отрывок из книги
Храм в нашем селе коммуняки не разрушили (кладбище около него разорили, о чём никто и никогда даже не заговаривал при нас), стоял в моём глубоком детстве как-бы праздно, но «подлость человечья беспредельна», и пришла кое-кому в голову кощунная идея. К тому времени в 65-м году провели в Шумашь электричество. Летом иногда приезжал киномеханик и посреди села между домами вешал на забор белый экран, для зрителей лежала стопа брёвен. Гена-брат заходил за мной, и мы, взявшись за руки, зажав по пятачку, по асфальту отправлялись смотреть кино. Запомнился на всю жизнь увиденный тогда фильм-сказка «Золотой гусь», чешский, кажется.
Ну а потом для окультуривания народа и развлечений начали использовать церковное здание, и надругались, несчастные, по полной, оборудовав на месте алтаря сцену, где играл вокально-инструментальный ансамбль, руководимый братом нашим троюродным, плясали поселявшиеся властями в то время в нашем селе цыгане. В храме устраивались танцы, проводились выборы, а мы на всё это пялились, участвовали и… платили за вход.
Но, милые мои, Бог поругаем не бывает! В 90-х вся семья от велика до мала, от стариков до новорождённого тех односельчан, которые породнились с киномехаником и совершали продажу билетов, сгорела вместе со своим домом. Около десяти человек. А ведь они были очень приветливые и милые люди. И это не единственная трагедия как следствие допущенного кощунства.
Верующие люди, скорбя, вопия в душе, как наша бабушка, ездили в город на богослужения, но, испытав все злодейства безбожной власти и её приспешников, страшились посвящать нас в истинное Божественное устроение жизни. Да и не только нас, а ещё поколением раньше нас, наших отцов и матерей. Вот и нахлебались по горло, пускались во все тяжкие. Горько!
Однако в мои детские годы был период, когда мама, выйдя второй раз замуж, увезла меня в семью нового мужа в подмосковный город Егорьевск. Дед, тоже по имени Алёша, светлый, спокойный человек, а баба Катя оченно суровая, но воцерковлённая, после обязательной бани перед выходными водила меня по воскресеньям в церковь на Причастие, тыкала лицом в большие иконы, понуждая целовать их, и, надо честно сказать, всё это мне было неприятно. Прости меня, Господи! Той светлости и умиления, с которыми возвращалась после Таинств моя бабушка из Рязани, у пятилетнего ребёнка не было. Зато великое счастье, до полного телесного выпрастывания, я испытала, когда увидела вдруг входящего в ворота родного деда, приехавшего туда, как оказалось, за нами.
И жизнь моя помчалась дальше, а мама попробовала в третий раз устроить семейное счастье. А бабушка уже тогда сказала запомнившуюся поговорку: «От волка убежала, на медведя напоролась». Детское сердечко ещё улучало радость, тишину; мне нравилось наблюдать за сапожной работой отчима, включался в закутке за гардеробом нижний свет, мы садились на низкие самодельные табуреты, сиденьями которых были перекрещивающиеся широкие кожаные полосы, и начиналось действо: деревянные гвоздики, как обточенные спички, элегантные сборные колодки, заготовки, металлические прокладки, неспешные движения и спокойное течение времени (или отсутствие его) – и удивляться тому, что при мне изготавливались ладные красные, бордовые, чёрные лакированные туфли, сапожки.
Абсолютным чудом в мои семь лет стало рождение сестрёнки Светы, но благоговение уносила суета, безалаберность, а гораздо позднее вспыхивала порой ревность, и, хотя я чувствовала, что она не моя, крикнула как-то маме: «Всё своему Ване и Светочке!» Но это была неправда – она всегда очень внимательно, бережно и с любовью относилась ко мне. Оказывается, не отрыдала ещё… Время пока есть.
Уверовав и прослеживая свою жизнь, была изумлена Божественной опекой и заступничеством. Часто сама даже не осознавала, каким опасностям подвергалась, но милостью Божией была избавляема от них. Вопреки своему желанию опишу здесь некоторые из этих неприятных эпизодов. В возрасте 5-6 лет находилась с дедом, бабушкой и всеми колхозниками в поле, урожай собирали, картошку, за ним на грузовых машинах приезжали из города. Мы с ровесницей Лизой Ворониной кружились среди взрослых как всегда, а меня, видимо, моё любопытство (если не упоминать здесь про злые силы) привело к одной машине. Водитель, молодой мужчина, начал со мной налегке общаться и уже через нескольку минут, полностью доверяя ему, я уселась к нему в кабину покататься, да ещё и Лизу с собой позвала. Родные наши за работами этого не заметили, и машина погнала под весёлые присказки шофёра, который на всём движении через наше длинное село так и не остановил нигде, чтобы высадить нас. Мы уже ехали по городу, и Лиза высказала безпокойство, но я, как сверхактивная, оживлённо продолжала общаться с этим дядькой, недвусмысленно намекающим уже на непристойности. Благодаря Лизиному протесту, водитель вынужден был остановиться, чтоб выпустить её, и, на наше счастье, неподалёку находился центральный рынок и именно в этот момент там проходила наша односельчанка, которая, увидев нас в открытую дверь машины с чужим мужиком, раскричалась, начала ругаться и требовать, чтоб мы немедленно отправлялись домой. Потом я поняла, что это произошло рядом со столовой, где в то время трудилась мама. Как мы возвратились в село, не помню.
Сейчас, может, начну нагнетать, но, хоть и желала описать светлое детство-сказку, сообщу о случавшихся в моей младости искушениях, грозивших жизни и здоровью никогда и никем не защищаемой девочки-ребёнка, девушки без отца, старшего брата, охраны, слуг, отправляемой в неохраняемые неогороженные лагеря в леса, чужие далёкие деревни. Но... хранимой Богом! В 12 лет в летние каникулы с подружкой Иринкой Арискиной (ей было 13) поехали сначала в палаточный лагерь, организованный из учеников их 8-й школы, где благополучно почти месяц прожили в лесу у села Ласково. А на следующую смену – со многими детьми с нашего двора от обувной фабрики, где работало большинство жителей наших домов, в лагерь, устроенный в помещениях школы-интерната, в мещёрском лесу на берегу Великого озера. Деревенька Ушмор всего из четырёх домов. Однажды мы с Иринкой решили сходить в лес с другой стороны трассы километра за два-три поесть спелой черники, никого не предупреждая, так как в передвижениях своих мы были свободны. В лесу было сказочно: высоченные сосны, пахучий можжевельник, заросли волшебного папоротника и – море ягоды! Такое, прямо, неизреченное счастье! Мы перекрикивались, шутили, смеялись. Вдруг, как говорится, шестым чувством, по едва уловимому мельканию за одной из сосен, ощутила опасность. Не показывая страха, как-то смогла дать понять Иринке, что за нами наблюдают, точнее, охотятся. Мы, играя, как в фильме «А зори здесь тихие» получилось, стали незаметно продвигаться к трассе. Услышав шум приближающейся машины, ринулись к шоссе, преследователь выскочил и бросился вслед. Взбежав по насыпи, мы начали нервно голосовать, кричать, чтоб водитель остановился. Машина была фурой и остановилась, уже проехав мимо нас метров двадцать. Спустившиеся с другой стороны дороги и вопившие о помощи, мы вновь сорвались с места и припустили в сторону Ушмора, так как выскочившие из машины мужики тоже погнались за нами. На пути протекала неширокая, метра на два-два с половиной, речка, так мы её перелетели на бегу.
Как нам удалось убежать? Необъяснимо. Понять это я смогла спустя почти тридцать лет, читая 90-й псалом: «яко ангелом Своим заповесть о тебе сохранити тя во всех путех твоих. На руках возмут тя, да не когда преткнеши о камень ногу твою». Надо заметить, что это единственная запомнившаяся мне с детства молитва. Бабушка называла её «Живые помочи» и рассказывала, что, провожая супруга на кровавую брань, вшила в гимнастерку переписанный ею из Псалтири девяностый псалом. Всю войну он был командиром орудия, участвовал в крупнейших сражениях, находясь в самых горячих местах, дважды попадал в плен, бежал к своим, нагоняемый натасканными собаками, и ...вернулся. Но вспомнила я её, когда продиралась к Богу, и звучала она в моей памяти даже не по церковно-славянски, а набором совершенно непонятных словосочетаний!!!
Много чего было в моей жизни опасно-угрожающего, «и от всех избави мя Господь».
Лет в 14-15 в чудесную зимнюю пору пришла с лыжами в наш сквер (после почти 50-ти лет узнала, что это территория разрушенного большевиками монастыря в честь Воздвижения Креста Господня), так как накануне договорились с девочками из класса встретиться там и отправиться на прогулку за город в лесопарк. Прождав одноклассниц довольно долго, решилась пойти одна, быть дома в такую погоду невозможно. За городом встала на лыжи и, абсолютно счастливая, покатила по заметённой дороге, всей душой наслаждаясь изумительным сказочным видом – красота и тишина. В зимнее время ни троллейбус, никакой другой транспорт там к реке не ходил. В какое-то мгновение всё это благолепие чем-то было встревожено. Ещё не поняв ничего, смутилась и напряглась, но продолжала скользить дальше. И боковым зрением на фоне почти сплошного белоснежья уловила слева какое-то движение между темнеющими стволами деревьев. Ужас охватил меня, но вида я не подала, это ускорило бы нападение. Наверное, безмолвный вопль исторгся из моей груди, и… вдруг среди всей этой сверкающей белизны как из небытия показался красный автомобиль. Я быстро отцепила лыжи и, когда он, доехав до меня, остановился, влезла с лыжами на заднее сиденье в кабину. Видимо, всё-таки опасаясь водителя, на ломаном русском сказала, куда меня желательно довезти, указав место не рядом с домом.
Так я была спасена в очередной раз от человека, позволившего себе превращаться в зверя. Однако, долгие годы не думала и не осознавала, откуда там взялась машина в будний зимний день от далёкого пляжа? Как мои длинные деревянные лыжи с лёгкостью влезли в кабину совсем небольшого автомобиля? Почему водитель ничего не спрашивал, не говорил и не оборачивался ко мне, он будто всё знал про меня, разыгравшую перед ним «иностранку». «…и до старости, и до престарения не покинь меня»…
Нам с одноклассницей Таней Федуловой 16-15 лет. Закончив прополку своих грядок в славном совхозе «Ряжский», где три последних школьных лета отдыхали-трудились в лагере со школой, решили, не дожидаясь остальных, пойти к расположению нашему вдвоём. Безудержная радость жизни, юности, природа ликовала, цвела и звенела, и мы хохотали, пели и, танцуя, продвигались по лугам. Внезапно из берёзовых посадок вихрем вынесся здоровый голый молодой мужик и, неумолимо приближаясь, стал нагонять нас. Мы помчались, как настигаемые тигром лани. Но вблизи не было никакого жилья, ни людей. Не сговариваясь, мы припустили к видневшейся церкви, прятавшейся среди кладбищенских зарослей. Влетев на кладбище, успокаивая дыхание, стали пробираться между могилок, уже понимая, что угроза быть растерзанными миновала. Около входа в храм была просто идиллическая картина – светло, солнечно, неспешно ходят какие-то блаженные люди, с недоверием взглядывавшие на нас.
И ещё раз мы приходили туда. Когда вошли на порог церкви, увидели, что там происходит венчание, и священник, и все присутствующие с безпокойством и неприятием оглядывались на девочек-девушек в футболках и завёрнутых до колен трикушках. А жаль! Был 75-й или 76-й год, ещё гонения на верующих. Всё понятно… но больно и горько, значит, не время было прийти, надо было пострадать, помучиться и? полютовать в своих грехах? Но и тогда Господь нас укрыл, и мы, ни о чём не смекнув, отправились дальше в своё горестное жизненное путешествие.