Было горько и больно мне
Не от пуль: я смотрела в сердца.
В них решимость идти до конца
В этой жутко-коварной войне.
Плачет сердце: правее меня.
Все сужу да ряжу - сердце плачет...
Вот - упала, ползу к блиндажу...
Сердце пулям навстречу скачет.
Ни слова о любви, и о тебе ни слова…
Морозно на дорогах и в сумраке ночном
Качается от ветра и гудит подкова,
Разбужена внезапно невероятным сном.
Ни слова о тоске, ни слова о потерях.
Все в радостном тумане: и грудки снегирей,
Сугробы белых лиц, кричащие под дверью,
И над дыханьем улиц улыбки фонарей.
Ни слова не сказав, не посмотрев нелепо,
Уйду и сяду к печке, и чай себе налью.
Забыть о том, что важно: покрывает слепо.
Сияет, как планета. Стало для поэта
Сильнее, чем обеты. Крепче, чем запреты,
Как воздух, свет и лето. Последнее. Люблю.
16. 12. 2016
Говоришь, что тебе одиноко,
Что печаль твоё сердце грызёт,
Что унынье тяжёлым оброком
Распрямиться в пути не даёт -
Оглянись, посмотри ясным оком-
Сколько горя, взаимных обид,
Как гуляет по миру пороком
Безысходности сумрачный лик.
Все нуждаются в доброй улыбке,
Взгляде ласковом, верной руке,
И кому-то от тяжести липкой
Ещё хуже, страшней, чем тебе.
Кто-то ждёт состраданья, как нищий,
Отыщи в своём сердце тепла.
Будто ветром огонь в пепелище,
Разгорится любовь добела.
И захочется вновь её искры
Отдавать в необъятном долгу,
Удивляясь, как радость игристо
Наполняет на каждом шагу.
Глянцевая поверхность мира шероховата на ощупь, она не может до конца скрыть рубцы, оставленные неумолимым временем на теле живой материи. Эти рубцы пытаются замаскировать выхолощенной казенной радостью от вещей, приобретенных в кредит у многорукого спрута денежной цивилизации. Или превратить в очередное реалити-шоу. Но подлинная жизнь – она там, за обложкой глянца, вдали компьютерного монитора, отмеченная шрамами. Но мало у кого хватит мужества посмотреть в глаза неприглядной правде бытия. Человек не сумел создать справедливое настоящее для обитателей своих городов, он лишь открыл пути бегства.
Последние лет пять журналисты (и я в том числе) писали о том, как повезло российскому государству с антигосударственной оппозицией.
Повезло в том смысле, что антигосударственная оппозиция, обладающая деньгами, связями и доступом в СМИ — была по убеждениям зверски рыночной. Что она выходила на все свои выборы и революции с лозунгами, метко пролетающими мимо 98% граждан. Или даже вызывала у них жгучее желание проголосовать за партию власти.
Почему так было — понятно. Спонсоры и патроны данной тусовки ставили на «креативный класс Москвы», на «разгневанных молодых профессионалов, вкусивших свободы», на «европейскую прослойку русских» и на переворот олигархов — словом, на всё что угодно, лишь бы оно ни в какой форме не напоминало условную «советскую идею».
Ибо спонсоры и патроны сами росли на Красной Угрозе — и органически не могли спонсировать в пост-советской России кампанию по внедрению в массы «советских» лозунгов.
Небо ищет убитую птицу,
птице убитой небо снится:
воздух на крыльях, ветер в лапах,
в ноздрях земли безбрежной запах.
Синь океана в глазах таится
даже у мёртвой, забитой птицы;
даже у той, что летать боится
синь океана в душе ютится.
Птица и небо срослись навеки,
как андрогинные человеки,
как сообщающиеся сосуды.
Небо любви, поцелуй Иуды -
в птичьих глазах - никак не забуду.
Разбитое корыто,
если и вправду разбито,
а не от лени треснуло -
если бы... Да, если бы
не было позабыто,
если бы было полито,
и посажено в землю,
проросло бы.
Внемлю и поливаю
рану корыта в надежде -
оно не будет прежним,
но живее станет.
Порастёт жизнью:
кривой, непрошеной,
взъерошенной.
Жажда не утолима:
не проходи мимо
разбитого кем-то корыта -
пусть оно будет политым.
Отгорела -
Огненной листвой
Сбросила с себя наряд ненужный.
Оголила -
Ветвей скелет свой,
Обнажая раненную душу.
И уснула –
Словно умерла
Иссушившись ветром и невзгодой.
Это всё зима…
Зима!
Зима?
Может, зря виню я непогоду?
Белый белый снег ложится
Лишь дороги полоса.
У всего найдем границы
Кроме веры в чудеса.
И душа дойдет до края,
И перешагнет за край...
В день святого Николая,
В небе звезды узнавая -
Осязай и замирай.
Воздух колкий, запах хвои,
За окном грядущий год.
В жизни многое с лихвою
Лишь чудес не достает.
Слезы встанут в горле комом,
Но покажется на миг,
Как по городу ночному
Семенит от дома к дому
Еле видимый старик.
Вьется снег ему вдогонку
Свет из окон восковой,
А на старенькой иконке
Темный лик и профиль тонкий,
Взгляд глубокий и живой.
Солнце встает над домами -
Над горизонтом из крыш.
Скоро исчезнет в тумане
Утра морозного тишь.
Вновь заведутся моторы,
Чтобы работать весь день.
Неутомимый наш город -
Града Небесного тень.
Здесь уживаются вместе
Тысячи разных людей.
Каждый поет свои песни,
Полон великих идей.
Не прекращаются споры
За перемычками стен.
Объединяющий город -
Града Небесного тень.
Парки деревьями дышат
На перекрестках аллей.
Благовест утренний слышен.
Гаснут огни фонарей.
На городские просторы
Льётся покой деревень.
Богоспасаемый город -
Града Небесного тень.
А птица ли? Или всё же, скорее, тот самый ёжик из анекдота: ёжик птица ленивая, пока не пнёшь его — не полетит? Злой анекдот, потому что у ёжика нет крыльев по определению. Но анекдот-то о людях, а если это про людей, то правда. Человек, словно курица — носит в себе потенциальную возможность полёта, но не летает.
Я как-то видела в сети фотографию взлетевшей перед носом тигра курицы. В момент смертельной опасности она всё-таки вспомнила о том, что она не только несушка, не только поставщица яиц, окорочков и крылышек для магазинов, но и птица, т. е. существо, рождённое с крыльями — для полёта.
С человеком можно поступить таким же образом, как поступают с курами: направить в сторону супермаркета, а не в сторону Неба. И тогда получится «биография насморков, потребления пищи, сварения, прочих естественных отправлений; считать биографию эту моей — всё равно, что считать биографией биографию этих вот брюк. Есть другая: она беспричинно вторгается снами в бессонницу бденья; когда погружаюсь я в сон, то сознанье витает за гранью рассудка, давая лишь знать о себе очень странными знаками: снами и сказкой» (А. Белый, «Записки чудака»).
Знакомых незнакомцев развелось,
Как сытых летних мух на распродаже.
Сегодня сообща, а завтра – врозь,
И были ли они, не вспомнишь даже.
Другая жизнь, другие времена,
И, прошлую шумливость забывая,
Я знаю, что такое тишина
Звенящая. Блаженная. Глухая.
Прозрачна, будто озеро весной,
Доверишься – навеки приголубит.
И хочется, не споря с тишиной,
Уйти в себя, до самой-самой глуби.
А после горько плакать в черновик,
И словно низким рейтингом исхлёстан,
Очнуться, еле сдерживая крик:
«Как быстро всё закончилось, как просто»…
2016
Можно ли подстелить соломку?
У моей близкой родственницы дочка почти с самого рождения страдала диатезом. Молодая кормящая мама не понаслышке знала все «прелести» этого недуга – сама все детство мучилась им «по полной программе», – и уж своего-то ребёнка решила защитить.
Поскольку девочка получала только материнское молоко, молодая женщина методично исключала из своего рациона один за другим «опасные» продукты, села чуть ли не на хлеб и воду. И диатез вроде бы начал отступать. Но до поры до времени: в какой-то момент он вдруг вспыхивал вновь без всяких видимых причин. Так повторялось несколько раз. Все возможные аллергены были исключены, никаких новых продуктов в рацион питания не поступало, и женщина была в недоумении.
Пока не взяла однажды медицинскую карточку дочки и не стала скрупулезно изучать и анализировать историю болезни.
Дмитрий Сергеич сидел на крылечке своего покосившегося деревенского домика. Только что он захлебнул кружку холодного пива, и теперь блаженство разливалось по всем его, уже немолодым, конечностям. Весь знойный день Сергеич провел за праведными трудами, и вот теперь долгожданная пора: тихий летний вечер, приятная усталость в теле, кошка Муська лежит на его коленях и мурлыкает свою кошачью песенку. Он закурил и задумался. «Это ж надо! Как все премудро устроено. Семя умирает и дает жизнь растению. Птицы улетают и прилетают. Все как-то, понимаешь… И вот травушка ведь тоже ж… И все ж так нужно, так связано. Ах, Божий мир». Слезы умиления подступили к глазам, в горле зашевелился комок. Вдруг Сергеич резко дернул рукой и ударил ладонью по предплечью.
Понять и пережить
Беспамятство сердец,
Открыв в себе Исток
Божественного Слова...
И веруя в Любовь,
Услышать наконец,
Что нет другой судьбы...
Без часа рокового...
Досадуя на ложь,
Чадят календари,
Цикличностью умов,
Утративших надежду...
Утихнут вчерашние страсти,
Проснёшься весёлым опять.
Когда ещё выпадет счастье
Журавлика в небе поймать,
Прочувствовать всё совершенство
Приснившейся лунной реки,
И с трепетным этим блаженством
Дожить до последней строки.
Не помнить, что век слишком краток,
И чаще, чем в сердце стихи,
Прикладами между лопаток
В душе отдаются грехи.
Какая мне польза от выгод
Любого удачного дня,
Когда дворовой забулдыга
Добрей и счастливей меня?
И пусть снова дождь на рассвете
Наглеет, не пряча лица.
Но ветер, сегодня – мой ветер
Поёт и поёт без конца.
2016
Печальность осени, холодность снега,
Души порыв - всё Божья благодать!
Молитвы суть – беседы с Ним у брега
Реки , несущей свои воды вспять.
Пока живу, пока дышу и верю
Прошу одно, Всемилостивый Бог,
Подай молитву, возврати потерю,
Сердечного общенья сладких крох,
Слезы горячей. Плачут ими свечи.
А пустословье – слово без души,
Вложи свой Дух и силу в просторечье
И благодарность в сердце положи.
Ветер гонит тучу вслед за тучею,
В небе словно олово кипит.
Родина берёзою плакучею
В поле одинёшенька стоит.
Треплет косы ветер ей неистово,
Стройный стан всё силится согнуть,
Рвёт одежды и швыряет листьями, -
Не подняться и не воздохнуть.
«Что воздам Господеви о всех, яже воздаде ми?»
У меня дома много икон.
Первые из них появились очень давно.
Многие из святых изображений я приобретала сама, какие-то подарены мне друзьями, немало было куплено по просьбам детей (в раннем детстве мои детки очень любили ходить в церковь).
Иконостаса, как такового, у меня нет. Иконы стоят по шкафам, висят на стенах. Все они мне дороги, есть и особенно «намоленные»…
Но есть у меня «особенный» образок. На нем написаны лики святителя Николая Чудотворца и Пресвятой Богородицы с Младенцем Христом, и он со мной с 18 лет. Это подарок от Маринки, моей институтской подружки.
Папа целует в щеку.
Колко.
Он остригал усы.
— Времени сколько?
— Семь часов.
— Только?
— Ну, ты еще поспи.
Мама вздыхает,
Рукою шарит,
Ищет на стуле халат.
— С Богом, давай.
— До свиданья.
— Знаешь,
мы ждем тебя на чай…
Семь часов сорок,
Уже светает,
Есть время почитать.
Только лишь
одеялки поправить,
Лобики поцеловать.
— Ой, почти девять!
Мы опоздаем.
Мама детишек будить.
Дочка рыдает,
Сынок зевает,
Скоро уж будут звонить…
Два космонавта
в комбинезонах,
Носики только торчат.
Там на орбите — холодно очень,
Хоть говорят — минус пять.
— Может успеем! — надежда мамы,
Тащит детей за рукав.
