Корней Чуковский

Воспоминания Корнея Чуковского, который был исключён из гимназии по «Циркуляру о кухаркиных детях»

Министр

Иван Давыдыч был известный добряк. Все так и говорили о нем:

— Простой, отзывчивый, душа нараспашку.

Он и сам повторял постоянно:

— Двери мои открыты для всех. Приходи и бедный и богатый!

Если с вами случилась беда, идите к Ивану Давыдычу. Живет он на Невском, во втором этаже, в доме армянской церкви.

Иван Давыдыч встретит вас очень радушно, усадит в кресло, угостит папироской, внимательно выслушает и даже губами причмокнет.

Не хотите ли, чтобы он дал вам записочку к какой-нибудь важной особе? Сделайте одолжение! Пожалуйста! Иван Давыдыч никому не отказывает!

Вы даже не просили его, а он с радостью макает перо, придвигает бумагу и пишет о вашей беде генерал-лейтенанту Грессеру, или князю Мещерскому, или графине Уваровой, или Вышнеградскому, министру финансов. Мало ли у него всемогущих знакомых!

Покуда он пишет, вы смотрите на него с благодарностью. Есть же на свете хорошие люди! Даже наружность его начинает вам нравиться. Сам он маленький, а голова как котел — лысая голова, без единого волоса. Ни бороды, ни усов! И вам начинает казаться, что он ужасно похож на щелкунчика, каким вы в детстве щелкали орехи: ножки тоненькие, нос закорючкой, — и от этого он кажется вам еще симпатичнее.

I

Всякий раз, когда я перелистываю его стихотворные сборники, у меня возникает множество мелких, стариковских, никому, должно быть, не нужных, бытовых воспоминаний о нем.

Читая, например, его знаменитые строки:

Ночь, улица, фонарь, аптека, —

я вспоминаю петербургскую аптеку, принадлежавшую провизору Винникову, на Офицерской улице, невдалеке от канала Пряжки. Мимо этой аптеки Александр Александрович проходил и проезжал каждый день, порою по нескольку раз. Она была по пути к его дому и в его «Плясках смерти» упоминается дважды.

Помню, что в тех же «Плясках смерти» под видом живого покойника частично выведен наш общий знакомый Аркадий Руманов, талантливо симулировавший надрывную искренность и размашистую поэтичность души.

Анатолий Федорович Кони, почетный академик, знаменитый юрист, был, как известно, человеком большой доброты. Он охотно прощал окружающим всякие ошибки и слабости. Но горе было тому, кто, беседуя с ним, искажал или уродовал русский язык. Кони набрасывался на него со страстною ненавистью. Его страсть восхищала меня. И все же в своей борьбе за чистоту языка он часто хватал через край.

Он, например, требовал, чтобы слово «обязательно» значило только «любезно», «услужливо».

Но это значение слова уже умерло. Теперь и в живой речи и в литературе слово «обязательно» стало означать «непременно». Это-то и возмущало академика Кони.

— Представьте себе, — говорил он, хватаясь за сердце, — иду я сегодня по Спасской и слышу: «Он обязательно набьет тебе морду!» Как вам это нравится? Человек сообщает другому, что кто-то любезно поколотит его!