Как профессор отца себе искал

                                                     КАК   ПРОФЕССОР   ОТЦА   СЕБЕ   ИСКАЛ.                

                                                                                                         Светлой памяти Г.А. Орлова, професора хирургии АГМИ.

                                                                                                                                          Родителей не выбирают.

                                                                                                                                               (Народная мудрость)

   Лет до четырех Вовка Булыгин не знал, что у него есть родители. Потому что, сколько помнилось ему, он всегда жил в деревне Чуб-Наволок у дедушки с бабушкой. И когда кто-нибудь из взрослых спрашивал Вовку – «ты чей будешь, малыщ?», он важно отвечал – «я дедушкин-бабушкин». В самом деле, чей же он еще может быть?

  Дедушка Вовки, Иван Никанорович Булыгин, худощавый, осанистый, суровый старик, прошедший две войны – германскую и гражданскую, работал механиком на Чуб-Наволоцком молокозаводе, где из молока, привезенного из соседних колхозов, делали сливки, сыр и масло. Почти каждый день Вовка ходил с дедушкой на завод. Смотрел, как Иван Никанорович запускает паровую машину, как крутится маслобойка, как работают сепараторы. Дедушка объяснял ему устройство и предназначение каждого механизма, а когда у него были время и настроение, учил внука работать на токарном станке, где сам часами вытачивал разные детали для то завода, то для небольшой деревенской лесопилки. Дедушка слыл искусным мастером, и внука сызмальства приучал к труду. Что до Вовки, то он был уверен, что помогает дедушке, и радовался этому. Очень он любил всем помогать. Потому что его дедушка с бабушкой всегда так поступали… как видно, и он в них уродился.

   На молокозаводе Вовку все любили. Тамошние работницы называли его «дедушкиным помощником» и угощали молоком, а иногда - густыми жирными сливками или маслом на краюшке ароматного черного хлеба, который пекла для деревенского магазина его бабушка Анна Степановна. Мастерица она была на все руки, и хлеб у нее получался мягкий и вкусный. Вдобавок в половине просторного двухэтажного дома, который дедушке с бабушкой выделила для житья дирекция молокозавода, и где, как говорили, некогда жил местный священник, была большая, лучшая в Чуб-Наволоке русская печь. Вот и приходилось Анне Степановне печь хлеб на всю деревню. Да ей это было не в тягость, а радость. Охоча была до работы бабушка Анна Степановна. Может, потому все в ее руках и спорилось.

  Бабушке Вовка тоже помогал - полол огород, кормил кур, присматривал за пятнистой козой Фишкой. Правда, бабушка смотрела в оба, чтобы внучек ненароком не насыпал курам вместо зерна соли, не выполол вместе с сорняками морковку и репу, не пытался прокатиться на брыкливой, норовистой Фишке. А за помощь всегда хвалила и угощала вяленой репкой, которую Вовка очень любил. Потому что конфеты у них в доме были редким, почти невиданным лакомством. Да разве сравнится конфета с ароматной, сладкой, тающей во рту, вяленой в печке репкой!

  Так они втроем и жили, радуясь друг другу. Пока однажды, в начале июня, почтальонша Нюра не принесла дедушке письмо из города Михайловска. Водрузив на нос круглые очки в металлической оправе, дедушка прочел его, а потом что-то вполголоса сказал бабушке. Та с тревогой покосилась на внука, но промолчала. Разумеется, наблюдательный Вовка сразу встревожился. Что это значит? Да только у взрослых на все его вопросы один ответ: «много будешь знать – скоро состаришься». В таком случае зачем любопытствовать? Придет время – все само откроется.

  И точно. Спустя несколько дней пошел Вовка погулять. А как раз в это время у соседнего дома сидели на лавочке и о чем-то болтали меж собой Нюра-почтальонша, Людка Косая и бабка Глафира, которая иногда, когда дедушка был на работе, захаживала к Анне Степановне почитать жития святых о поговорить «о божественном», а то и просто языком почесать.

  -Вовка, а Вовка! – окликнула его Нюра. – Скоро к тебе мамка-то приедет? Я слыхала, что она к вам в гости собирается…

  -Какая мамка? – удивился Вовка.

  -Вот чудной! – фыркнула Людка. - Ты что, с луны упал? Не знаешь, что у тебя мамка с папкой есть?

  -Да откуда ему это знать? – проворчала бабка Глафира. – Он же своих отца-матери, поди, в глаза не видал. Бросили они его. Да чего от этой Зойки ждать? Она же, еще когда тут жила, коза козой была. Все скакала по своим комсомольским собраниям и танцулькам, да мать позорила. А, как уехала в город учиться, там, поди, и вовсе по рукам пошла. Нагуляла ребятенка невесть от кого, да и спихнула с глаз долой деду с бабкой – нате мол, воспитывайте! Профурсетка!

  -Фифа! – вторила ей Людка. – Коза плюшевая!

  -Блудница. – шипела Глафира. – Ужо ей аду передок-то припекут.

  Как видно, она сказала что-то очень забавное, потому что ее собеседницы так и покатились со смеху:

  -Ха-ха-ха! Передок припекут! Хи-хи-хи! То-то коза попрыгает!!

   И Вовка понял, что он вовсе не дедушкин и бабушкин, а сын какой-то козы Зойки, которая его бросила. И над которой все смеются - и Нюрка, и Людка и бабка Глафира.  Скоро эта Зойка приедет в Чуб-Наволок. Тогда над Вовкой все будут потешаться и дразнить его козленком!

  И это было так страшно, так больно, так обидно, что Вовка с отчаянным ревом бросился домой, к бабушке. А Нюрка, Людка и бабка Глафира, увидев это, засмеялись еще громче.

  Теперь уже – над ним.

                                                                      *                        *                         *

   -Что с тобой, внучек? – с тревогой спросила Анна Степановна, увидев зареванного внука. – Кто тебя обидел?

  -Бабушка, а это правда, что скоро к нам моя мамка приедет? – спросил Вовка.

  -Правда. – подтвердила Анна Степановна.

  -А правда, что она – коза? Как наша Фишка?

  -Вот глупости-то! – проворчала бабушка. – Кто тебе такое сказал?

  -Все говорят... Бабушка, я не хочу, чтобы она к нам ехала! Она же меня бросила… Так бабка Глафира говорила… Она еще сказала, что ее за какой-то передок припекут. А они смеялись…

  -Ее саму за это на том свете за язык припекут. – строго сказала Анна Степановна. – Никакая твоя мать не коза, а врач. Она работает в Михайловске, людей лечит. И тебя она вовсе не бросила. Это мы с дедом тебя к себе забрали. Мама-то твоя еще в институте училась, когда тебя родила. Где ей было и учиться, и работать, чтобы себя и тебя прокормить? Опять же – кто бы там в Михайловске за тобой присматривал? Вот мы и решили ей помочь, и увезли тебя сюда. У нас-то ты, слава Богу, и сыт, и обихожен. Так что меньше людей слушай. Они наскажут… Мама у тебя хорошая. И тебя очень любит. В каждом письме спрашивает, как там мой Вовка, здоров ли, хорошо ли кушает, слушается ли дедушку с бабушкой… И ты ее люби. Боженька заповедал папу с мамой чтить и молиться за них. Вот ты и молись за свою маму Зою…

  -А папа у меня тоже есть? – спросил Вовка.

  Анна Степановна отчего-то нахмурилась и тяжело вздохнула.

  -Есть… У каждого человека есть отец.  А еще есть Отец Небесный. Он для всех нас Отец – и для тех, кто своего земного родителя знает, и для тех, кто его не знает.

   -А где Он живет?

  -На небе.

  -Он летчик, да?

  -Вот дурашка! Летчик по небу летает. А Бог на небе живет. Сидит на облаке и смотрит – как там Вовка? Хорошо ли себя ведет? А если увидит, что ты шалишь да бабушку с дедушкой не слушаешься – возьмет и накажет тебя.

  Вовка захныкал:

  -Боюсь…

  -Это хорошо, что боишься. Кто Бога боится, тот греха сторонится. А теперь помолись Боженьке, чтобы Он тебя не наказывал за то, что худое о матери говоришь. Повторяй за мной – «Отче наш, Иже еси на небесех…»

 -Отченаш, ежеси… - послушно затянул Вовка.

Молитва подействовала – Отец Небесный не наказал Вовку. Вдобавок, приезд матери перестал его страшить. В самом деле, может, она вовсе никакая не коза и едет в Чуб-Наволок для того, чтобы повидать его? Мало ли, что люди наскажут? А на самом деле она любит Вовку и соскучилась по нему.

  Интересно, какая она, его мама?

                                             *                     *                  *

   Спустя несколько дней бабушка Анна Степановна открыла сундук, где хранилась праздничная одежда, заботливо переложенная пахучими сухими травами. И, достав оттуда для Вовки новую рубашку и штанишки на лямках, которые она почему-то называла «кобеднишиными» облачила в них внука. После чего принарядилась сама, повязала голову лиловым шелковым платком с вытканными на нем лупоглазыми львами, который дедушка Иван Никанорович подарил ей в ту далекую пору, когда были они еще женихом и невестой, и села у окна, откуда открывался вид на единственную улицу Чуб-Наволока, что тянулась до самой околицы, где проходила дорога на село Лютогоры, мимо которого по реке Двине туда и обратно ходили пароходы из города Михайловска. Потому эта улица и звалась – Лютогорский тракт.

   Бабушка долго сидела у окна, вглядываясь вдаль. А потом закричала:

  -Едет! Едет!

   И, схватив за руку Вовку, выбежала на улицу. Дедушка, отложив газету «Красный Север», неторопливо последовал за ними.

  Оказавшись на улице, Вовка увидел, что возле их дома столпились едва ли не все жители Чуб-Наволока – от малых детей до дряхлых старух. Что за чудеса? Сбежались, как на пожар… а зачем – непонятно.

  И тут в конце улицы показался тарантас, запряженный чалой лошадкой. На этой старой-престарой, еще царских времен повозке, в Чуб-Наволок привозили письма, посылки, а иногда и пассажиров. В тарантасе гордо восседала молодая женщина в черном костюме, из-под которого виднелась белая блузка с рюшами и блестящей брошью у ворота. Голову незнакомки венчала кокетливо сдвинутая набок черная шляпка с зачем-то наброшенной на нее прозрачной черной сеткой. И смотрела она на людей, собравшихся на нее поглазеть, так же презрительно и насмешливо, как коза Фишка – на Вовку, когда тот пытался прогнать ее с бабушкиного огорода. Точь-в-точь такую красавицу Вовка видел на картинке в одном из журналов «Нива», которые хранились у дедушки. Но как и зачем ее занесло в Чуб-Наволок?

  Тарантас остановился возле их дома. Выходит, эта женщина приехала к ним? Но ведь они ждут не ее, а его маму! Неужели эта незнакомка с картинки и есть его мама? Не может быть?

   Однако в этот миг до Вовки донесся злобный шепот бабки Глафиры – «ишь, коза…» И, вспомнив, что говорили о его матери деревенские жонки, и как они смеялись над ней, Вовка со всех ног бросился прочь. Ему было стыдно, что у него такая мать. Лучше бы она к ним не приезжала!

    Спрятавшись на чердаке, где стояли бабушкины кадки с солеными грибами и капустой, Вовка дал волю слезам. Потому что с приездом матери его прежней спокойной и счастливой жизни в одночасье пришел конец. Там, на чердаке, его и отыскала бабушка, и, уговаривая быть умницей и не гневить Боженьку, повела к матери.

  Поначалу Вовка боялся подойти к красавице в черном костюме. Но когда она, открыв большой фанерный чемодан, стала вынимать оттуда подарки для дедушки и бабушки, а потом и для него, Вовкин страх сменился любопытством, а потом - радостью. Зря он боялся своей мамы и верил тому, что со зла болтают о ней чужие люди. Не они правы, а бабушка – мама у него хорошая и любит его. Вон, сколько чудесных подарков она ему привезла! И пальтишко с меховым воротником, и сапожки, и игрушечную козу, точь-в-точь, как их Фишка, только резиновую, и деревянную лошадку, серую в яблоках, с хвостом и гривой из пакли, и конфеты в ярких фантиках! Хорошо иметь маму…

  Но, если у него есть мама, значит, должен быть и папа. Вот бы он к ним тоже приехал! То-то бы была радость!

                                                                            *                     *                    *

   Как камень, брошенный в тихую речную заводь, нарушает ее покой, так приезд Вовкиной матери нарушил спокойную жизнь в доме Вовкиных дедушки и бабушки. Зоя, сняв свои городские наряды, оделась в простое ситцевое платье, повязала голову платком и, придав себе (с точки зрения Вовки) обыкновенный человеческий вид, принялась мыть полы, менять на окнах занавески, стирать домотканые половики. Одним словом, делать в доме уборку – торопливо, беспорядочно, наспех.

    -Что ты, Зойка, скачешь, как коза? – ворчала на нее Анна Степановна, которая в это время хлопотала у пышущей жаром печки – варила щи, пекла пироги и пирожки с ягодами, луком, капустой и грибами, от которых по всему дому разносился такой соблазнительный аромат, что у Вовки слюнки текли. – Поспешишь – людей насмешишь. Успеется. Он же, вроде, завтра приехать хотел…

  Вовка насторожился. Выходит, завтра к ним приедет еще один гость? Интересно, кто он?

  Однако спросить об этом у бабушки Вовка не решился, зная, что Анна Степановна, как всегда, ответит: «много будешь знать – скоро состаришься». Или – «любопытной Варваре нос оторвали». Нет уж, лучше набраться терпения и подождать до завтра, когда все выяснится само собой.

  Но дожидаться завтрашнего дня Вовке не пришлось. Потому что мама вдруг сама вздумала рассказать ему, кого они ждут в гости.

  -Знаешь, Вовка, завтра сюда приедет один человек. – заговорщически прошептала она, улыбаясь и гладя сына по головке. - Скоро он будет твоим папой. Хочешь, чтобы у тебя был папа?

  -А Он у меня и так есть. – ответил Вовка. - Он на небе живет. Его зовут – Отченаш.

  -Фу! – На красивом лице матери появилось такое выражение, словно она съела прокисшую капусту. – Кто тебя этим глупостям научил?

  -Бабушка.

  -Меньше ее слушай. Нет у тебя никакого Отца на небе. Летчике по небу летал - нигде Бога не видал, понял? В Бога только дикари верят да бабки неграмотные. А вот папа у тебя есть… вернее, скоро будет.

  Вовка готов был прыгать от радости. Выходит, скоро, уже завтра, у него будет папа! Вот здорово! Поскорее бы он приехал!

   На другой день из Лютогор к Булыгиным все на том же тарантасе приехал новый гость. То был молодой, высокий, крепко сложенный мужчина в синем пиджаке и клетчатой рубашке, ворот которой был перехвачен черным шелковым галстуком. Звали его Петром. И только Вовкина мать называла его иначе – Петро.

  Вовке Петр понравился с первого взгляда. В самом деле, какой он был высокий, сильный, красивый! По сравнению с ним дедушка Иван Никанорович, в котором Вовка души не чаял, выглядел, как щуплый мальчишка-подросток рядом со взрослым. Точнее, как старик рядом с цветущим молодым мужчиной. Но разве это и впрямь не было так?

  Петр сразу же познакомился с Вовкой и подарил ему крохотный перочинный ножичек с перламутровой ручкой, гораздо красивее и острее, чем тот ножик, который недавно сделал для своего внука дедушка Иван Никанорович. А затем – еще и серебряную брошку в виде якоря, украшенного тремя зелеными камешками. И, рассматривая чудесные подарки, Вовка мечтал о том, чтобы этот замечательный человек стал его папой. Почему-то его тянуло к Петру, как тянет к теплому и ласковому летнему солнцу молодой зеленый росток.

  Гостя усадили за стол, ломившийся от всевозможных деревенских угощений. Дедушка достал из шкафчика заветную бутылочку вина, и началось застолье. Петро сразу стал душой компании – рассказывал всевозможные смешные истории из жизни моряков, распевал красивым густым басом романсы и русские народные песни. А потом, раскрасневшись от съеденного и выпитого, принялся лихо выстукивать зубами развеселый мотив песенки про заморского таракана по прозванию «Кукарача». Мама восторженно глядела на Петра, прильнув к нему, как повитель – к стволу могучего дуба. Бабушка внимательно и настороженно смотрела на них, растянув губы в улыбке. И только Иван Никанорович отчего-то хмурился и угрюмо молчал.

  После обеда Петр подозвал Вовку и, посадив его к себе на колени, спросил:

  -Ну как, дружок, понравились тебе мои подарки? Если будешь меня любить и слушаться, я тебе еще много чего подарю. Кстати, тебя тут кто-нибудь обижает? Ты мне скажи – кто именно. Мы с тобой сейчас пойдем к нему и такую взбучку ему зададим – мало не покажется.

  Но Вовка молчал. Разумеется, ему случалось драться с деревенскими мальчишками, однако эти потасовки всегда кончались мировой. Да, если надо, он и сам даст обидчику сдачи вместо того, чтобы прятаться за спину чужого человека. Да и еще и взрослого. Нечестно это…

  Так и не дождавшись ответа, Петр помрачнел, как небо перед грозой. И, стремясь сменить тему разговора, предложил Вовке:

  -Давай-ка мы, дружок, поможем твоей бабушке. Наносим ей воды. А то, вон, все ведра пустые стоят. Где тут у вас колодец?

  Разумеется, Вовка всегда был рад помочь кому-нибудь, особенно бабушке. И вот они с Петром отправились к колодцу. Вовка вприпрыжку, как шаловливый козленок, бежал впереди, показывая дорогу. А на груди у него поблескивал подаренный Петром якорек. Он был уверен, что жители соседних домов сейчас украдкой глядят на них из-за занавесок. И завидуют, что у Вовки есть такой замечательный старший друг, как этот Петр. Скоро он станет Вовкиным папой. То-то будет здорово!

  Наполнив ведра, Петр медленно пошел обратно, стараясь не расплескать воду на свой нарядный городской костюм. А Вовка, вне себя от радости, носился вокруг него и время от времени хватался за ручку одного из ведер, желая помочь Петру. Вдруг он споткнулся и упал прямо под ноги Петру. Потеряв равновесие, гость растянулся на земле, опрокинув на себя оба ведра, доверху полные ледяной колодезной воды.

  В следующий миг произошло то, что потом долго виделось Вовке в страшных снах. С перекошенным от ярости лицом Петр вскочил, и, осыпая Вовку отборной бранью, повалил его на землю, начал избивать руками, ногами, подвернувшейся под руку палкой. Плохо пришлось бы Вовке, если бы на его отчаянный крик не прибежала бабушка Анна Степановна, и, с отвагой тигрицы, защищающей своего детеныша, не набросилась на Петра, страшного в своем безумном, неудержимом гневе. Тем временем Вовка вскочил и бросился бежать, желая лишь одного – спастись от этого страшного человека, который обманул его, прикинувшись добрым. А на самом деле был жестоким и злым. И, чего доброго, убил бы его, не подоспей вовремя Анна Степановна.

   Плача от боли и страха, Вовка спрятался в своем убежище на чердаке, между бабушкиными кадушками с соленьями и дедушкиными березовыми вениками для бани. А когда успокоился, решил, что не выйдет отсюда, пока этот Петр не уедет назад, в свой Михайловск. Он будет жить здесь, как тот маленький мальчик, который, желая стать матросом, спрятался в корабельном трюме, и потом долго пробирался наверх сквозь груды товаров, которыми было нагружено судно, пока не вылез на палубу, где его обнаружили моряки, и потрясенные его смелостью и упорством, приняли в свою команду юнгой. Эту историю дедушка Иван Никанорович несколько зимних вечеров подряд читал ее им с бабушкой вслух по какой-то старой книжке. И называлась она – «Морской волчонок».

  Впрочем, Вовке, в отличие от героя этой книжки, отсиживаться на чердаке пришлось недолго. И вскоре на лестнице, ведущей на чердак, послышались осторожные бабушкины шаги. А потом он услышал голос Анны Степановны:

  -Ты здесь, внучек? Выходи, не бойся. Ушел он… и она за ним потащилась. Господи, как же все неладно-то вышло! Ведь это же был твой родитель, Вовка. Я-то надеялась, что он на Зойке женится, и тебя любить будет. А он… Господи, кто ж знал-то, что так выйдет? Ведь дедушка за тебя его чуть насмерть не убил и велел убираться на все четыре стороны. Он и ушел… Спускайся тихонечко, не тревожь дедушку. Пусть полежит, успокоится, может, сердце у него и пройдет... Господи, ведь он никогда не на кого голоса не повышал, а тут… Господи, что же теперь будет-то?

  Вовка не мог понять, по ком так сокрушается бабушка. По дедушке? По дочери? Или оттого, что теперь у Вовки не будет папы?

  Впрочем, почему – не будет? Он сам найдет себе папу. Не такого, как этот Петр. Хорошего. Папу, который будет его любить, и которым он будет гордиться. А Вовка постарается, чтобы папа полюбил его. И чтобы он гордился своим сыном.    

                                                                         (продолжение следует)