Белоснежный храм с устремленными к небу золотистыми язычками неотмирного пламени оживотворял урбанистический пейзаж городской окраины самим фактом своего существования...
Виктор Колосов, сын Федора, внук Иоанна, пятидесятилетний потомок прерванной династии священнослужителей, ныне — церковный сторож, в прошлом — научный сотрудник, ждал своего сменщика с завидным терпением.
Семидесятидвухлетнего Кузьмича не было уже в течение двух часов по окончании табельного времени — восьми утра...
«Пора идти в часовню», — подумал Виктор, замыкая дверь благоустроенной сторожки...
Сторожа помогали батюшкам в скорбном, но благородном деле отпевания усопших: парковали катафалки, заносили покойников в часовню, расставляя гробы на длинные деревянные лавки по обе стороны иконостаса, ставили зажженные свечи в открытый гроб крестообразно: у головы, ног и рук за обшивку домовины, на закрытый — свечи в стаканчиках с песком посередине...
Кузьмича отпевали около четвертого часа пополудни, в последнюю партию новопреставленных. Он умер ночью, в два часа...
Колосов вспомнил как Кузьмич жаловался на тянущие боли в левом боку накануне, за день до смерти...
Церковный староста — Алексей Петрович, полковник в отставке, уговорил Виктора подежурить еще сутки. Виктор согласился, хотя долгое общение с покойниками вызывало у него странные ощущения: ему казалось, что он где-то уже видел недавно умерших людей, особенно тех, кому он заглядывал в лицо при закладке свечи у изголовья...
«Бог забирает человека, когда Он больше не может к нему приблизиться», — эта загадочная фраза отца Даниила, обращенная к родственникам усопших перед началом заупокойной службы почему-то врезалась в сознание сторожа, выворачивая его глыбами благоговейного страха перед чем-то несказуемым, непознанным и неизвестным...
Ветер шумел ржавыми листьями, гоняя сор и грязные бумажки по загаженному двору аварийной пятиэтажки.
Высокая старуха, в древнем полушубке, с распущенными космами давно немытых волос, накрашенная как девица на выданье (красногубая и чернобровая), тащила за собой детскую коляску с пустыми бутылками, и дико вопила: «Вижу вас мертвыми, с обглоданными душами и выклеванными глазами! Вижу вас плачущими и жаждущими хлеба на дне огнедышащей бездны! Исчадия порока и дети разврата, покайтесь! Ибо Грядет, чающий расплаты за содеянное вами в проказе самолюбования и самонадеянности!»
Виктор Колосов стремительно шел по центральной улице праздничного города.
Все ликовало, шумело и пело в буйном опьянении быстротекущей жизнью.
Пьяницы мычали в апогее нечленораздельного веселья, подростки бурно и смачно матерились, по поводу и без повода, мужчины искали женщин, женщины — мужчин...
Все хотели насытиться, надышаться, напиться...
Безцельно, жадно и безсмысленно...
А он видел упокоенные лица с закрытыми глазами в черных ладьях смерти, и слышал режущий душу вопль юродивой старухи: «Вижу вас мертвыми, с обглоданными душами!»
