Вы здесь

Проза

Ноктюрн

Носите бремена друг друга

Ах, как же она любила эти службы! Иванка входила в церковь на возгласе: «Оглашенные изыдите!», на начало Литургии Верных. Её узнавали. Приветливо кланялись и всегда пропускали вперед. Она, держа за руку старшего шестилетнего Степана и неся младшего полугодовалого Михаила, проходила мимо прихожан. Мимо чистеньких бабушек в хлопковых платочках. Мимо шикарных дамочек в норковых и собольих шубах с небрежно накинутыми на волосы шёлковыми шарфами. Мимо многодетных, заторканных жизнью, и неухоженных мамочек. Останавливалась за левой колонной под иконой Божией Матери «Прибавление ума». Это было её любимое место. Помня об этом, служащие при храме бабульки, ревностно охраняли заветный пятачок, никому не позволяя даже на мгновение задержаться на «княжьем» месте.

— Молись тут. Богородица тебя и отсюда услышит.

Говорили они, оттаскивая в сторону рискнувших поклониться Пречестному образу.

Красные огоньки

Солнце на небе круглое, желтое. Как спелое яблоко у бабушки в деревне. В кустах воробушки шумят. То ли играют, то ли ссорятся. Яркие головки одуванчиков высунули макушки.

— Мама, а когда одуванчики вырастут?

Егорка держит маму за большой палец.

— Как вырастут, сынок? — не понимает мама.

— Ну, когда они вырастут, и детишки будут на них дуть, а они улетать в небо?

Мама улыбается.

— Вырастут, малыш, скоро вырастут.

Мирным путем

Назико Накашидзе страдальческим взглядом оглядела кучу кульков, выгруженных на стол из сумок. Впереди ее ожидала уйма дел. Завтра у Нугзара, ее мужа, юбилей — 55 лет. Отметить решили скромно, узким кругом — человек 30, не больше.

Но вот загвоздка: идет первая неделя Великого поста, стол должен быть обильным и желательно без мяса и рыбы, ведь большинство гостей верующие и сами постятся.

Назико продумала меню заранее, чтобы чего-нибудь не упустить в суете. В нем значилось: лобио двух сортов, пхали трех видов, джонджоли, плов с грибами, грибы с приправами отдельно,бадриджаны с орехами, три салата на постном майонезе, гоми без сыра, мчади, котлеты чечевичные с зеленью, пицца с грибами и болгарским перцем.

Бессмысленная война

…Гулико одной рукой приняла таблетку, а другой — стакан воды, которые протягивал ей Денис, и морщась выпила.

— Спасибо! Что бы я без тебя делала...

— Да, ерунда! — молодой парень, который по документам приходился ей внуком, смущенно улыбнулся. В уголках его губ еще что-то осталось от того мальчишки, которого Гулико столько лет ненавидела всеми фибрами своей души. И как теперь выяснилось, совершенно напрасно.

Глава из новой книги «Дом, где тебя ждут»

Не церемонясь, Эккель поймал Таню за руку и развернул лицом к себе.

Его лицо с квадратным подбородком горело лихорадочным торжеством пьяницы в предвкушении обильной выпивки.

— Мадам Горн, Таня…

Прежде он никогда не называл её по имени, и Таня думала, что он его не знает.

Большие руки с перстнем на пальце в виде львиной головы крепко легли на её плечи, больно упираясь в кожу.

Она попыталась вырваться:

— Что вы себе позволяете, герр офицер?! Немедленно отпустите меня!

Обращаться к нему по имени было противно.

Мера бытия (глава из книги)

Только для Омилии, представляю главу из моей книги о блокаде «Мера бытия». Книга стала лауреатом премии ИС РПЦ «Просвещение через книгу» в номинации «Лучшее художественное произведение».

В библиотеке, где работала Вера, стена в читальном зале покрылась инеем. Между стеллажами лежал лёд, звонко похрустывающий под подошвой валенок с галошами. Одевайся — не одевайся, всё равно озноб проберётся под одежду и выкрутит тело глухой болью. Окна заколочены, света нет. Голод, холод и темнота выматывали и отупляли. Растрескавшиеся от мороза пальцы с трудом держали перо, а чернильницу приходилось отогревать на буржуйке. 

Сначала топили списанными книгами, но бумага прогорала моментально.

— Будем сжигать стулья из читального зала, — распорядилась заведующая библиотекой Галина Леонидовна. — Пусть я за порчу имущества под суд пойду, но смерти сотрудников на моей совести не будет. 

   К декабрю их в библиотеке осталось всего двое — Вера и Галина Леонидовна. Несколько библиотекарей эвакуировалось, две женщины от слабости перестали ходить на работу, а заведующая детским абонементом сошла с ума от голода.

Остров на Ладоге

Глава 1

Осень. Она будто опала, сползла на Грейс Мэнор. Ночи стали холоднее, утра тоже посвежели.

Грейс Мэнор изменился. Стив велел пристроить к дому веранду. Длинную, с белыми колоннами. Она не меняла облика старинного здания, вписываясь в привычную картину как подходящая, хотя и не обязательная деталь. На невысоких деревцах  боярышника поспели крупные красные ягоды. Кедры стояли высокие и величественные, как всегда.

Стив сидел на еще пахнущей краской веранде и разбирал почту. Тетя Нора положила ему на стол целую пачку писем, большинство из которых вызывало скуку, грозящую изжогой. Счет, реклама, приглашение на банкет, опять счет... - Стив мрачно отправлял письма в корзину для бумаг. - Письмо из налогового управления... Управляющий фабрики: Европейское сообщество борется  с курением – повышает налог на сигареты. Больно, но не смертельно: «Самсонофф»- старая марка, ее так просто не задушишь»!

- Степан, противный мальчишка! Ты уже неделю почту разобрать не можешь, а она только копится. Поставил бы машину-мясорубку для бумаги, я бы хоть компоста для сада намолола. Ты когда последний раз был на фабрике? Вот так и наши капиталисты бездельничали и дождались большевиков.

Берлинское лето

Глава первая

Воздух стал на редкость прозрачным, каким бывает только весной. Стив сидел на веранде Грейс Мэнор с толстой книгой в руках; ветер то и дело переворачивал страницы и мешал читать, словно любимая собака, которая хочет, чтобы с ней поиграли. Стив мог в любую минуту зайти в дом и читать в свое удовольствие в тепле, но променять свежий весенний ветерок на душную комнату было выше его сил. На веранду вышла тетя Нора, как всегда бесшумно.

- Степан, бездельник! Ты все еще почту не разобрал? - Тетя Нора держала в руках кухонное полотенце и вытирала руки.

 Стив повернул голову, будто опасаясь неожиданного удара мокрым полотенцем.

- Разобрал, тетя Нора! Только она электронная. А счета за телефон – на вашей совести.

Ниша

Ниша. Операция «Белый барс»

Глава 1.

Снег. Впервые за несколько лет Стив увидел снег на зеленой стриженой траве под кедрами. Он не обещал продержаться до завтрашнего утра — в воздухе уже маячила знакомая сырость и ни малейшего намека на ночной мороз. Да и был ли он?

В интерьере холла Грейс мэнор мало что напоминало о старом — разве что камин. Темные деревянные панели, ни единой картины, длинный овальный стол. Со стороны стены его обжимала деревянная скамья. С другой  приткнулись, повернутые друг к другу под разными углами, три стула.

С вершины кедра сорвалась,  чуть не ударилось в колонну зазевавшаяся ворона.

«До чего противный крик!» — подумалось Стиву. «Нужно будет купить пневматическую винтовку…»

Стив Рондорф или Степан Круглов

Все, кто его видел, описывают Стива по-разному. Никто не может точно сказать, как он выглядит. Вопрос о том, кто он такой, остается загадкой для него самого. Потомок белых казаков или англичанин русского  происхождения? Стив или Степан? Этот вопрос будет мучить его долго. Везде, куда его занесет судьба. В Лондоне, Берлине, Париже или Санкт Петербурге, в Японии или на Кавказе, в Праге или на странном острове посреди Ладоги. Он путешествует не от скуки: в каждой точке мира, куда он приедет, ему приходится разрешать какую-нибудь важную проблему.

Что стоит за территориальными претензиями Японии к России?  Действительно ли загадочный народ «гуанчи» на Канарских островах приплыл туда с Кавказских гор?  Откуда золото на маленьком острове на Ладожском озере? Могут ли осетры жить в Южной Англии?

Ответ на эти и другие вопросы герой книги ищет в самых разных странах, среди самых удивительных людей. С некоторыми из которых ему встречаться явно не следовало…

Чудеса и чудотворцы

Эта история началась в тот солнечный июльский день, когда в лавку антиквара Бориса Жохова, известного в Михайловске под прозвищем Жох, пыхтя и отдуваясь, ввалились трое мужиков в рабочей одежде, таща с собой массивный сундук, обитый ржавой жестью. Надо сказать, что эта троица из строительной бригады, занимавшейся ремонтом старых домов, время от времени по дешевке сбывала Жоху разные чердачные находки: то иконный киот, то медный подсвечник, то что-нибудь из кухонной утвари. Хотя бывали предметы и более любопытные: золотые или серебряные украшения, медали, монеты и ассигнации царских и советских времен: чего только не прячут люди от завистливого глаза, от вора-грабителя, от собственной родни, не ведая, что достанутся их заветные сокровища чужаку, который жнет, где не сеял, собирает, где не положил. Много подобных находок перебывало в лавке Жоха — вот и еще одна пожаловала. И этот сундук был явно чердачного хранения. Мало того, судя по потным и раскрасневшимся физиономиям рабочих, он был набит чем-то тяжелым. Вот только чем именно?

Корни

Дед родился и умер в те же годы, когда родился и умер Михаил Шолохов. Ничего общего между ними не было, только эпоха и похожее социальное положение в начале жизненного пути.

Дед умирал медленно, и на все мои оптимистические прогнозы вроде «ты еще сто лет проживешь», реагировал спокойно:

— Я уже свое отходил.

Даже на одре болезни он постоянно что-то читал. У кровати лежал самоучитель японского.

— Зачем тебе это? Ты и так знаешь кучу языков, — спрашивала я. — Английский, латынь, греческий, грузинский.

— Когда человек не занимает свои мозги, он деградирует.

Сумма случайностей

Весенняя новелла

Лера, присела с мамой «на дорожку». С трудом вытерпев эту традицию, она чмокнула заплаканную мать в мокрую от слёз щеку, подхватила дорожную сумку и нажала на кнопку вызова лифта.

— Лерочка, дочка, может, не полетишь? Что-то сердце у меня не на месте. Может, ну, её эту Испанию. Ну, что неужели у нас нельзя найти нормального мужчину? Каким ещё окажется этот твой Диего. Знаешь, как они делают? Фото одно, а на самом деле маньяк, какой нибудь.

Инклюзивная школа — территория любви

Мой сын учится в инклюзивной школе. Когда 14 сентября мы пришли первый раз в первый класс, во дворе меня ждал шок.

Торжественная часть началась с концерта, подготовленного силами старшеклассников. Человек десять ребят исполнили на разных инструментах несколько несложных мелодий.

Зрители аплодировали. Родители более сдержанно, а школьники — очень бурно, не скрывая эмоций. Один мальчик безудержно смеялся, другой подскакивал на стуле, третий издавал нечленораздельные звуки. Более адекватно вели себя колясочники.

С тяжелым сердцем вслушивалась я в эту какофонию, издаваемую зрительным залом. Никогда прежде я не видела сразу столько инвалидов с разными отклонениями. В голове крутился вопрос: правильно ли я сделала, выбрав инклюзивное обучение для сына вместо обычной муниципальной школы. Ведь психолог очень советовал второй вариант.

Кто сильнее

Дети сильнее взрослых. Чище, проще и сильнее. Может, потому взрослым порой и хочется сокрушить эту детскую силу, чтобы самим не казаться слабыми? Как будто выиграв в борьбе с ребенком, можно доказать свою состоятельность. Как родителя, как педагога, как взрослого человека...

«Послушайте, мамаша, Ваш сын ест снег!» — подходит ко мне на горке чей-то папа.

«Спасибо!» — честно скажу, я почти пропускаю его слова мимо ушей, сейчас я поглощена своим вторым ребенком, маленькой дочкой, сидящей у меня в рюкзачке и хныкающей.

«И Вы так спокойно...» — возмущается чужой папа.

Поднимаю глаза: «А Вы что в детстве снег не ели? Я — ела!»

Письма из преисподней

Рукопись, предлагаемая благосклонному вниманию читателя, была обнаружена в одной из церквей города Михайловска, во время первого за двести лет ее существования капитального ремонта, устроенного после смены настоятеля. В ходе этого ремонта на церковном чердаке был обнаружен сундук с ветхими старопечатными книгами и нотными сборниками, а также многочисленными рукописными тетрадками, в которых православные молитвы перемежались с заговорами на кровь-руду, на трясавицу и огневицу, а также записями пророческих видений и сновидений. На самом дне сундука была найдена малиновая бархатная папка. А в ней — семь школьных тетрадей в клеточку и косую линейку с напечатанными на задних страницах обложек таблицей умножения, клятвой пионеров Советского Союза, а также таблицей мер и весов. Тетради были убористо исписаны выцветшими багряными чернилами и сшиты между собой бордовыми ирисовыми нитками. Что до почерка писавшего, то он представлял собой нечто среднее между готическим и церковнославянским шрифтом. При попытке датировать рукопись мы столкнулись с неразрешимым затруднением. А именно: хотя на школьных тетрадках имеется ГОСТ пятидесятых годов двадцатого столетия, упоминания о телевизорах и компьютерах позволяют предположить, что это — современный текст.

Мамой быть никогда не поздно

Однажды к старцу Паисию привезли человека, прикованного к инвалидной коляске. Подвижник обнял его парализованные, недоразвитые ноги и стал целовать их, приговаривая: «Ножки вы, ножки... Ведь они приведут тебя в рай, а ты этого не понимаешь... Послушай меня, сынок. Бог не хочет, чтобы ты когда-нибудь выздоровел. Твое состояние будет все хуже и хуже —лучше не будет. Но знай: те люди, которые собираются вокруг тебя и тебе служат, спасают таким образом свои души. Оказывая помощь тебе, они получают помощь сами, хотя этого не понимают. Так ты становишься средством спасения душ. Бог хочет от тебя именно этого!»

Из жития старца Паисия Святогорца

Наргиза вела Мераба в школу привычным маршрутом. Автобус, улица, зебра, еще несколько шагов до угла дома, поворот... За пять лет эта дорога хожена-перехожена. Даже все уличные продавцы казались знакомыми.

Мераб, как обычно, вел себя в своем неповторимом стиле. Иногда замирал у витрины и складывал из пальцев ему одному понятные знаки. Что он видел за толстыми стеклами очков — неизвестно. Окулист с трудом подобрал ему очки с диоптриями минус десять и выпроводил со словами: «Наверное, так. Очень сочувствую. Аутизм не лечится».

За что?

Этот деревянный домик, стоявший на окраине Михайловска, привлекал взгляд и радовал глаз каждого прохожего. Небольшой, но ладный, выкрашенный голубой краской, с цветущими геранями и глоксиниями на окнах, с невысоким забором, за которым виднелись любовно ухоженный огородик и густые кусты малины и смородины — ну, просто загляденье!

Жили в домике две семьи. Точнее, две вдовы. Как их звали, я уже не помню. Да и сами они чаще звали друг друга не по именам, а по отчествам — Семеновна и Прокопьевна. Каждая владела своей половиной дома и обустраивала ее по своему разумению. В той половине, где Прокопьевна жила, в каждой комнате в красном углу висели иконы, украшенные вышитыми рушниками и подзорами. Перед иконами теплились лампадки с веретенным маслом. А из-за самой большой иконы торчала толстая тетрадка в коленкоровом переплете, а в ней были разные молитвы записаны. И те, которые должно читать, коли придется волей или неволей идти в дом судебный, где пороги молчат, матица не проглаголет. И те, что спасут-сохранят раба Божия имярек от сороки-щекотуньи, от вороны-хлопотуньи, от еретика и еретицы, от колдуна и колдуницы… каких только молитв не было в той заветной тетрадке!

Бабушка мученика

Две горные гряды перерезают Кипр. Северная — щит от бризов и штормовых ветров. Та, что в центре, со снежной горой — скиния многих угодников Божиих. Меж ними лежит равнина, чаша, полная тишины. Уютно жить на этой радушной земле, ярко-зелёной весной, пятнисто-пегой летом. Воздух мягкой волной струится над полями, тучными, обильно родящими хлеб.

Мертвые срама не имут

Это случилось год или два тому назад, когда в Михайловском медицинском институте был устроен капитальный ремонт. С учетом того, что подобный ремонт не проводился со времени основания института, то есть с конца тридцатых годов, его по праву можно было считать не менее выдающимся событием из жизни этого ВУЗ-а, чем смена очередного ректора. Ведь ректоры, как короли, приходят и уходят, а стены стоят себе и стоят…впрочем, что о том говорить!

Любопытно было наблюдать, как в ходе ремонта старое здание преображалось на глазах. Но гораздо любопытнее оказывались находки и открытия, которые делали рабочие, выполнявшие этот ремонт. То за слоями штукатурки, обсыпавшейся под ударами перфоратора, как заветная дверца за холстом в каморке папы Карло, обнаруживался замурованный вход в позабытую-позаброшенную лаборантскую, заваленную заплесневелыми пособиями и протухшими лекарствами. То какой-нибудь злополучный рабочий получал травму электротоком, неладно наткнувшись на не значившиеся в плане кабели, проложенные неизвестно кем и неведомо для чего. Однако самая невероятная находка едва не стоила жизни одному из рабочих. По его словам, увидев это, он чуть со страху не умер.

Страницы