Дети сильнее взрослых. Чище, проще и сильнее. Может, потому взрослым порой и хочется сокрушить эту детскую силу, чтобы самим не казаться слабыми? Как будто выиграв в борьбе с ребенком, можно доказать свою состоятельность. Как родителя, как педагога, как взрослого человека...
«Послушайте, мамаша, Ваш сын ест снег!» — подходит ко мне на горке чей-то папа.
«Спасибо!» — честно скажу, я почти пропускаю его слова мимо ушей, сейчас я поглощена своим вторым ребенком, маленькой дочкой, сидящей у меня в рюкзачке и хныкающей.
«И Вы так спокойно...» — возмущается чужой папа.
Поднимаю глаза: «А Вы что в детстве снег не ели? Я — ела!»
Папа отходит, а я начинаю волноваться. Может, он прав? Действительно, есть снег — это ужасно. Это микробы, вирусы, всякая зараза...
«Сынок, нельзя есть снег!» Не работает. Сын слишком увлечен новым занятием. .
«Понимаешь, это вредно». Неа, не понимает.
«Убери ото рта руки.» — я повышаю голос.
Я знаю, вот сейчас я закричу, и ничего не случится. Он не услышит меня. У него, как у всех детей, работает система самозащиты (слава Богу!), и он отключит свою способность слышать после моего второго ворчливого слова. Уже отключил. Я могу даже разозлиться, сделать вид, что я ухожу, но он будет сидеть на этой горке дальше, зная, что я никуда не денусь. Я же мама.
Дети сильнее взрослых. Даже в своем упрямстве.
Я понимаю, моё раздражение прямо пропорционально тревоги за здоровье сына.
Но ведь и я была ребенком, и, правда, ела этот снег. Лопала сосульки. Облизывала мокрые варежки... И — живая.
«Даня, пожалуйста, не ешь снег...» — говорю уже тихо. — «Горлышко заболит.» Ещё тише добавляю: «Я волнуюсь.»
А потом меняю тему: «Пойдём-ка в магазин, за булочками!»
Дети сильнее нас. Мы, взрослые, долго таим обиду. Дети — нет. Им очень важен мир, чтобы все были в ладу друг с другом.
Мы забываем про чужого папу, снег на рукавицах, воспитательные меры, и бежим, взявшись за руки в булочную. Да! Булочки — это спасение!
После обеда ворчит Бабушка — снова гора посуды. Что-то такое обидное поднимается в душе. Теперь я чувствую себя тем самым ребенком, которого хотят воспитать. Мне это не нравится. Я открываю рот... Но сынок бежит на кухню:
«Бабушка, отстань от мамы, я сам помою посуду!» Одевает фартук, моет. Бабушка улыбается, помогает ему.
А я думаю: «Какой молодец. Раз — и нет никаких обид и ссор. А есть — радость. Так просто!».
Дети сильнее взрослых. Хотя и слабее их.
Сегодня — суббота. Сын дома. А в четверг и в пятницу он впервые ходил в детский садик. Шёл с трепетом, как же, вырос ведь, своё самостоятельное делание. Прихожу за ним часа через два — мокрые штанишки. Воспитательница качает головой — постеснялся попроситься. А в пятницу эта женщина, напоминающая мне мою давнюю учительницу математики, хвалится: «Я держала его за руку, пока он не пописал в унитаз!» Сын молчит. Дома он всегда писает сам. На свой горшок. Когда ему нужно. А тут чужая тетя держала за руку...
Аккуратно спрашиваю дома:
«Воспитательница помогла тебе сходить в туалет?»
Опускает глаза, кивает.
«Мам, у них там нет горшков!»
«Да? И ты писал, как большой?»
Он снова опускает глаза, замечаю, что его губы сжались.
«Ты не плакал там?»
«Нет».
Это, пожалуй, первое публичное унижение. Взрослые, они бывают — жестокие. В своём желание перевоспитать.
И чуть слышно: «Я не хочу больше в детский сад!»
Это понятно. Давай, будем вместе дома.
Дети сильнее взрослых, и я это отчетливо понимаю, когда вдруг, охваченная гневом, вечером шлепаю сына. В чём он провинился? В том, что дергает за ногу младшую сестренку. Что не ест свою кашу. Что капризничает. И что... я устала! Стоп! У него на спине красное пятно от моей ладони.
«Мама!» — плачет сын.
«Господи! Прости меня, сынок». — прихожу в себя.
Это моё предательство. Маленькое, но предательство. Этот шлепок. Предательство по отношению к моему ребенку и к самой себе. Когда-то я обещала себе, что никогда, никогда не буду бить... Господи, прости меня.
Дети сильнее нас в своей честности.
У меня перед глазами подружка из детства. Сколько нам было шесть? Семь? Восемь? Хорошая девочка из хорошей семьи. Папа, мама, старший брат. Помню, мы играли у неё в комнате, и её мама приносила нам что-нибудь перекусить. Когда мама уходила, подружка шипела: «Дура! Ненавижу её». А я пугалась этих слов. Как можно не любит свою мать?
А потом, гораздо позднее я поняла. Это была оборотная сторона любви. Любви неразделенной, лишенной ласки, доброты, понимания. Мама подружки всегда хотела от дочери чего-то своего — хороших отметок, добрых друзей, способностей. полного послушания. А дочь... дочь хотела иметь рядом любящую мать. И обе, они так и не поняли друг друга! Как больно от таких историй. А не воплощаем ли мы эти истории и в своей жизни, пытаясь подделать всех под себя?
Дети сильнее нас. Они нас любят и прощают.
«Прости меня, сынок. Я люблю тебя!» — шепчу сыну, обнимая его, как маленького.
«И я тебя, мама, люблю!»
А глаза серьезные. И уже взрослые глаза. Дети сильнее нас. Но и им бывает больно.