин, в скольких бы объемах он не переслушал спасительных слов Благой вести и речей проповедника, разъясняющих ее смысл, старается иметь «уши души своей отверстыми». «Отсюда, - по слову свт. Тихона Задонского, - бывает, что слышит человек проповедь Слова Божия, и часто хвалит, но тем словом не обновляется, не подвигается и не возбуждается к его плодам, и так бесплодно бывает для него слово».
- И ведь столько проповедей было произнесено! – по-человечески негодовал про себя отец Аркадий, - сколько души и сил было вложено в эти речи во всеуслышание в надежде, что сказанное не пройдет мимо слушателей и возымеет хотя бы маломальский духовный успех! А проку оттого – ноль. И Аннушка со своими «кабаллистическими» вопросами – тому явственное во плоти доказательство. Хотя с ее-то стажем пребывания в Церкви Христовой пора бы было и преподобной стать.
- И сколько же еще таких аннушек с «затворенными душевными ушами!» – сожалел «мудрый пастырь», - которые буквально прилипают к амвону в момент проповеди, чтобы, как кажется, не пропустить ни единого доносящегося оттуда слова о «высших материях» и чтобы поглотить спасительную информацию в полном объеме всем своим существом, но при этом, судя по уровню важности задаваемых вопросов священнику, топчущихся на одном месте, причем, на регулярной основе? Очевидно, что не счесть.
Но тем и горше на сердце, что те из верующих, кто прослушал многолетний «курс» проповедей, и, помимо этого, наверняка старался денно и нощно «поучаться правде Божией» еще и самостоятельно (или нет?) и кому бы уже и самим лекции читать новоначальным, делясь с ними собственным религиозным опытом - все еще интересуются не «религией духа», но «религией буквы и обряда», - всякого рода формальностями и механизмами или, что еще хуже, какими-нибудь штуками теургического толка в эзотерическом смысле этого слова. «В какой цвет окрасить пасхальное яйцо?» – Вот, что оказывается подчас важнее того, без чего человек превращается в жалкие «медь звенящую или кимвал звучащий» (Кор. 13, 1)! Вот, что в шкале духовно-нравственных ценностей, занимает отметку №1.
Но пока эти и подобные им мысли роились в голове «отца Антипода», Анна с нетерпением ожидала его ответа.
Но что было ей сказать? – безнадежно озадачился пастырь. – Сколько уже было на сей счет говорено-переговорено, проскандировано. И толку с того? Что еще нужно воспроизвести такого, чтобы достучаться, наконец, до глубин ее души и сердца?
Вместит ли она слова покойного отца Александра Меня? (в голове отец Аркадий стал перебирать цитаты из трудов священника на соответствующую тему).
Нет, надо что-то попроще, - подумал он, и сразу же нашелся.
- Аннушка, ну пойми, - со снисхождением ответствовал он, - Господь ведь не математик, и угодны Ему не количество повторений молитв или их продолжительность, но, прежде всего, качество - то расположение духа, в котором ты обращаешься в них к Богу. Для Него важно не «сколько», а «как» ты молишься. Исходит ли эта молитва от искренне сокрушенного и смиренного сердца (см. Пс. 50, 19) – вот они, критерии правильной и подлинной молитвы, именно об их присутствии в своей душе и нужно заботиться. Молитва должна быть мольбой, воззванием, которые невозможны в состоянии пустозвонства.
«Сын мой! отдай сердце твое мне…» (Притч. 23, 26) – вот чего желает Господь. – продолжал отец Аркадий, - так отдай его!
- А в заключение, Анна, вот, что я тебе скажу. – многозначительно произнес священник. - Помнишь притчу о девяти девах?
Женщина положительно кивнула.
- И знаешь, чего им недоставало?
Не дожидаясь ответа на поставленный вопрос, отец Аркадий сразу же продолжил свое назидание, цитируя любимого им святителя Феофана:
– Именно «внутреннего делания. Внешне они были исправны, —девство соблюли, и постов не нарушали, и в храм Божий ходили, и прочее, уставом положенное, исполняли; а об устроении мыслей и чувств не попеклись. И было сердце их, вместо храма Богу, —дебрь, всякими дикими растениями заросшая, полная гадов и насекомых, или запустелое здание, - жилище филинов и нетопырей».
На том пастырь и паства, в лице раздосадованного священника и довольной прихожанки и попрощались до воскресенья.
***
Вечером того же дня, отец Аркадий, поцеловав свою матушку и пожелав ей спокойной ночи, улегся под теплый плед на свой жесткий диванчик и уснул, изменив своему обычаю прочитывать перед сном хотя бы несколько страниц одной из разбросанных повсюду любимых им книг.
Утром, неукоснительно следуя сложившимся семейным устоям, матушка Наталья подавала горячий, ароматный кофе своему супругу, который уже бодрствовал с книгой в руках, бороздя пальцем по ее строкам.
Поблагодарив женушку за доставленное удовольствие, отец «Антипод», которого этим утром словно подменили, ибо на данный момент он был совершенно не похож на себя вчерашнего, вдруг выбросил: «ничего, матушка, прорвемся… ведь вода камень точит», и, улыбнувшись затем добавил «не правда ли?»
Протодиакон Геннадий ПЕКАРЧУК
