Омилия

Монолог пациентки

Если мы встретимся на улице, вряд ли вы сразу догадаетесь о том, что я — ненормальная. Внешне я ничем не отличаюсь от остальных людей. Разве только не буду смотреть вам в глаза, когда вы заговорите со мною, и, должно быть, постараюсь побыстрее от вас отделаться. Только без обид: общение с людьми обременительно, когда болит душа.

А встретиться мы запросто можем. Нас, пограничников, в периоды ремиссии отпускают на прогулки в город. Ненадолго, часа на два, перед полдником.

Да, я сейчас живу в больнице для душевнобольных.

Там совсем не страшно. Ну... или страшно, но не совсем. Не так страшно, как кажется тем, кто ни разу не переступал порог этого заведения. Там страшно иначе.

Здесь обронили ветви лето,
И ветер выплакал росу,
Ах, говорили – не спасу
Я чувств без солнечного света.

И глупо выдумав случайность,
Вы удивлялись, как прошла
Я там, где точно не могла,
Как сердцем вслушивалась в тайну.

Разговорились как-то Гром и Молния, но разговор их не был угоден обоим. Нахмурил Гром черные брови, надул тучные щеки. Молния раскраснелась от негодования. И грянула гроза! Гром прогремел властно и громко. А Молния ну пламя свое полыхать: то там сверкнет, то там вспыхнет, то там полыхнет. Подошел Гром к Молнии и говорит:

— Что никак не уймешься? Я сказал свое слово веское и забыл, а ты все носишь в себе яркое пламя, повсюду искры метаешь, людей тревожишь.

Октябрь поёт романс, и дождик ритмом вторит,
Танцует жёлтый лист свой медленный фокстрот.
Осенний дилижанс стремителен и вскоре
Промозглым ноябрём свернёт за поворот.

С холодною зимой, увы, не жажду встречи
И у седых ночей прошу один аванс:
За упокой любви пока не ставить свечи…
Немного задержись, осенний дилижанс.

Дождь-барабанщик бьёт по крышам и дорогам,
И золотистый клён прощается с листвой.
Осенний дилижанс, притормози немного
И забери меня в край листопадный свой.

Моё село, родная хата,
И вид на поле вдалеке –
И есть мирок мой необъятный,
Что умещается в строке.

Ещё берёзка у дороги
С густою, длинною косой,
И мамин взгляд – простой и строгий,
И воздух дивный и живой;

Колодца скрип, кошачьи песни,
Хозяйка статная Луна,
И жизнь без пафоса и лести,
Что слаще крепкого вина.
 

Наше путешествие на Адриатическое побережье Черногории было совсем коротким — всего одна неделя. Однако я думаю, что впечатления от этой очень красивой страны останутся на долгое время.

Надо сказать, что нам очень повезло — всё это время мы жили на маленькой вилле, расположенной в исключительно живописном месте — в небольшом посёлке Режевиче. Этот посёлок разбросан по крутым склонам скалистых гор, покрытых лиственным мелколесьем. Дома уступами спускаются к морю и построены, как правило, из местного белого камня — кажется, единственного добываемого в Черногории минерала. С точки зрения жителя равнины строить что-либо на таких крутых местах просто немыслимо, но...строят, причём города и посёлки получаются очень даже красивыми.

Не зарекайся от зимы и от хандры.
Весна не вечна в этом сумеречном мире.
И даже в тёплой и ухоженной квартире,
стеклопакетов  рамы наглухо закрыв,

не зарекайся от пронзительных ветров,
что проникают даже в недра подземелья.
Не зарекайся от плохого настроенья
и от холодных, не уютных вечеров.

Многие в наш век, с великим рвеньем,
Ради славы, власти иль монет,
Предлагают «верный путь к спасенью»,
«Средство от болезней и от бед».

Нарасхват «бесценные» уроки,
Даже то не сбавит пыл людей,
Что терзают грязные пороки
Ум и душу лжеучителей.

И лжесчастья люди ждут упрямо,
Не Творца взыскавши в час невзгод,
Позабыв плачевный путь Адама,
Что вкусил в раю запретный плод.

Кусок кристалла мастер ограни́т –
- И станет тот издельем драгоценным.
А жемчуг – нет! – он сам себя расти́т
И сам стремится к форме совершенной…

Кристалл – мертвец! Он истине чужой
Покорно служит линзой и экраном.
А жемчуг – нет! – он организм живой,
Зача́тый Солнцем в лоне Океана…

Жемчужина…- в ней всё, что я хотел:
И свет, и сумрак; пылкость и степе́нство…
…Хоть я и мастер ювелирных дел –
- В ней нечего добавить к совершенству!

Когда догорает заря
И небо созвездий коснулось,
Когда по листве сентября
Уходит недолгая юность.
Тогда догорает свеча,
Приходит далекая память
И шепчет хмельными словами:
— Ах, если бы снова начать!

Когда догорает огонь,
Ладони усталые стынут.
Когда угасает любовь,
У сердца-холодные льдины,
Тогда догорает свеча,
Приходит далекая память
И шепчет хмельными словами:
—Ах, если бы снова начать!

Когда угасает звезда,
Она никогда не проснется.
Когда угасает судьба,
Но юной душа остается,
Тогда догорает свеча,
Приходит далекая память
И шепчет хмельными словами:
— Ах, если бы снова начать!

И прощанье,  и плач — в параллель,
как паденью цветному, — капель,
этот цвет, как пятно  на году,
от мозаики слепнешь...  В ряду
виснут золото, яшма, рубин,
и уже остроту белых спин
на себе ощутила вода, —
так пронзает собой красота.
Скорость света обманчивей, злей,

на кону длины дней и ночей,

сны деревьев и рек, и земли,

как ни крась их и как ни ряди...

Неизменно, свершив оборот,

сединой покрывается год.

Рогатая овечка
бодает мне сердечко.
«Ату-её! Ату!»,
не-то беду найду.

Козёл бодливый на ходу
поймал овчинное «Ату!»

А я вперёд  иду-иду
и всё кричу «Ату-ату!».

Хоть волк зубастый попадётся
моей атуке улыбнётся.

Я грозно прокричу «Ату!»
и без проблем домой дойду.
 

По лунной дорожке в лимонном ажуре
                                              плывут облака.
Пернатую песню чуть слышно воркуют
                                              два голубка.
Сломались часы на заброшенной башне.

Кровать-скамейка. На ней рожали…
Древесный запах заполнил дом.
Скрипели двери, будто скрижали
Писались тоненьким угольком.

Сходились гости. В руках – по стопке.
Спешили, видно, на огонёк.
Слова и Слово бросали в топку.
А на дощечке спал мотылёк.

Сражались мысли на поле битвы.
Пищали мыши на чердаке…
А к сердцу близко
Дрожал, как листик,
Листок с молитвою в левой руке.

Гремели кружки. Горели свечки.
Смеялись люди. Им невдомёк,
Что Божий Ангел достал из печки
С горячей кашею чугунок…

Роняло небо за слезой слезу,
Деревня милая лечила раны,
Пил на полях смурной закат росу
И снова я стоял на самой грани.

На грани в бездну, в сотканную тьму,
С пустою охмелевшею душою,
И сам не знаю, Отче, почему
Я разминулся на пути с Тобою.

Прости, Отец, меня в несчётный раз,
Души не заживают злые раны,
Но верю я, что из небесных глаз
Рассвет прольётся чудный и багряный.
 

Сердце — в тисках:
дух поёт, не смолкая.
Грех — в завитках:
корчится досаждая. 

Жажда зовёт —
полночь всё ближе, ближе...
Боль — изживёт,
болью старайся выжить.

Судеб разлёт
нас наделяет властью.
Радостен взлёт,
адость и есть счастье.

Голосом — ввысь:
наперерез страху,
голосом длись —
песнь одарит взмахом.

Ни пифия, ни гуру, ни пророк -
Всего лишь путник на степной дороге.
Юродствующий, нищий и убогий.
Не выучивший вовремя урок...

Сума полна — всё травы-корешки,
Пригоршня песен, слёзные отвары...
Мне самому то — и не надо даром.
Я раздаю — настойки и стишки.

Я проповедей — сроду не читал.
А исповедь... кому оно какое...
Отнюдь, не вышло из меня героя.
И не случилось то, о чём мечтал.