Овчица (Наталия Ляпина)

Пастух не появлялся уже давно. Честно говоря, последние пару сотен лет по овечьему счёту его вообще никто не видел. Некоторые даже утверждали, что его на самом деле и нет вовсе, и что его выдумали Собаки с Подпаском. Серьёзные Овцы этому, конечно, не верили. Но так или иначе, Пастуха не было. Подпасок, состарившийся в ожидании шефа, в загоне появлялся только во время стрижки. А так — Собаки хозяйничали. Развелось их несметное множество, Подпасок их побаивался, и они творили, что хотели. В основном, лаяли и кусались.

Когда овцам становилось совсем уж невмоготу, и бараны начинали бодаться, собаки грозились: «Вот уйдём — придут Волки. Посмотрим, как вы тогда попляшете». Волков боялись все, от Подпаска до последнего ягнёнка. Действительно боялись. «Они» набегали каждые пару дней, и тогда кто-нибудь из овец исчезал навсегда. Иногда собаки рычали и скалились, но больше для виду.

На самом деле, когда волчьи глаза сверкали в темноте, ни одной собаки рядом не было. Но считалось, что они охраняют… Когда после очередного избиения осиротевшая овца жалобно блеяла, а иногда от отчаяния даже кидалась на собак, старый Баран, всегда и во всём согласный с начальством, останавливал: «Не тронь, это была необходимая и неизбежная жертва». — «Да, но почему мой?» — «На всё воля Пастуха» — торжественно отвечал старик. При чём здесь Пастух, никто не понимал, но это звучало так таинственно, что бедняжка не смела возражать.

II

С утра штормило. Овец сносило ветром чуть ли не в овраг. Трава пожухла, под копытцами чавкала вода. « Вот помяните моё слово: вечером опять придут. Они непогоду любят: наши-то опять все по будкам попрячутся!» — пророчествовала старая Овца, потерявшая на своём веку не одного ягнёнка. «Бабушка!» — заплакала маленькая Овечка, — «Я боюсь!» — «А чего бояться-то? Бойся — не бойся, от судьбы всё равно не уйдёшь. Молчи лучше. Не будешь блеять — авось тебя и не заметят».

Никто потом не мог вспомнить, как появились «они». Они всегда появлялись неожиданно и бесшумно. Они не лаяли. Они убивали. Маленькая Овечка услышала только жалобный крик своей мамы, рядом мелькнул волчий клык и горящий глаз, и затем наступила гробовая тишина. Испугаться Овечка не успела. Мама её исчезла навсегда.

Поначалу соседка оставляла сиротке немного молока. Но скоро Овечка научилась пастись сама. Она не блеяла, не кидалась с горя на собак, не жаловалась старому Барану… Она думала. В её памяти остались горящие глаза, жёлтые клыки и нестерпимый запах волчьей шерсти… Глаза, клыки, шерсть... Глаза, клыки, шерсть… Глаза — чтобы видеть в темноте, клыки — чтобы убивать, шерсть, серая шерсть — чтобы стать невидимым. И главное — не блеять.

— О Пастух! Пастух! Пастух! — молила Овечка по ночам, — Дай мне волчьи глаза, клыки и шерсть!

Хорошо, что этого не слышали ни собаки, ни овцы!

III

Прошёл ровно год. Волки не давали о себе забыть ни на один день. Но Овечке повезло: её не съели. Она же никогда не блеяла… Она выросла, и рядом с ней семенил теперь маленький ягнёнок.

«Вот помяните моё слово!» — дальше Овечка знала уже наизусть…. Но теперь было ещё страшнее: Ягнёнок.

Теперь Овечка уже научилась распознавать приближение Волков: искра справа, шорох слева… «Молчи!» — шепнула она сыну. Сверкающий глаз, блеснувший клык… «Нет!» — зарычала овечка по-волчьи, серая шерсть на ней встала дыбом, и она вцепилась острыми волчьими клыками в горло врага. Покончив с первым, принялась за второго…

Такого в загоне ещё не было: после набега ни одна овца не исчезла, зато во дворе валялось четыре волчьих трупа. «Да здравствуют наши героические Собаки! Да здравствует Подпасок!» — в восторге блеяли Овцы. Овечка молчала.

На какое-то время жизнь в загоне стала сносной. Только Собаки нестерпимо обнаглели. Овечка молча паслась вместе с остальными. По утрам после набегов она ничего не помнила, только радовалась, что Ягнёнок цел, да волчьи трупы её раздражали. Она не боялась их, как другие Овцы. Ей было просто противно.

IV

Но Волки — не Собаки. После нескольких поражений они зализали раны, отъелись в другом месте и пошли разбираться. Сперва послали за Собачьим Вожаком. Вожак явился, как обычно, к большой сосне за оврагом. После разборки на ночь в загоне был оставлен собачий шпион. Ничего подозрительного он не заметил. На следующую ночь Волки снова напали на загон. И снова волчьи трупы. На этот раз — шесть.

— Это не наши! — возмущался Собачий Вожак под сосной, — Кошмара самого чуть не загрызли! Ищите среди своих! Кошмар клянётся, что на него кинулся волк!

— Не знаю, не знаю, — процедил сквозь зубы Волчий Вожак, — Но учтите: если сами не разберётесь, про баранину можете забыть. Кстати, мои ребята не прочь и собачатинки отведать…

— Ты что, рехнулся?! Мы же с вами столько лет! Говорю вам, у себя ищите. А мы у себя порядок наведём, будь спокоен.

V

Этим вечером в загоне явно творилось что-то странное. То, что собаки ночуют в загоне,овец не удивляло. Но почему так много? И вели они себя как-то чудно: когда с ними заговаривали, отводили глаза, не лаяли, как обычно…

Ночью — опять: искра справа. Шорох слева… Собаки прижались к стене… Овечкин ягнёнок спрятался в углу за её спиной. Но к подружкиному сосунку приближался волчий глаз… И нестерпимый запах волчьей шерсти… Овечка зарычала по-волчьи, шерсть на ней стала дыбом… И тут на неё всем скопом бросились… собаки. Собак Овечка не любила, но они не волки… В недоумении она отступила в угол… Наверное, собаки загрызли бы её, но тут вместе с ними на Овечку бросились Волки. Дальше Овечка (или, всё-таки, Овчица) помнила только, как грызла, кусала и драла когтями ненавистную волчью шерсть. А заодно — и собачью…

В загоне стояла гробовая тишина. На земле валялись трупы: восемь волчьих и четыре собачьих. Овцы испуганно жались к ограде. Овчица подошла к одному из мёртвых волков, понюхала и брезгливо отвернулась. По её бокам стекала кровь. Волчья, собачья и её собственная. На белой овечьей шерсти это было особенно страшно. Глаза её всё ещё горели волчьим огнём. Но теперь она всё помнила. И тут зажёгся фонарь и раздался голос Подпаска:

— Уходи! Волкам здесь не место!

— Но я не волк! — глаза Овчицы погасли и приняли своё обычное овечье выражение. 

— А кто тогда перегрыз моих лучших собак?

— Но они напали на нас первыми! Вместе с волками! — в отчаянии заблеяла Овчица.

— Мы напали на тебя! Ты — не овца. Ты — чудовище! Оборотень! — пролаял Собачий Вожак.

Овчица хотела что-то возразить, но тут её взгляд упал на Кошмара: тот исподволь пробирался к её Ягнёнку… Шерсть на ней вздыбилась, из горла вырвалось волчье рычание… На мгновение всё замерло. А потом залаяли, заблеяли и заорали все разом.

Овчица опустила голову и подошла к своему Ягнёнку. Но тот испуганно шарахнулся от неё…

Тогда Овчица просто повернулась и пошла. Пошла, куда глаза глядят…

VI

За оградой её плотным кольцом окружили волки. В отличие от собак, они молчали.Они ждали. Овчица ничего не видела вокруг себя. Она машинально попыталась пройти сквозь волчье кольцо, и когда Волки преградили ей путь, недоуменно остановилась. И тут Волки бросились на неё. Она зарычала и сделала несколько мощных ударов передней лапой. Волчья лавина отхлынула назад. Наступила гробовая тишина. А потом вперёд вышел Волчий Вожак.

— Ладно, — сказал он, — Повоевали, и хватит. Твои тебя, видать, выгнали. Больно уж ты на нас похожа. А нам как раз народу не хватает. Ты ж почти пол-стаи перегрызла. Короче, будешь охотиться с нами. Ты в загоне все ходы — выходы знаешь. Нам с тобой никакие собаки не нужны. Они, гады, каждый раз четверть туши себе забирают…

Овчица ничего не ответила. Только по-волчьи оскалила зубы. Волки в ужасе попятились. 

— Дура! — зарычал Вожак, — Рычишь по волчьи, а мозги овечьи! Ты же без нас сдохнешь! Зима на носу. Что ты жрать-то будешь? Или сенца тебе под снегом накосить? Крути — не крути, а баранины тебе не миновать. Соглашайся по-хорошему, пока цела. А то мы и передумать можем.

Овчица ничего не ответила. По-бараньи наклонив голову, она упрямо пошла вперёд.

— Пусти её, братва, — прорычал вожак. — Далеко всё равно не уйдёт. Жрать захочет — сама явится.

Но вожак просчитался. Овчица так и не явилась. Она нашла в лесу одинокую пещеру и засела в ней, как в крепости. Ни один волк не смел появляться по близости от её убежища. Но в одном Вожак оказался прав : наступил голод.

Вся трава вскоре оказалась под снегом, а больше ничего и не было. Несколько раз Вожак пытался вступить в переговоры:

— Ну что, — кричал он издали. — Так и помрёшь, не жрамши? Ну что ты в них нашла, в Овцах-то зтих? Ты вон за них сколько крови пролила, а они тебя вместо благодарности на верную смерть в лес выставили? А я вот, смотри, баранинки тебе принёс! — и он бросил перед входом в пещеру трупик новорожденного ягнёнка.

— Не знаю, как и ноги унёс, — жаловался он потом своей Волчице, зализывая раны. Я к ней со всей душой, а она…

— А чего ты ждал? — равнодушно отвечала Волчица, — Ты ей, может, её внука или племянника приволок…

Овчица молча лежала у себя в пещере. Ягнёнка она засыпала свежевыпавшим снегом…

В загоне о ней ещё долго блеяли и лаяли. Собаки совсем потеряли всякий стыд. Волки нападали каждую ночь, но их теперь никто не винил: что бы ни случилось, виновата была Овчица. Стадо становилось день ото дня меньше…

На улице свирепствовала зима, корма почти не осталось. Зато Волки жирели и плодились, да и Собаки на жизнь не жаловались. Подпасок  целыми днями спал…

VII

Как это произошло, никто не понял. Просто все сразу увидели Его: и Овцы, и Собаки, и Подпасок. Собаки поджали хвосты, Подпасок сразу начал жаловался на жизнь, а заодно и на Овчицу. А Овцы ничего не говорили: у них не было сил, да и осталось их всего ничего... Пастух ничего не ответил и вышел за ограду. Волки исчезли как-то сами собой. Пастух шёл вперёд, и там, где он проходил, стихала буря, появлялись зелёная трава и расцветали цветы.. Овцы потянулись за ним. Собаки сунулись было следом, но Он обернулся, и их как ветром сдуло. И правда, их просто сдуло ветром. У одинокой пещеры Пастух остановился и позвал. Изнутри донеслось жалобное блеяние… Он вошёл. На холодной голой земле лежала умирающая Овчица. Сейчас ничего волчьего в ней не было. Глаза её были полузакрыты, белая когда-то шерсть свалялась… Пастух протянул ей кусочек хлеба. Она так давно его не видела! Но она не спешила взять его:

— Ты был прав! Они мне не поверили. От клыков и волчьей шерсти — одни только беды! Прости меня, — из её полузакрытых глаз катились слёзы. — Раньше у меня была хотя бы белая шерсть, и меня можно было стричь. А теперь… Одно слово — Овчица…

— Даже умирая с голоду, ты не согласилась охотиться вместе с волками и есть овечье мясо. Ты не Овчица. Ты моя Любимая Овечка.

— Но, Пастух, — встрял осмелевший Подпасок, и вдруг его голос перешёл в волчье рычание, глаза загорелись, а овечья шкура, наброшенная на плечи, превратилась в волчью шерсть. В ту же минуту он исчез.

Пастух взял Овечку на руки и понёс Домой. Ягнёнок и остальные овцы радостно бежали следом. Их было так много! И трава кругом была такая зелёная! Такая сладкая!…