Олеся Николаева

В 2002 году мой муж — протоиерей Владимир Вигилянский — пережил серьезную операцию, которая длилась около 5 часов и не гарантировала выздоровления. Весь год он чувствовал тяжелые последствия перенесенной болезни, операции, которая прошла под тяжелым наркозом, и неотступно просил Бога об исцелении. Мы молились с ним у многих чудотворных икон и мощей, объезжали русские и греческие монастыри и святые места, и, конечно, особенно важным для страждущего человека представлялось паломничество на Афон. А тут как раз трое прихожан отца Владимира выразили свое горячее желание отправиться туда вместе с ним.

Он написал письмо Патриарху с просьбой о благословении на поездку вместе с тремя прихожанами и вскоре получил таковое. Пока с волнением готовился к паломничеству, прочитал множество книг об Афоне, о его истории и подвижниках и был под большим впечатлением. Особенно его поразил рассказ епископа Петра Ладыгина (середина XIX в.), который в юности подвизался в Андреевском скиту. Игумен благословил его молиться по чёткам и сказал:

— Когда будешь молиться, смотри, не пугайся, враг тебя будет пугать, а ты никуда не уходи с места, стой и молись, он ничего тебе не сделает.

Для меня это бесспорно лучший писатель нашего времени. Писатель, который создал свой собственный эпос, свою собственную Вселенную. В этом смысле ― мифотворчества и миросозидания ― его можно сравнить с Габриэлем Гарсиа Маркесом, Фолкнером или Андреем Платоновым: это очень оригинальный, очень самобытный мир со своими героями, своей логикой, своими ценностями, законами и сюжетами ― и драматическими, и комическими, и очень кровавыми, и, наоборот, изящными и остроумными. Мир Фазиля Искандера вошёл в наше бытие и присутствует в нём.

В переделкинский храм Преображения Господня я хожу уже лет тридцать. Было время, году в 88-89, когда я там даже пела на ранней литургии с бабульками — с бабой Олей косенькой и бабой Ксенией-козлиный голос — и читала на клиросе Часы, Шестопсалмие и кафизмы. И бабульки меня очень любили за звучный голос и внятное произношение.

Все, кроме одной. Была там одна такая, не из хора, а из постоянных прихожанок, — лютая. То палкой двинет по ноге, по самой косточке, то локтем в бок вдарит, то «чучелом», шипя, обзовет. Впрочем, эта ее злобность распространялась и на других, особенно она любила выбирать себе жертву из девушек-подростков и молодых женщин: как пристанет, как начнет мучить прямо во время богослужения, жужжит и жалит пребольно и преобидно: «Ишь, вырядилась! Пугало огородное!» А сама — страшная такая: глаза, близко поставленные, из которых зияет бездна, а между ними длинный-предлинный нос.

Три сестры нас было у матери,
три сестры, три пути-дороженьки:
одна — дорога семейная, многотрудная,
другая — дорога узкая, монастырская,
третья — дорога кабацкая, лиходейная.

Три сестры нас было у матери,
три сестры, три огня, три свечечки:
одна свеча — дом озаряющая,
другая свеча — ладаном оплывающая,
третья свеча — волоса опаляющая...

Три сестры нас было у матери,
три сестры, три ростка, три деревца:
одно — древо могучее, вширь растущее,
другое — древо крестное, на ветру поющее,
третье — древо чёрное да бесплодное,
ни ростка не имущее...

«Паче всех человек окаянен есмь» и вся заполонена сорняками слов, пустоцветом житейской речи и, если полынью, то непременно «горькой».

«Невольник чести» и «вечности заложник» в плену у времени гремит кандалами причинно-следственных связей, ищет и не находит своего Подлежащего, роется в шелухе сказуемых и рядится в обноски ямбов, дактилей и хореев — явно с чужого плеча. И если не ощупывает брезгливо на себе этот second-hand, то с вызовом щеголяет в нем, заявляя, что поэзия теперь ТАКАЯ и ТАКОВА.

В мире, где Глагол потерял власть, а Слово утратило плоть, где жизнь разошлась с судьбой, а реальность покинула смысл, поэту остается только ИГРА. То есть, как бы всерьез, но все — не «всамделешнее» и понарошку. Нечто, вроде школьного упражнения: выучите правило, выделенное жирным шрифтом. Поставьте слова в нужном падеже. Раскройте скобки. См. примечания, напечатанные курсивом: исключение составляет то-то и то-то.

Выучившись, в конце концов, это можно возненавидеть.

Ибо — если дом, то скорее всего — на слом.

Какие таинственные слова Евангелия о том, как Господь после Своей смерти и воскресения явился ученикам Своим — Луке и Клеопе — на пути в Еммаус! И они не узнали Его, поскольку «глаза их были удержаны» (Лк. 24:15). И лишь после благословения и преломления хлеба с ними, «тогда открылись у них глаза, и они узнали Его; но Он стал невидим для них» (Лк. 24:31).

Апостол Марк свидетельствует, что ученики не узнали Его, потому что Он «явился в другом образе» (Мк. 16:12).

Это встреча апостолов с неузнанным Христом «в другом образе» всегда волновала меня своей экзистенциальной загадочностью:

Путника неузнанным отправить в ночь! В скитальце
Не признать глаза Его и губы!
Голоса Его не различить и пальцы,
Преломляющие хлеб, не разглядеть — к чему бы?

И, напротив, поражали свидетельства внезапного «узнавания», ликование при получении вестей — от Него.

Странная и злокачественная тенденция последних лет — приплетать к оценке поэта его социальную позицию, инкриминировать ему те или иные факты его биографии, пенять на его участие или не-участие в общественных движениях, в разрешении политических и экономических проблем или, напротив, в игнорировании их...

Несколько лет назад я приехала на поэтический форум в Гавану. Наутро после многочасового перелета, едва продрав глаза, спускаюсь в кафе, чтобы выпить крепчайшего кофе, и там вдруг откуда ни возьмись на меня налетает Евгений Евтушенко. Ни тебе «здрасьте», ни «привет», а сразу быка за рога:

— Где у твоего (!) Фета про соляные бунты?

Я невольно вздрогнула и проснулась!

— Чего? — стояла, лупая все еще не сфокусированными глазами.

— Где у него про крестьянские восстания? А где о бомбистах? Где его Лиссабон? — напирал поэт.

Это, конечно, аллюзия на рассуждение из Дневников Достоевского, который писал, что если бы стихотворение «Шепот, робкое дыханье» появилось во время Лиссабонского землетрясения, то оно выглядело бы странно, если не безнравственно.
Но вот так... В Гаване... Ранним утром... Едва продрав глаза...

Когда мы с моим мужем, покрестившись, попали в пустыньку к архимандриту Серафиму (Тяпочкину), можно сказать, что мы получили там дары на всю оставшуюся жизнь. Прежде всего — это были люди, с которыми мы там познакомились: священники, священномонахи, простые чернецы, богомольцы-миряне, юродивые, блаженные — Святая Русь. Одним из таких драгоценных людей был лаврский иеродиакон, который за эти годы стал уже архиепископом.

Но тогда, по благословению старца, он стал нас духовно опекать и просвещать, ибо мы были людьми в церковном отношении весьма темными.

Итак, этот наш просветитель и друг, в те времена студент Московской духовной академии, лаврский иеродиакон, принес нам послушать кассеты с записью лекций митрополита Антония, которые он читал лаврским академистам и семинаристам. Это были лекции о Боге, о пастырстве и о вере.

И вот мы сели вокруг стола, на котором стоял магнитофон, и начали слушать. А потом, на следующий день — стали приглашать друзей, родственников, просто знакомых, чтобы те послушали тоже. И это было ощущение некоего сокровища, которым надо поделиться с ближним, с дальним, со всеми. Когда никого не было — мы слушали сами. И то, о чем говорил владыка, и то, как именно он говорил, — этот его прекрасный голос, и его старомодный благородный выговор, и слог, и интонация — несли голодной душе неофитов, без преувеличения, «неизъяснимы наслажденья». Такой был лютый духовный голод.

Стихи в прозе

Часть 1

***

Человек умирает, и на третий день его облик изменяет ему, на девятый — начинает тлеть его тело, на сороковой — сердце.

Так оканчивается человек.

***

На третий же день он делается ДРУГИМ. В дом без хозяина набиваются воры, разбойники, бродяги, бомжи.

Иногда хочется крикнуть: «Да ведь это совсем НЕ ОН!»

И тогда отвечают: «Успокойтесь, гражданочка, это все нервы, нервы!»

Потому что — если не он, то КТО?

Говорят, что покойник безобразен и страшен и лучше на него не смотреть. Заглядывают ли без трепета и без жути в дом, у которого окна черны, проводка оборвана, провалился пол?

Безобрáзен тем, что безóбразен, и страшен тем, что он пуст.

В рамках празднования Дней славянской письменности и культуры Саратов посетила писатель Олеся Николаева, лауреат Патриаршей литературной премии 2012 года

Олеся Александровна хорошо известна нашим читателям. Романы, рассказы, эссе, стихи Николаевой сегодня читают и знают многие. 16 мая Олеся Николаева и ее супруг протоиерей Владимир Вигилянский, настоятель Татианинского храма при Московском государственном университете, встречались с саратовскими студентами.