Омилия

Когда я в 2008 году переступила порог Спасского храма, то сразу почувствовала тепло и домашний уют. Что же так очаровало меня в этом храме помимо красоты богослужения? Простые и милые мелочи, на которые другой и вовсе не обратит своего внимания. На аналое под иконами лежали красиво вышитые гладью салфетки ручной работы. Некоторые иконы обрамляла ажурная тюль, небольшие столики были покрыты белоснежными покрывальцами с искусно вывязанными крючком кружевами. Я поняла, что женщины, которые следят за благолепием храма, это и есть те самые «белые платочки», не без любви и участия которых храм выжил в самые трудные времена и никогда не закрывался.

Себя понимая с трудом,
Почти не мечтая о чуде,
Я знаю, оно ещё будет.
Я чувствую это нутром.

И сколько с собой не скандаль,
И что бы там ни обещали,
Сбежать бы за дальние дали.
Осенняя давит печаль.

«Приносили к Нему детей, чтобы Он прикоснулся к ним; ученики же не допускали приносящих. Увидев то, Иисус вознегодовал и сказал им: пустите детей приходить ко Мне и не препятствуйте им, ибо таковых есть Царствие Божие. Истинно говорю вам: кто не примет Царствия Божия, как дитя, тот не войдет в него. И, обняв их, возложил руки на них и благословил их»

  Евангелие от Марка, глава 10, стихи 13-16

ВСТУПЛЕНИЕ

Эта книга – о моем сыне. О его первом вздохе, первом крике, первой улыбке, первом шаге, первом слове – обо всем первом. И не только о первом, но и о дальнейшей его жизни – до пятилетнего возраста.

И даже о том, как я впервые о нем узнал, хотя он еще не родился.

Но лучше – обо всем по порядку.

Книга о наших православных братьях-славянах, живущих в Сербии и Черногории

Из всех народов, живущих на земле, самым близким, самым родным, самым верным является для нас, русских, народ сербский. О ком бы мы ни говорили — о болгарах, о греках, о киприотах — ни один народ не вызывает в наших сердцах такого сердечного, такого искреннего отклика, как этот. Нас объединяет, во-первых, живая вера во Христа, во-вторых, молитва друг о друге и, в-третьих, общность судеб.

ВЕРУНЯ
1.

  Уже стемнело, а я все еще не знал, где буду ночевать. В храме не осталось ни одного человека, и я вышел за церковную ограду. У ворот стояла невысокая щуплая женщина; казалось, она кого-то поджидала.

  -Не скажете, у кого можно переночевать? – обратился я к ней.

  -Ну, как не скажу – скажу, - с готовностью откликнулась она, как будто меня и дожидалась. – А я стою и думаю: чего я стою? – продолжала женщина, разговаривая со мной как со старым знакомым. – Оказывается – вот зачем.

Павлу Лаврову исполнилось тридцать три года, когда научно-исследовательский институт, в котором он работал старшим научным сотрудником, упразднили. Нельзя сказать, чтобы он запаниковал (разговоры о закрытии института шли последние два-три года), но остаться без работы человеку семейному, у которого на руках двое детей, не очень-то приятно. Правда, тыл в некоторой степени был обеспечен (жене увольнение на работе пока не грозило), однако для Лаврова это служило малым утешением, тем более и зарплата у нее была небольшая.     

                                                 У чукчей нет Анакреона,
                                                 К зырянам Тютчев не придет.
                                                      Афанасий Фет

Фёдор Тютчев к зырянам пришел,
Это стало для Фета укором,
Но затем подошли рок-ин-ролл,
Гербалайф, орифлейм и Киркоров –

И не сразу теперь разберёшь
Голос Тютчева в этом содоме,
Что есть мысль изреченная ложь…
Вот беда! И не только для коми!

Знания о Боге скрывались и стирались из памяти людей советского общества в течение многих десятилетий, но душа человеческая, не подчиняясь законам диалектического материализма, всегда ищет созвучное себе. К сожалению, не всякому ищущему удается миновать множество ловушек, расставленных по дороге к правде, и не пойти по опасному пути, на который указывает яркая и завлекательная «стрелка»…

Не пора ли и мне о любви
Пару строк уронить мимоходом —
Было что-то в близи и в дали,
Колыхаясь ошибкой и роком.

Вспоминаю: чуть слышный напев
Отзывался неясною дрожью
На диване, икотно поев,
Как на ниве с есенинской рожью.

— Скажи, поэт, зачем ты пишешь?
Откуда рифму ты берешь?
— Всё очень просто — её слышу
Я музыкой сквозь дождь.
Её читаю в детском взгляде,
В пульсе любимой под рукой.
Пишу зачем? Кому-то надо
Быть иерихонскою трубой…
— О брось, поэт, какие трубы?
О чем трубить нам в наши дни?
— Я буду петь, лишь были б губы
И сердце — чтоб слагать стихи.
— Поэт, ты пишешь ради славы?
— Для славы Божией — может быть,
Ты знаешь, я бы не писал бы,
Но не писать — значит не жить.

Хорошие стихи – почти молитва;
Как золото руном, задержанные звуки;
Слеза, скатившаяся с лика;
Соединение в разлуке;
Журавль, опустившийся столь близко,
Что каждого пера отлив так очевиден…