Деды фашизм победили, а мы — расплодили

Дедовской Победе над фашизмом посвящается

Не верите? Спросите об этом у матерей, чьи дети погибли на Донбассе, у родственников и друзей, похоронивших близких в Новороссии или в Одессе. Они больше знают о победе над фашизмом — они её ждут.

Пребывая в иллюзии, нельзя победить, потому давайте смотреть правде в глаза и не зажмуриваться. Деды фашизм победили, а мы — расплодили, и теперь должны это как-то исправить.

Наше время показательно тем, что мы всё время стремимся что-то изобразить, сымитировать, прикрыть свою пустоту каким-то флёром, как согрешившие Адам и Ева прикрывали свою наготу в райском саду. Таковы мы во всём: суетимся, лишь бы поубедительней изобразить какую-либо позитивную деятельность, потому что реальные позитивные действия зачастую отсутствуют. Мы свои позитивные эмоции не должны принимать за дела. Если хотим победить, эмоций — мало.

Русским женщинам

Ко дню Победы

В нашей семье есть преданье,
Мы его в сердце храним.
Внуки и правнуки наши
Детям расскажут своим.

Шел по стране сорок первый…
Мужа забрали на фронт,
Зина, совсем молодая,
Под сердцем ребеночка ждет.

Немцы идут в наступленье
Тонок чрез Ладогу путь.
Выжить почти невозможно,
Но и назад не свернуть.

Отсыревший ломоть утра

Отсыревший ломоть утра
Мне черёмухою пахнет,
И простор, кроша минуты,
Птичьим песням вновь распахнут.

Дождь идёт, в макушки целясь,
Обнимается с листвою,
И плывут бескрайней цепью
Мирно тучки надо мною.

Без прикрас и сожалений
Я влюбляюсь в сырость утра,
И дорога поколений
Чуть блестит мне перламутром.

Рассказ Марьюшки

Бабушка Мария регулярно вызывала меня на дом для причастия. Как-то раз я назвал ее Марьюшкой, а она сказала, что так ее звали в детстве. Вот ее рассказ:

«Жили мы тогда в селе Девкино, отец был председателем, но он нас бросил, и стал жить с бабой, которую прозывали Растопча. Мать осталась жить с пятью дочками у свекра и от горя ослепла.

Я была самая младшая. Днем сестры уходили по селу кто работать, кто побираться, а я оставалась дома с мамой и с дедушкой. Как-то раз, гуляю я около дома, вижу, подходит к ограде Растопча и манит меня. Подхожу. Дает она мне сверток и говорит: «Отнеси матери». Принесла я маме сверток, мама его ощупала, развернула, а там хороший шмат мяса...

Обратная связь

До свидания сонному царству,
Пусть уходит в своё «никуда»…
Тихий берег проснувшийся, здравствуй!
Боль и музыка, жизнь и вода.

Никаких тебе взлётов, падений,
Никаких несчастливых примет.
Здесь не нужно ни славы, ни денег,
Здесь всё просто: есть ты и рассвет.

Непридуманный мир мой — загадка,
Параллельный поток, три в одном.
Я люблю его весь, без остатка,
Всех живущих и умерших в нём.

Что такое война — не знаю

Если спросят — скажу, что не был.
Что такое война — не знаю.
И не видел, скользя по краю
Как друзья превращались в пепел.

Ну, а встретимся с тем, кто помнит
Как живым выползал из ада —
Мы друг друга поймём со взгляда —
За погибших нальём по полной...

Посидим в тишине немного,
Молча братьев своих помянем...

Что такое война — не знаю.
Память, душу, прошу, не трогай...

Забота

Вышибая дверь ногой, врывается громадная детина, таща за собой сухонького дедушку:

— Что за бардак тут у вас! Обследовать тяжелобольного человека невозможно! — «крутизна» начинается прямо с порога.

— Почему вы врываетесь без приглашения? Где ваше направление? Талон из регистратуры где? — медсестра резко дает отпор.

— Какой талон? Вы что не видите — больной человек — льготник — дитя войны! Я вот «щас» вас научу работать, прямо к главному пойду!

— Проходите, дедуля, ложитесь, — смиряюсь я, понимая бесполезность каких-либо переговоров. Легче посмотреть, чем что-либо объяснить.

Ноктюрн

Носите бремена друг друга

Ах, как же она любила эти службы! Иванка входила в церковь на возгласе: «Оглашенные изыдите!», на начало Литургии Верных. Её узнавали. Приветливо кланялись и всегда пропускали вперед. Она, держа за руку старшего шестилетнего Степана и неся младшего полугодовалого Михаила, проходила мимо прихожан. Мимо чистеньких бабушек в хлопковых платочках. Мимо шикарных дамочек в норковых и собольих шубах с небрежно накинутыми на волосы шёлковыми шарфами. Мимо многодетных, заторканных жизнью, и неухоженных мамочек. Останавливалась за левой колонной под иконой Божией Матери «Прибавление ума». Это было её любимое место. Помня об этом, служащие при храме бабульки, ревностно охраняли заветный пятачок, никому не позволяя даже на мгновение задержаться на «княжьем» месте.

— Молись тут. Богородица тебя и отсюда услышит.

Говорили они, оттаскивая в сторону рискнувших поклониться Пречестному образу.

Вся его паства

Прыг — скок, прыг — скок. По мраморным плитам прыгал залетевший в храм воробышек. Прыгал не бесцельно, он аккуратно собирал крошки, оставшиеся после поздней литургии. Это была давняя беда, как с ней бороться, настоятель храма Святой Троицы, протоиерей Георгий уже не знал. Ни проповеди, ни полный запрет на раздачу просфор после службы, ничего не помогало! Ну, не чувствовали захожане с прихожанами святость этих маленьких хлебов, выпекаемых с молитвой, замешиваемых на святой воде, освященных в алтаре! Вот Господь и послал помощника — маленькую птаху, которая бережно соберет все, чем так небрежно пренебрегла его паства.

Чаша из Долины Жизни

Добрый день! Представляю на ваш суд своё новое начинание — начало романа. Было бы очень интересно узнать мнение именно о смысловой  нагрузке произведения и героях.

Часть 1. Евмения. Глава 1. Весть.

— Спой мне менестрель,

Песню дома Сэль, — напевала Евмения, стоя у мольберта. Она рисовала и мазки ложились ровно, превращаясь в замысловатый узор на Чаше. Она рисовала ту Чашу, которую по Преданию Творец спустил в Долину Жизни. Никто из ныне живущих не видел Её, но письменные Предания оставили точное описание. С того момента, как отец прочитал ей в десятилетнем возрасте Предания, Евмения часто думала о Чаше и пыталась нарисовать Её. С каждым разом рисунок получался всё лучше и лучше. Но что-то всё равно было не то, что-то не устраивало. И вот сегодня получилось уже лучше. Но всё равно не так близко к прекрасному оригиналу, не так, как она представляла.

Пасхальное

Окунулось солнце в голубую миску,
Расплескало брызги золотым венцом.
Радужной росою сыпят по батисту
Травяных лужаек под моим окном.

Утренняя свежесть солнечной улыбкой
Разбудила сердце и поёт душа,
Воскресенье славит над лампадной зыбкой,
Тропарём Пасхальным песня хороша.

Красная неделя, красно-золотая!
Чаша с аналоя кормит без поста,
Колокол, весельем воздух полоская,
Ангельские звоны сыпет от креста.

Ярче солнца купол, Пасху славят птицы,
Крестными ходами опоясан храм,
И плывут хоругви гордой вереницей,
Обращая лица к Божьим небесам.

А может, оно и лучше, что не убьют…

А может, оно и лучше, что не убьют, 
Оно и лучше, что не стоишь на чужом пути. 
В Пасхальное небо с земли не запустят салют, 
Цветы на клумбах все так же будут цвести. 

А может, оно и лучше: дом и семья, 
И лишний раз себе не позволить глотка вина. 
Смотри, Бог даровал почти все, ты мать и жена. 
Не надо скитаться в поисках жилья, 

Не надо под пули идти, ложиться в грязь. 
Не нужно брать ипотеку и врать всем напролом. 
Мужчин искать, заводить, бросать, любить матерясь, 
Узнать у врача: в крови отсутствует хром. 

Рассказ бабушки

В Обском доме престарелых лежала слепая бабушка, Таисия Гавриловна Хмелинина. Она регулярно причащалась, и мы общались. Как-то раз она рассказала удивительное. В ее селе советская власть храм закрыла, батюшку куда-то увезли, но богослужебные книги были спасены. Церковный староста Алексей Арефьевич их где-то схоронил.

Сельчанам храма не хватало, и написали они письмо Сталину, мы-де люди уже старые, помирать скоро, дозвольте нам, дорогой Иосиф Виссарионович, самим в церкви молиться. На удивление, им разрешили. Как раз приближалась Пасха 1941-го года. Храм почистили-помыли, Алексей Арефьевич принес книги, и вечером Великой Субботы верующие собрались в церкви. Между прочим, неверы тоже не спали, почти все село гуляло. Только начали читать, как вдруг в окне храма вспыхнул яркий-яркий свет.

Страницы