Омилия

Любовь проста,
ей ни к чему тирады,
признания и клятвы не нужны.
Ей, по-большому, ничего не надо.
Но, чтобы в темноте ей не кружить,
ты выйди, встреть её,
введи в свой дом и валенки
                                 поставь на печку,
горячим чаем напои,
и станет радостным твоё
                                               сердечко
в присутствии Любви.

В солнечном потоке золотится снег!!!
Чудом наслаждаться мне мешает грех.
Дивной красотою мир весь осиян!
От того в душе моей отчётливей изъян.
Нам дано от Господа множество щедрот,
Мы не в силах оторваться от земных забот.
Слышим же мы Божий глас, что зовёт нас ввысь.
Словно к маме деточка,
                                             к Богу устремись!

Ни ветра, ни птиц, лишь гнетущая высь
Да голые ветви ореха.
И даже стихи от меня отреклись,
Оставив тревожное эхо.

На мокрых знамёнах зонтов и плащей
Случайно снежинки замечу.
И снова, нарушив порядок вещей,
Пойду вдохновенью навстречу,

Туда, где исчезнут сомненья. А страх,
На ленточки совесть изрезав,
Спасительным словом замрёт на губах,
Напомнив мне привкус железа.

Вопросов кажущихся — тьма,
Ночей усталость.
А тут ещё тоска-зима
Вдруг разрыдалась.

Невыспавшийся дождь в окне
Проходит мимо
Душевной ломки в тишине
Неумолимой.

Я стояла у почтового окошка, в котором принимали и обрабатывали посылки. Светлана (оператор) перекладывала мои бандероли, беспокойно поглядывая на растущую очередь. Из зала послышался возмущённый голос женщины, раздраженный и неприятный:

— Ну и мне только упаковку купить. Стойте. Я вот с работы отпросилась и стою.

Мягкий мужской голос возражал ей:

— Милые женщины. Ну что вы всё шумите. Да, поймите же, я хочу отправить посылки старикам-родителям и внукам на Рождество. Вы только подумайте. Ведь они совсем не ждут. И, вдруг, приходит посылка. Сюрприз! Как же они обрадуются! И не важно, что я туда положу — игрушки, полотенца. Главное — сюрприз. А вы — кричите.

Впервые он увидел её на одной из улочек города.

Она была одета в неприметный черный плащ, и его широкий капюшон почти полностью закрывал её лицо. Не слишком высокая. Не слишком низкая.

Кажется, она ничем не выделялась из толпы. Однако он заметил её.

Заметил её узкие белые руки, прячущиеся в складках плаща. Её по-особому прямые плечи. Её парящую походку. Легкую, тихую, словно её ступни вовсе не касались земли.

Он долго стоял посредине улицы, провожая незнакомку взглядом.

Под расписным одеялом
Лежалось уютно вполне.
И почему-то казалось,
Что я не один в тишине.

Это останется тайной,
В которую веришь душой —
Кто-то совсем не случайно
Всегда наблюдает за мной.

Зная осеннюю скуку,
Как павший листок на траве,
Он одиночества муку
Развеял в моей голове.

А мы живём, чему то, вопреки,
И пусть потоки чувств ослабевают,
Пусть пересуды словно пауки,
К нам из щелей порою выползают,
Но мы живём. Течёт по жилам кровь,
Я не скажу, что «жизнь нам по колено»,
И ты не говоришь мне про любовь,
Слова — они кипят пустою пеной.

Но мы живём. Порою ты устав,
Колюч бываешь, словно старый ежик,
Но в основном — всегда бываешь прав,
И я права, порой, бываю тоже.
Ты для меня — опора всех опор,
И пусть не видно этого снаружи,
Но знаем мы с тобою с давних пор -
Как я тебе, так ты мне очень нужен.
Сидим у телевизора рядком,
Как два седых, блаженных ангелочка,
И нежность вьётся тихим комельком,
И между нами есть касанья точка.

I

По аллее ходили и ждали,
Ни тоски, ни печали, а нив,
И минувшего звездные дали,
Отлетали, как птицы, сложив

Тайну счастья: душа тосковала,
И крепчала в наивном бою,
Не дождались девятого вала,
На межзвездном прозрачном краю.

И пред светом капризным заката
Углядели прозрения миг,
Было скользко на камнях покатых,
Но не больно горланить и в крик.
II
...И над мраморной львиною кроной,
Поврежденной вандалами так,
Что смеялись вороны со стоном,
Углядев им неведомый знак.