А в зоне отдыха — кошмар,
Не пощадило «благ» цунами.
Там дети с девами — товар,
Там ворон сервиса над вами,
Погибшие на островах,
И отдохнувшие «на совесть»,
Кружился… Погребён ваш прах —
Завершена круиза повесть.
Душою с юности стары,
Презрев открытья Галилея,
Мы виртуальные миры
На пьедестал несём, лелея.
И скорбно щурятся на нас
И дядя Том, и тётя Салли.
Уже не в первый — в сотый раз
Бог вразумил. Но мы не вняли.
Осень
1
Осень, осторожно! Вечером дождит,
На бульварах листья в лужах.
Город жив. Спешит. Кричат вокруг — иди!
Я иду, а листья кружат.
Одиноким в переулке страшен дождь,
Подождать прохожих пару,
Свет фонарный желтый и похож на дрожь,
Он утратил солнца чары.
И сильнее память всех блокадных лет,
Тень одна слетала с окон,
Там на свет крепили плотный темный плед,
Все квартиры пряча в кокон.
«…ибо из Тебя воссияло Солнце правды»
21 сентября — Рождество Пресвятой Богородицы
Душа человеческая по природе — христианка, для неё природно уподобиться Богородице: носить в себе Христа, родить Христа, заботливо и со вниманием растить Его. В этом и состоит смысл человеческой жизни.
Семя Христово, посеянное в естество человеческое Спасителем, активизируется, приводится в жизнь действием благодати во время Таинства Крещения. И с того самого момента человек становится способным к свободному выбору между добром и злом, грех не довлеет над ним, как необходимость. И чем настойчивее воля крещённого в желании следовать заповедям веры, тем быстрее он будет приближаться к счастливому воцарению Христа в нём. Движение детей в этом направлении должны поддерживать родители и восприемники — в этом их особая миссия, предназначение.
В хлеву неочищенной человеческой души рождается крошечный, как горчичное зерно, Христос. Но растёт Он в нас не произвольно, а только при синергийном соучастии самого человека, в согласии с личной волей человека. Потому крещение, если за ним не следует соответствующая христианская жизнь, не даёт никаких автоматических результатов, кроме одного: свободы не грешить. И то, до поры, потому что нерадение о великом даре Христовом приносит свои законные результаты, нива Христова зарастает сорняками.
В день Рождества Пресвятой Богородицы
В цикличности церковной жизни есть определенная мудрость и гармоничность. Каждый год мы переживаем одни и те же события из жизни Христа, Божией Матери и апостолов. И каждый год эти события могут приобретать для нас новый смысл, высвечиваться чем-то ранее неведомым и в то же время близким нам сегодняшним. Ведь за год мы изменились, изменился наш опыт, наше мироощущение и даже, возможно, наше восприятие самих себя.
Сегодня Рождество Пресвятой Богородицы. В этот год я думаю о Иоакиме и Анне.
Два уже немолодых человека, муж и жена, испивших вместе боль неплодства и не осудивших друг друга, не предавших святость брака, не возроптавших на свою долю. Они любили друг друга. Они друг друга понимали. И в то же время стояли на грани отчаяния, и каждый в одиночестве искал излечения истосковавшийся души. Иоаким ушел в пустыню, где молился, проводя дни в посте. А Анна ждала его дома, терзая себя горькими думами.
Ищенко: Если Европа не опомнится, будет поделена варварскими королевствами
Сегодняшний миграционный кризис в странах Евросоюза продолжает усугубляться, беженцы из стран Ближнего Востока и Африки не довольны теми условиями, в которых их содержат власти ЕС, они требуют лучшей жизни, большая их часть стремится попасть в Германию.
В то же время над Европой нависла угроза радикального ислама, боевики «Исламского государства» вербуют людей из числа беженцев, создавая реальную угрозу национальной безопасности стран, принимающих мигрантов. Кроме того, поступает информация, что под видом беженцев на территорию Евросоюза проникло более четырёх тысяч боевиков «Исламского государства». По мнению некоторых экспертов, исламисты создают на территории Европейского союза опорные пункты.
Может ли Халифат возникнуть в центре Европы?
В беседе с корреспондентом НА «Харьков» обозреватель МИА «Россия сегодня» Ростислав Ищенко постарался ответить на этот вопрос. По его мнению, серьёзные волнения в Европейском союзе возможны, но они необязательно должны быть связаны с «Исламским государством».
«Во-первых, никто не знает сколько боевиков и куда отправлено, а также сколько беженцев завербовали. Их может быть и четыре и сорок тысяч. И не факт, что все завербованные начнут воевать в Европе. Во-вторых, крупные этнические волнения в Европе, конечно, возможны, но не факт, что обязательно в пользу Халифата. В-третьих, Европу сильнее дестабилизируют внутренние противоречия, как между разными государствами, так и между народами и элитами, а также частью национальных элит и проамериканской общеевропейской элитой, чем любые потоки беженцев», — рассказал эксперт.
Ищенко отметил, что консолидированная Европа решила бы вопрос беженцев без проблем. Эксперт рассказал, что Россия за 90-е годы приняла миллионы беженцев и экономических мигрантов из Средней Азии и с Кавказа, в прошлом году приняла миллион с Украины и не переживает сотой доли тех проблем, которые разваливают Европейский союз.
В сентябре Она идет на землю...
В сентябре Она идет на землю,
В бирюзовых ризах, на поля.
Под горой речушка тихо дремлет,
Затаившись в северных камнях.
Забурлит от радости водица,
Светом золотым озарена,
Даст Пречистой матери напиться,
Ключевой воды, что холодна,
Но сладка, словно горбушка хлеба,
И чиста как первая слеза.
Богородица спустилась с Неба,
Человек, открой свои глаза!
Слетают листья серебристых тополей...
Слетают листья серебристых тополей,
Сливаются стволы с дождливым небом воедино.
Щемит душа в полете журавлей,
Над уходящим летом вдаль и беспричинно.
И лета этого как будто и не жаль,
Хотя пора настала — сплошь повсюду умирание.
И словно плеч моих коснется шаль, —
По кругу падающих листьев вниз, шуршание.
И в сердце, разделенном на две части,
С двух судеб беспощадно, вкореняться норовят
Венец увядший с пробужденьем страсти,-
Все о любви и говорят, и говорят...
Свежо золотистое утро
Свежо золотистое утро.
Жалеет светило тепла.
Сбегают по листьям минуты,
Не помня сомненья и зла.
Вот мир предо мной необъятный,
В обнимку иду с ним вперёд.
Горжусь моей Родиной статной:
Велик мой уставший народ!
О, ветер ты мой величавый,
Бескрайнее поле моё,
И храм мой родной, златоглавый,
Что синь поднебесную пьёт,
Родная моя Украина!
Прирос я навеки к тебе.
И сердце моё не остынет,
Окрепнув в сыновней мольбе.
Перед вечерней молитвой
Сегодня и завтра — две разные вещи,
Меняется жизнь, как погода, внезапно.
Сегодня ты весел вниманием женщин,
А пьешь с мужиками вдруг горькую — завтра.
Сегодня ты весел — в носу ковыряешь,
Ты в горы идёшь, чтобы там веселиться.
А завтра ты на костылях ковыляешь
На местный наркоз коридором больницы.
Сегодня ты весел — коньяк покупаешь.
И деньги бросаешь кругом без разбора!
А завтра ты нищий, могилы копаешь
За кружку портвейна бомжам и актёрам.
Дуэли Серебряного века (Елена Глуховская)
Поединки литераторов начала XX века обходились без крови: это был лишь стилистический прием в культуре жизнетворчества.
Чуть ли не единственный случай, когда за вызовом на дуэль последовало применение оружия, — это история Гумилева и Волошина. «За что же стреляться, как не за женщин и за стихи», — утверждал Гумилев, а его дуэль с Волошиным произошла из-за женщины, писавшей стихи. В литературных кругах она стала известна под маской таинственной Черубины де Габриак, буквально ставшей поэтической сенсацией в 1909 году. Будущие же дуэлянты познакомились с ней как с начинающей поэтессой Елизаветой Дмитриевой, некрасивой, но необыкновенно обаятельной и влюбчивой девушкой, быстро покорившей их сердца. Летом 1909 года Дмитриева приехала в гости к одному поэту (Волошину) в сопровождении другого (Гумилева). Неловкая ситуация требовала разрешения, которое после некоторых душевных метаний и сомнений было принято: Гумилева попросили уехать, а Дмитриева осталась у Волошина. Именно тогда ими и была придумана самая яркая мистификация Серебряного века — Черубина де Габриак.
Арендатор и чудовище (Джон Стейнбек)
Гроздья гнева. Глава 5
Хозяева земли приезжали на свою землю, но чаще всего они присылали вместо себя посредников. Посредники являлись в закрытых машинах, они перетирали пальцами щепотки сухой земли, а иногда загоняли в почву земляной бур и брали пробу. Сидя в спаленных солнцем палисадниках, арендаторы тревожно следили за машинами, снующими по полям. А потом посредник въезжал во двор фермы и, не выходя из автомобиля, заводил разговор через окно кабины. Первые несколько минут арендаторы стояли рядом с машиной, потом присаживались на корточки и, подобрав с земли прутик, выводили им узоры в пыли.
В открытые двери выглядывали женщины, а из-за их спин — дети. Светлоголовые дети стояли, широко открыв глаза, потирая одну босую ногу о другую, шевеля пальцами. Женщины и дети присматривались к мужчинам, которые разговаривали с посредниками. Они стояли молча.
Хозяева и их агенты бывали разные; некоторые говорили мягко, потому что им было тяжело делать то, что они делали; другие сердились, потому что им было тяжело проявлять жестокость; третьи держались холодно, потому что они давно уже поняли: хозяин должен держаться холодно, иначе ты не настоящий хозяин. И все они подчинялись силе, превосходящей силу каждого из них в отдельности. Некоторые ненавидели математику, которая заставляла их прийти сюда, другие боялись ее; а были и такие, кто преклонялся перед этой математикой, потому что, положась на нее, можно было не думать, можно было заглушить в себе всякое чувство. Если землей владел банк или трест, посредник говорил: банку, тресту нужно то-то и то-то; банк, трест настаивает, требует... — словно банк или трест были какие-то чудовища, наделенные способностью мыслить и чувствовать, чудовища, поймавшие их в свою ловушку. Они, агенты, не отвечали за действия банков и трестов, — они были всего лишь люди, рабы, а банк — он и машина, он и повелитель. Кое-кто из агентов даже гордился тем, что они в рабстве у таких холодных и могучих повелителей. Агенты сидели в машинах и разъясняли людям: вы же знаете, земля истощена. Сколько лет вы здесь копаетесь, и не запомнишь.
Арендаторы, присевшие на корточки, кивали головой, думали, выводили узоры в пыли, — да, знаем, да... Если б только поля не заносило пылью, если б только почва не выветривалась, тогда еще можно было бы терпеть.
Перемена
Я ехал разбитый — весь мир чёрно-бел,
От боли туманился разум.
«Ну, здравствуй!» — монах, будто в сердце глядел,
И стало спокойнее сразу.
Сомненья мои он пресёк на корню,
Отвлёк от вещей пустяковых.
И снова я радуюсь каждому дню,
Ватагам мальчишек дворовых.
И листья, летящие с разных сторон,
Мне плечи ласкают, а город
Багряными пятнами весь испещрён.
Блестят купола, как озёра.
Чудо
Чудо долго не длится:
если в дом постучится
чудно,
помни, что чудо —
это просто причуда.
Прихоть неба, и только:
не законна нисколько.
Чудо
жаждет случиться,
а не впустишь —
умчится,
птицей в небо умчится
и с тобой не случится.
Рифмуется с «анафемой»... (Антон Жоголев)
Вот и случилось то, что когда-то все-таки должно было случиться. Бывший преподаватель Самарской Духовной семинарии иеромонах Амфиан (Вечелковский) заявил-таки публично о своей нетрадиционной сексуальной ориентации. А на официальном сайте Самарской епархии появилось краткое извещение: «В связи с появившимися в СМИ сообщениями о том, что иеромонах Амфиан (Вечелковский) объявил себя геем, Правящим Архиереем Самарской и Сызранской епархии принято решение о передаче данного дела на рассмотрение епархиального церковного суда. Иеромонах Амфиан (Вечелковский) в настоящее время находится за штатом Самарской и Сызранской епархии и не является преподавателем Самарской Православной духовной семинарии».
Все случившееся имеет как условно хорошую, так и безусловно плохую сторону.
Хорошую — потому что безобразие не может же длиться безконечно. А человек, давно уже и публично пропагандирующий извращения на своей странице «В контакте», и при этом остающийся преподавателем Самарской духовной семинарии, каждой секундой своего нелепого и извращенного пребывания сразу на двух «стульях» приносил неисчислимый вред Православию. Да, человек он умный и образованный (говорят, чуть ли не единственный у нас в семинарии знаток древних языков). Но когда мой сын с недоумением показал мне свою переписку «В контакте» с этим «преподавателем», я посоветовал Даниле срочно убрать из списка «друзей» имя этого человека, рифмующееся с «анафемой» (пусть не обижаются на меня достойные пастыри и монахи, носящие это же имя! Не о них сейчас речь...). Потому что даже формально нельзя таких людей держать в друзьях. Даже в шутку — невозможно. И сын конечно же тут же мою просьбу выполнил.
...Но тем, кто по долгу службы и учебы были вынуждены общаться все эти годы с о. Амфианом, так просто было от него не отгородиться. И теперь вот хотя бы эти люди вздохнут с облегчением. Ни на минуту не сомневаюсь в том, что решения церковного суда будут скорыми и однозначными. Да и сам о. Амфиан (Артемий Вечелковский, лучше бы так его называть) понимает: его церковной «карьере» пришел конец.
Не смотри
Голоса-голоса-голоса...
Надвигается в город гроза —
голоса просят что-то сказать
или лица свои показать.
Голоса-голоса-голоса —
закрываю от боли глаза,
закрываюсь от страха внутри.
Не смотри на меня,
не смотри...
Не заслоняйте солнце!
Современность закабаляет человека, превращая его в винтик, механизм, и даже — в товар. Хотелось бы обладать правом Диогена сидеть в своей бочке и не вставать перед очередным цезарем. «Не заслоняй мне солнце!» — о, сколь многим и многому я бы хотела сказать эти слова.
Чем заслониться современному человеку от всего, что гасит свет? Лозунг времени: торгашество или смерть. А если я не хочу ни в торгаши, ни в товары?
Как жители Трои втащили себе на погибель Троянского коня, так нынешние люди втащили в свой мир примат денег. Деньги — наше всё, ничего личного — только бизнес.
Скучно, смертельно скучно.
Дочери
Шумит прибой. Блеск грозовой зарницы
Мне не дает уснуть никак:
То вопли полуночной птицы,
То лай в долине у реки собак.
Умчалась в ночь совсем ребенок
С наивной женскою горячкой,
Меня оставив среди полок
С твоей игрушечной собачкой.
Я слышу детский плач
Под стук колес ночного рейса...
Налью коньяк, скажу: согрейся,
И никого уж больше не дурачь!
К утру все стихнет. Только соль от слез.
На мокрых листьях пожелтевших кленов
Калачиком свернулся рыжый пес,
Посапывая утомленно.
Храм на камне
…иное упало на места каменистые…
Мф. 13, 5
Вышел сеятель сеять… Упало зерно
В каменистых местах — на гранитное дно.
Не в зыбучий песок — с ним фундамент не тот.
В каменистых местах и трава не растёт.
Дом построишь зато из гранитовых гор,
Если вовремя камни собрать — то собор.
Но пробился сквозь скалы пшеничный росток
И не ведал, что время уходит в песок.
А зерно-то взошло! По небесным словам
В каменистых местах возвели Божий храм.
Фенька
Прикипела сердцем и не отодрать —
Кошка не ребёнок, кошке я не мать,
Только поддавалась ласковой волне,
Если прибивало Фенечку ко мне.
Фенька не красотка, было ей "сто лет",
И её фигурка, как велосипед,
И окрас у кошки — в общем, так себе,
Реденькая шёрстка, остренький хребет,
Будто голодала Фенька много дней,
Но так много ласки умещалось в ней.
Словно чувств избыток лился из души —
Так могла мурлыкать, хоть романс пиши...
Я смотрю с печалью на небесный свет,
Слышала - у тварей и души-то нет,
Только я не верю, что ни говори,
Фенька мне служила по большой любви!
Поэт и премьер
В воскресенье пятнадцатого июня
Состоялась беседа
Между Премьером и Первым Поэтом.
И Первый Поэт произнес,
Одергивая пестрый китайский свитер:
— Я знаю мир немножко по-своему
И вот поэтому я и пишу.
Премьер ответил:
— Нет, вы не знаете мира,
Вы еще не окончили, как мне помнится,
Даже университета
Марксизма-ленинизма,
Не говоря уже о Высшей
Партийной
Школе.
Поэт удивился;
— А разве там, именно там
Обучают поэтов?
И разве поэтов вообще где-нибудь обучают?
Страницы
- « первая
- ‹ предыдущая
- …
- 193
- 194
- 195
- 196
- 197
- 198
- 199
- 200
- 201
- …
- следующая ›
- последняя »