Александр Сергеевич Пушкин — явление в жизни России. Он не просто гениальный русский поэт, которого любит и чтит вся Россия, он не просто поэт, без которого не состоялся бы «серебряный век» русской культуры. Пушкин оказал огромное влияние на самосознание народа. И если гениальность поэта была очевидна уже современникам, то значение Пушкина в выражении самосознания русского народа раскрывалось постепенно. Это видно, когда читаешь речи, посвященные памяти
Распространенные представления о том, что Русь заимствовала в Х—XIII вв. жанры своей литературы из Византии и Болгарии, верны только в известной мере. Жанры действительно были заимствованы из Византии и Болгарии, но далеко не все: часть не перешла на Русь, другая часть создавалась здесь самостоятельно начиная с XI в. И объясняется это прежде всего тем, что Русь и Византия стояли на разных стадиях общественного развития. На Руси были свои общественные потребности в литературе. Значительно большая близость существовала, по-видимому, между Русью и Болгарией, но и тут были крупные различия.
Так, например, Русь не заимствовала из Византии стихотворных жанров. Переводы стихотворных произведений делались прозой н переосмыслялись в жанровом отношении. Хотя первые болгарские писатели и составляли, как это хорошо показано в трудах А. И. Соболевского, Р. О. Якобсона, Н. С. Трубецкого и Д. Костича, стихотворные произведения, но опыт их не вызвал подражаний и продолжения на Руси.
1.
Маришка вышла замуж за богатого итальянца
и поселилась на вилле в Риме.
— Все хорошо, — писала она, —
не хватает только черняшки!
Летом она приехала на родину в гости:
приволье, провинция, трава-мурава с цветами.
И закрутила роман с народным умельцем
из сельских интеллигентов.
У того — жена убивается, плачет дочь, теща в апоплексии.
А Маришка спит с ним на голой земле у плакучей ивы,
сидит у костра в обнимку, смотрит на бегущую воду,
и, сладко потягиваясь, повторяет:
«Как мало, оказывается, человеку нужно
для полного счастья!»
2.
А Нина горячо уверяла, что видела беса.
Он сидел у нее в ногах на постели
и облизывался, потирая руки.
И она очень гордилась этим своим виденьем,
словно оно придавало ей значительности и веса.
Тихий луг, полевые цветы
И лучей золотистые пряди,
Для чего среди этой красы
Я живу, ты скажи, Бога ради!
Для чего прикоснулся с небес
Чей-то взгляд с поволокою лета?
Расскажи одинокий мой лес,
У людей не нашёл я ответа.
Упаду у живого ручья
И ему свою тайну открою.
Кто-то смотрит с небес на меня
И зовёт, и зовёт за собою…
А по небу плывут корабли,
Облака в неизвестные страны,
Передайте во имя любви,
Что любовь моя – горькая рана!
А ещё захватите цветы,
Той, которая будет им рада
И в окно бросьте ей с высоты,
Пусть улыбка мне будет наградой!
Мирских утех с годами гаснет свет,
Нельзя забыть, что радость быстротечна,
В весельи временном мне утешенья нет,
Но я желала б веселиться вечно.
Утехи в жизни кратки, вечна скорбь,
За днем коротким ночь так бесконечна…
Даруй нам просветление, Господь!
Даруй нам пониманье слова «вечность»!
Высокое положение и смиренное расположение
Геронда, во мне есть гордость?
— Есть немножко. По крайней мере, нужно, чтобы гордость была в пределах допустимой нормы, в рамках, предусмотренных законом…
— А есть «допустимое количество» гордости?
— Если немножко возгордится тот, у кого есть способности, знания и т.д., то у него есть смягчающие обстоятельства. Это, конечно, не значит, что такая гордость хорошая, но, по крайней мере, у человека есть оправдание. Но тот, у кого нет ни способностей, ни знаний, не имеет права быть гордым, он просто обязан быть смиренным. Если он гордится — значит, совсем пропал.
Дождь стучит, стучит, стучит,
Как пророчество,
Сердце бедное молчит,
Спать не хочется
Грусти чёрное окно,
Ночь глубокая,
А душа моя давно
Одинокая,
Всё зовёт из этих мест,
За околицу,
Где стоит у входа Крест,
Кто-то молится
На минуту перезвон –
Всё получится!
И опять могильный стон –
Буду мучиться!
Где ты, ангел добрый мой?
В ночь закутался,
Забери меня с собой –
Я запутался…
Как-то нечаянно, как-то случайно,
Бременем мира отягощенные,
Многого мы не замечаем,
Гордые, жадные, ожесточенные.
Взглядом холодным, пустым, недоверчивым,
Мы безучастно вокруг озираемся,
Не замечаем слезы младенческой,
Немощи старческой просто гнушаемся.
Блага земные, покой, наслаждение,
Личное счастье,- у нас воспеваются;
Если послышится крик о спасении,
Мы осторожно пройти постараемся.
Нет, мы, бесспорно, полны сожаления
В бедах, в болезнях, в нужде к пребывающим,
Только в сердцах не имеем стремления
Руку свою протянуть погибающим.
Нам не откажешь в тщеславном старании,
Добрыми слыть, только как-то уродливо,
Без соучастия, без сострадания,
Без благородства, без жертвы, без подвига.
Видя как в истину ложь облекается,
Как укрепляется поступь бесчестия,
Как добродетель развратом сменяется,
Слух поражается ядом зловéстия,
В мире вражды и конфликтов бесчисленных,
Внутренний, тихий мирок свой лелея,
Мы не спешим проповедовать истину,
Если по-честному, и не умеем.
Чтоб в жизни сей не потерпеть крушенье,
И чтоб не стать добычей легкой зла –
У Господа проси благословенье
Как кроткий сын, на все свои дела.
2008
Многогранное творчество инока Всеволода (Филипьева), насельника Свято-Троицкого монастыря в Джорданвилле (штат Нью-Йорк, США), возвращается на Родину. Стихотворные сборники, богословские исследования, художественная проза издаются многотысячными тиражами и находят благодарного читателя. Для многих из нас, живущих в России, книги инока Всеволода открывают духовный мир Русского Зарубежья, многие десятилетия отчужденного от России, но хранившего красоту отеческой веры и устои православной жизни. Сам отец Всеволод нередко говорит о своих стихах как об аскетической лирике — «…у берега есть море, у счастья есть горе… у инока есть Иное».
Слова и образы, наполнящие его поэтический мир, близки каждому православному, потому что несут в себе плоды созерцания и богомыслия, рожденные в келье инока — «отверзает молчащему Божья рука очи сердца, способные плакать».
Пожалуй, нет более сильного, противоречивого и год от года обрастающего новыми откровениями эха русского Серебряного века, чем Марина Цветаева. Нешуточный гвалт поднимали, поднимают и, видимо, еще будут поднимать вокруг Сергея Есенина, в центре литературоведческого ажиотажа пребывал Маяковский, оказывалась Анна Ахматова, но столь методичного и неизбывного интереса к своему творческому наследию, биографии и накопленным за всю свою жизнь «артефактам», не знал, кажется, никто.
Довольно вспомнить хотя бы то, сколько биографий Цветаевой было издано в последние годы, не говоря уже о томах переписки, дневниках, мемуарах и тоннах опубликованного и переопубликованного творчества. В том числе неизвестного, незамеченного, неисследованного, в ипостаси которого Марина Ивановна была непривычна читателю. Но слава Цветаевой-личности опережала, да и опережает славу Цветаевой-поэта, так как толстые журналы и издательства отдавали и отдают предпочтение чему-нибудь биографическому, упорно уклоняясь от разговоров о самой поэзии.
Кто такие бесы, и нужно ли их бояться
Что имеет в виду современный неверующий человек, когда говорит «я был взбешен» или «меня это бесит»? Наверное, в большинстве случаев — просто крайнюю степень раздражения. И хотя корневая основа подобных слов ясно указывает на их происхождение от слова «бес», в наше время это мало кого может смутить. В рецензии на новый спектакль пресса восторженно сообщает, что премьера прошла «с бешеным успехом», тинэйджеры пишут в своих сетевых дневниках, как они «классно побесились» на рок-концерте, а ветеринары делают домашним животным прививки «от бешенства».
Столь безразличное отношение к употребляемым словам легко объясняется простым, но печальным фактом: к сожалению, люди сегодня очень плохо представляют себе, кто же это такие — бесы. Откуда они взялись, какими качествами обладают и стоит ли отождествлять себя и окружающих с этими существами, пусть даже всего лишь на уровне фигуры речи?
Пастух не появлялся уже давно. Честно говоря, последние пару сотен лет по овечьему счёту его вообще никто не видел. Некоторые даже утверждали, что его на самом деле и нет вовсе, и что его выдумали Собаки с Подпаском. Серьёзные Овцы этому, конечно, не верили. Но так или иначе, Пастуха не было. Подпасок, состарившийся в ожидании шефа, в загоне появлялся только во время стрижки. А так — Собаки хозяйничали. Развелось их несметное множество, Подпасок их побаивался, и они творили, что хотели. В основном, лаяли и кусались.
Когда овцам становилось совсем уж невмоготу, и бараны начинали бодаться, собаки грозились: «Вот уйдём — придут Волки. Посмотрим, как вы тогда попляшете». Волков боялись все, от Подпаска до последнего ягнёнка. Действительно боялись. «Они» набегали каждые пару дней, и тогда кто-нибудь из овец исчезал навсегда. Иногда собаки рычали и скалились, но больше для виду.
Когда что-то доброе сделаю,
Хоть малость, за множество дней,
Гордыня, обманщица смелая,
К душе приступает моей.
И станет так сладко нахваливать,
Так голову рáем кружить;
Тайком против Бога настраивать,
И немощь людскую хулить.
Коль сразу ее не отвергну я,–
Победу отпразднует враг:
Останусь я с совестью бедною
От всех добродетелей нáг.
2008
В начале нашего столетия из года в год издавались книги, обещавшие научить писать стихи каждого желающего. Вот, например, одна из них: «Полная школа выучиться писать стихи. Сборник примеров и упражнений для самоизучения в самое короткое время и не больше как в 5 уроков сделаться стихотворцем. В двух частях. Составил
Рекламные обещания таких авторов могли увлечь, конечно, только невежественных и легковерных людей. Дело, однако, не только в этом.
Итак, нельзя научить писать стихи. Для того чтобы стать поэтом на деле, нужно быть ещё «поэтом в душе», а не только владеть словом. Однако недопустимо впадать и в иную крайность и вообще отрицать «искусность» в поэзии. Мастерство необходимо поэту. И если нельзя научить писать стихи, вполне возможно рассказать о том, как пишут стихи. Обратимся к пушкинскому «Я вас любил: любовь ещё, быть может», которое очень часто используется как образец безыскусности в поэзии. Но это стихотворение Пушкина исполнено в очень сложном и строгом ритме, обладает поразительно тонкой синтаксической, интонационной и звуковой структурой. В нем воплотились многообразные «ухищрения», причем ухищрения именно «формальные». Говоря об искусности этого стихотворения, нам придется иметь дело с различными категориями и понятиями (и, естественно, терминами) поэтики — учения о литературной форме.
Олеся Николаева — хорошо известна и православному, и далекому от Церкви читателю: она не только поэт и писатель, но ещё и журналист, публицист и преподаватель, ведет свой семинар в Литературном институте.
Отвечая на вопросы наших корреспондентов, Олеся Николаева поднимает очень важную проблему — какой в современной литературе на православную тему может предстать Церковь, всегда ли лишь с одной, парадной стороны? Можно ли говорить о проблемах Церкви и описывать бытовую сторону её жизни с улыбкой, и не оттолкнет ли это тех людей, которые ищут в Церкви неземного и высокого?
Все испытав,
Мы знаем сами,
Что в дни психических атак
Сердца, не занятые нами,
Не мешкая займет их враг,
Займет, сводя все те же счеты,
Займет, засядет,
Нас разя...
Сердца!
Да это же высоты,
Которых отдавать нельзя.
1955
Ни в благодушии ленивом,
Ни в блеске славы,
Ни в тени —
Поэт не может быть счастливым
В тревожные для мира дни.
Беря пророческую лиру,
Одно он помнит
Из всего,
Что все несовершенство мира
Лежит на совести его.
Я могу тебя очень ждать,
Долго-долго и верно-верно,
И ночами могу не спать
Год, и два, и всю жизнь, наверно!
Пусть листочки календаря
Облетят, как листва у сада,
Только знать бы, что все не зря,
Что тебе это вправду надо!
Я могу за тобой идти
По чащобам и перелазам,
По пескам, без дорог почти,
По горам, по любому пути,
Где и черт не бывал ни разу!
