Спорил с ветром протяжный, тревожный гудок,
Даль пшеничной волной колыхали поля.
В две шеренги, до Солнца, седы тополя,
И речная вода уносила венок.
Вверх и вниз по теченью - кильватерный строй.
Криком чаек распоротая тишина
И героев минувшей Войны имена
На бортах белоснежных над тёмной водой...
Долгим эхом над Волгой звучит этот стон,
И мудрей вековечной премудрости книг
Лаконичный язык красно-белых гвоздик,
Ярче красок земных раскалённый бетон.
Сто два метра. Немыслимая высота!
Что отлито в бетон - то вовек не стереть...
Как Спаситель, прошёл по январской воде
От Востока до Запада русский солдат.
Слёзным комом застыли у горла слова.
Попирает трава побеждённую Смерть,
Заплетает в корнях оглушённую твердь,
И кружится от той высоты голова.
Всё быстрее идут за годами года.
Плачут ивы, ветвями склонясь до земли,
Но всё реже и реже гудят корабли,
И скорбит вниз по Волге, чернеет вода.
Это значит, что мне снова надо сюда.
Поклониться волне, и сказать: "Видишь, сын!
Это русский солдат здесь навеки застыл,
Чтобы наших полей не сжигала Война"
Мы пройдём до господствующей высоты:
По ступенькам впервые считать до двухсот,
И у Красной Стены внять величию нот,
И на небо смотреть, на гранит и цветы.
Как же хочется мне, чтобы смог он понять
Молчаливую, гордую стать тополей,
Строгость волжской волны средь бескрайних полей,
И - что значит для русского "Родина - мать".
