Предай Господу путь твой и уповай на Него,
и Он совершит.
(Пс. 36: 5)
Глотая новостные сливки,
Присядьте, чтобы не упасть:
Об обязательной прививке
Твердит заботливая власть.
О время! Изобилье Храмов,
И всё же не живем, как встарь:
Врачи лечили род Адамов,
Ветеринары — Божью тварь.
Вели коров к ветеринарам
Без их согласья, не беда,
И это не было кошмаром:
Зачем согласие скота?
Всё говорит нам о кончине света.
Где раболепство, там Христос гоним.
Но фарисеи Нового Завета
Приходят в Церковь, чтоб служили им.
Полно отцов, но безпризорна паства.
Народное безверье неспроста:
И барство, и пустое краснобайство
Бичуют вновь смиренного Христа.
Давно уже грохочет гром
Всеправославного погрома…
Мы за ведущими идем,
Пока они Христом ведомы.
Тщета подобия Собора
Ввела в соблазн народ и клир,
И треволнения-раздоры
Объяли Православный мир.
Какая цель в тумане зрится?
Что даст нечаемый Собор?
От плевел отделит пшеницу
Или в нее навеет сор?
Неведенье несет разруху,
Грех прилагается к греху.
«Изволися Святому Духу»
Или вельможам наверху?
Но Истину сам ад не спрячет.
Блажен, кто за Нее гоним!
Господь Ревнитель. Это значит —
Кто не ревнитель, тот не с Ним.
С иеромонахом Романом мы встретились в пасхальные дни минувшего года. Я приехала в скит Ветрóво вместе с художницей Наталией Назаровой, которая работала над иллюстрациями к сборнику стихотворений «Светел дом» — первой книге отца Романа для детей. На Радоницу отец Роман собирался уехать из Ветрово к себе на родину — в село Рябчёвск Брянской области. Наталия ехала вместе с ним, чтобы увидеть и написать с натуры его родные места — а для чего ехала я, редактор будущей книги, трудно сказать. Конечно же, я думала о том, что, может быть, напишу об этой встрече — но еще больше мне хотелось просто увидеть иеромонаха Романа, чьи стихи я готовила к изданию последние два-три года и чьи песни слушала уже около двадцати лет — с тех самых пор, как пришла в Церковь.
Вся Россия стала полем Куликовым.
Ополчился ворог. Быть нам иль не быть?
Но не слышно клича Дмитрия Донского,
Некому отчизну нашу защитить.
И зовут к покаянью перед вражьим мечом словоблуды,
И в князья норовят, кто в холопах седины стяжах.
Да разыдется тьма! Умолчите, иуды!
Бог не в силе, а в правде, правда в верных сердцах.
На земле родимой — Родина в опале.
Разгулялась погань — и просвета нет.
Где ты, Старче Божий, Сергие Всехвальне?
Под твоей десницей каждый — Пересвет.
Что за шум стоит? Далеко слыхать.
То ли чья-то казнь, то ль гуляние,
То ль заморский гость, то ли просто тать, —
Все волнуется в ожидании.
Вдруг раздался крик: — Осади назад!
Но стена зевак, как прикована,
И выходит Муж из темничных врат,
Все лицо в крови и исплевано.
Ноги спутаны цепью медною,
Руки скручены вкрест оборкою,
Повели Его, безответного,
К месту Лобному, месту горькому.
Потерявшему память родство ни к чему,
На закат понесли думы грешные.
Чтó родительский дом — только злоба к нему:
Юн умом, и душа незалежная.
Доли нет пановать, побежал в батраки,
«Душу й тіло» меняя на милости.
Подносил-относил и чаи, и горшки.
— Тяжела ты, стезя самостийности!
«Ще не вмерла» страна, но такий запашок
От костров, от речей укро-ариев!
Где ты, Малая Русь, освященный исток?
На обломках твоих — Янычария.
Когда пойду на суд душой…
Когда пойду на суд душой,
Прошу я всех усиленно,
В могилу, занятую мной
За6ейте кол осиновый.
Что заслужил, то получил,
Что пользы в отпевании
Когда и часу я не жил
В любви и покаянии.
Носил одежды чернеца,
Имея норов аховский,
Неправды не было конца
Под одеяньем ангельским.
