Сельские хороводы, песни женщин зимними вечерами, за пряжей… Да, всё это, конечно же, оставило свой отпечаток на любви Шаляпина к музыке.
Но было и ещё что-то. И это «что-то» относится ко времени, когда Шаляпины уже перебрались в город.
У домохозяина, купца, одна из дочерей играла на фортепиано. Федя был потрясён музыкой – хотя поначалу думал, слыша небесные звуки, что девица играет на шарманке. Но вскоре мальчик узнал, что купеческая дочь «выколачивает музыку пальцами».
И он часто думал – вот бы научиться так самому!..
Вдруг, словно по щучьему веленью, кто-то во дворе устроил скромную лотерею – разыгрывался старый клавесин. Шаляпин годы спустя вспоминал: «…отец с матерью взяли для меня билет в 25 копеек и я – выиграл клавесин! Я безумно обрадовался, уверенный, что теперь научусь играть, но каково же было моё огорчение, когда клавесин заперли на ключ, и, несмотря на мои униженные просьбы, не позволяли даже дотронуться до него.
Даже когда я подходил к инструменту, взрослые строго кричали:
- Смотри – сломаешь!
Зато когда я захворал, так спал уже не на полу, а на клавесине. Иногда мне казалось: что если открыть крышку да попробовать – может, я уже умею играть?
Я долго возлежал на клавесине и странно было мне: спать на нём можно, а играть нельзя! Вскоре громоздкий инструмент продали за 25 или 30 рублей».
С музыкой, пением связана была ещё одна история из детства Шаляпина.
Фёдор хорошо запомнил весёлого кузнеца, которому помогал раздувать меха, и за это кузнец выковал мальчугану железные плитки для игры в бабки:
«Кузнец не пил водки и очень хорошо пел песни… Когда кузнец запевал песню, мать моя, сидя с работой у окна, подтягивала ему, и мне страшно нравилось, что два голоса поют так складно. Я старался примкнуть к ним, и тоже осторожно подпевал, боясь спутать песню, но кузнец поощрял меня:
- Валяй, Федя, валяй! Пой – на душе веселей будет. Песня, как птица – выпусти её, она и летит!..
Хотя на душе у меня и без песни было весело, но – действительно – бывая на рыбной ловле или лёжа на траве в поле, я пел, и мне казалось, что, когда я замолчу, - песня ещё живёт, летит.
Однажды я, редко ходивший в церковь, играя вечером в субботу неподалёку от церкви св. Варлаамия, зашёл в неё. Была всенощная. С порога я услышал стройное пение. Протискался ближе к поющим... Я заметил, что мальчики держат в руках разграфлённые листы бумаги; я уже слышал, что для пения существуют ноты и даже где-то видел эту линованную бумагу с чёрными закорючками, понять которые, на мой взгляд, было невозможно. Но здесь я заметил нечто уже совершенно недоступное разуму: мальчики держали в руках хотя и графлённую, но совершенно чистую бумагу, без чёрных закорючек. Я должен был много подумать, прежде чем догадался, что нотные знаки помещены на той стороне бумаги, которая обращена к поющим. Хоровое пение я услышал впервые, и оно мне очень понравилось.
Вскоре после этого мы переехали в Суконную слободу, в две маленькие комнатки подвального этажа. Кажется, в тот же день я услышал над головою у себя церковное пение и тотчас же узнал, что над нами живёт регент и сейчас у него – спевка. Когда пение прекратилось и певчие разошлись, я храбро отправился наверх и там спросил человека, которого даже плохо видел от смущения – не возьмёт ли он и меня в певчие? Человек молча снял со стены скрипку и сказал мне:
- Тяни за смычком!
Я старательно «вытянул» за скрипкой несколько нот, тогда регент сказал:
- Голос есть, слух есть. Я тебе напишу ноты – выучи!
Он написал на линейках бумаги гамму, объяснил мне, что такое диез, бемоль и ключи. Всё это сразу заинтересовало меня. Я быстро постиг премудрость и через две всенощные уже раздавал певчим ноты по ключам. Мать страшно радовалась моему успеху, отец – остался равнодушен, но всё-таки выразил надежду, что если я буду хорошо петь, то, может быть, приработаю хоть рублёвку в месяц к его скудному заработку.
Так и вышло: месяца три я пел бесплатно, а потом регент положил мне жалованье – полтора рубля в месяц».
В «Страницах из моей жизни» Шаляпина множество таких вот интереснейших, жизненных историй. Может, перелистаем их ещё раз?..
