Ярким всполохом огни города
Манят и тепла сулят горы мне.
Мне бы чуточку совсем – холодно…
Нараспашку… к ним,…
А там – полымя!
Обманулась, но тепла проблески
Меж деревьев… Я за ним по лесу…
Обжигаясь – по щекам стынь хлыстом…
Но сверкнул блесной…
Врага промысел.
Я знал, что когда-нибудь найду её. Ведь то, что соединил Бог, человек разлучить не может...И потому продолжал молиться и искать, даже когда казалось надежды больше нет..
Впервые я увидел её в храме в её родном селе Вынэторе. Она была простой девушкой, ничем внешне особенно не примечалась. Вот только глаза... Глаза у неё были такие ясные и добрые, что она сразу запала мне в душу.
Я встречал её несколько раз. В тот год у неё умерла младшая сестра, и она часто оставалась после службы почитать псалтирь. А я в то время кое-что слесарил для местного священника. Вот мы и встречались возле храма. Она опускала глаза и проходила мимо. А я думал: «Такая и должна быть жена — скромная и тихая».
Как-то я спросил о ней у батюшки, а он ответил: «Феодора? Ты на неё не гляди. У неё не семейный путь. Она желает посвятить себя Богу».
Георгий Адамович писал в мае 1924 г. в парижском журнале «Звено»: «О Прусте нельзя спорить, если не быть одержимым духом противоречия. Чистота и совершенство его искусства удивительны. Он, вероятно, будет любим в России. Русский читатель, не избалованный технически, все же чрезвычайно чувствителен к внутренней фальши. Пушкин и Толстой обострили его слух».
Критик проницательный и тонкий, Адамович и здесь не ошибся, хотя любимым французским писателем Пруст в России тогда не стал, однако у него самого начала появились читатели и почитатели. Он не стал любимым писателем официально, а у этого были далеко идущие последствия. История его восприятия и оценки русской (советской) критикой печальна и поучительна.
Кроме священников награжденных офицерскими орденами св. Георгия Победоносца, был еще один полковой священник, которого наградили солдатским Георгиевским крестом. Судьба этого полкового священника необыкновенна и удивительна, а потому вполне заслуживает внимание читателей, чтобы о ней рассказать.
Островидов Василий Андреевич родился 10 июля 1864 года в семье сельского дьячка с. Копены Аткарского уезда Саратовской губернии.
По окончании Камышинского духовного училища стал послушником в монастыре, но вскоре откуда сбежал. Вначале работал конторщиком на пристани и певчим в хоре, а затем стал учителем в одном из сел Саратовской губернии. Великолепный бас, которым владел юный Василий Островидов не мог не привлечь к нему внимание и вскоре ему поступило предложение от Саратовского архиерея стать дьяконом кафедрального собора.
Дремучие сосны
застыли в безмолвии сонном,
Сквозь тучи - Луна,
как пушистый лохматый котенок.
Он скрылся на время
от Солнышка – Матери-кошки
С небесной тарелочки
слизывать звездные крошки.
Попил молока он
из лужиц на Млечной дороге,
Потом побежал,
зацепился за рог Козерога,
Запрыгнул на спину
Кентавру -Стрельцу – тот сердито
Нацелил свой лук
и по облаку стукнул копытом!
– Испей ночь до дна! На дне – не вина,
В бокале – не яд. Причины
Тревожиться нет. Так надо ли нам
В дуэньи – старуху чинность?!
Оставь её бредни. Красотка луна
Проявит нам нынче верность.
Да сбрось же одежды из серого льна!
И веру устоям серым –
Ошейник убогих – смени на колье.
На дне нет запретов постных.
Закрываю глаза… Какой дивный чистый сосуд я вижу перед собой: маленькие хрусталики живой воды - переливающиеся, мерцающие, искрящиеся ярким светом. Хрусталики-капли, наполняющие сосуд души, так много значат для неё.
Капля любви – и ты видишь мир совсем иными глазами, твоё сердце бьётся сильнее и радость переполняет его.
Капля надежды – и ты смотришь на трудности сквозь пальцы, потому что эта маленькая капля даёт тебе силы преодолевать любые невзгоды.
Капля слёзная – одна она способна очистить твой душевный сосуд так, как не может это сделать ни одно чудодейственное средство, ни один лекарь на земле.
Капля веры – о, если бы только вобрать эту каплю в свой сосуд, если бы только суметь пронести, не расплескав, через всю жизнь... Пронести через потери и разочарования, через страдания и людской холод, чтобы обрести радость Встречи с Творцом.
Капля терпения – как сложно сохранить эту хрупкую, нежную каплю, как непросто не потерять её. Голодные яростные враги то и дело пытаются выпить эту каплю из тонкого душевного сосуда, ведь преодолевать барьеры и ждать помогает терпение.
1
Едет поезд новогодний,
У окна, под стук колес,
В красной шубе старомодной
Дремлет Дедушка Мороз.
Проводница мышь-малышка
Будит: «Дедушка, вставай!
Ждут тебя давно зайчишки,
Скоро станция «МАЗАЙ»!»
В краях далёких, в местах знакомых
Воспоминанья летят, как дождь…
Из детства – стены родного дома,
Далёкий город,
и мамин борщ.
Порой от зимних ветров и снега
В тепло гостиной домой придёшь –
Как был он вкусен с орловским хлебом,
Каким горячим
был мамин борщ!
Ах, годы, годы… Эпоха детства…
Но круг семейный и тем хорош,
Что нам достался здесь по наследству
Неповторимый,
тот, мамин борщ!
Недолюбили детскую душу,
Недоласкали…
Вырос закрытым и непослушным –
Сердце из стали.
Недолюбил он душу другую –
Ген по наследству.
Мстило за скупость, мстило вслепую
Бедное детство.
Новый росточек, малую кроху
Недолюбили…
Недолюбовь разрослась в катастрофу –
Мир загубили.
Слова — легкие, как облака,
и тяжелые, как горе, —
падают на мои плечи
и укрывают голову,
словно шалью...
Слова притворяются птицами,
чтобы парить в моём небе,
не привлекая внимания
посторонних.
Забыты
слова чужие —
они не жили:
не проговаривались,
не вырывались
как крик,
как стон,
как звон
колоколов
или окон.
Вечерний этюд
Оплакал дождь последний вечер лета,
Коснулся листьев шелестом шагов,
Луна, как византийская монета,
Блестит в прорехах ветхих облаков
Сдувает ветер бархатную влагу
Блестит асфальт, как темное стекло,
Идет луна неторопливым шагом,
И главное: пока еще тепло.
Идет луна небесною саванной
И согревает звезды по пути,
Еще цветы от холода не вянут,
И бабье лето где-то впереди,
Не кружит снег в метели новогодней,
И в воздухе - такая благодать!
Зима, конечно будет. Но сегодня
Пока тепло. И я иду гулять.
По ночам у замочной скважины,
Зорко вглядываясь в чью-то тень,
Незаметно он в души захаживал,
Похищая их завтрашний день.
Рисовал по глазам он сажею,
Очерняя весь солнечный свет,
А для пылкого разума стражею
Становился, скрывая свой след.
Он слова исковеркал жестокостью ,
Мастер горя и тяжких утех...
Так душа оказалась над пропастью,
Властелином своим выбрав грех.
Еще не опала листва,
Не выплакал дождь увяданье,
И желтая чахнет трава,
Зимы предвкушая влиянье.
Еще у дерев красота
Не скрыта седым покрывалом,
Змеится туманом в кустах
Прохлада скупая - устало.
Стена... Я всё время вижу её, ощущаю... Сколько ни пыталась пройти мимо неё, уйти от неё или, наконец, пролезть сквозь неё — ничего не получалось. Стену можно только преодолеть, но как? Сквозь стены живые люди не ходят, а призраки — это слишком безрадостно.
Мне казалось, что стену можно просто отодвинуть: когда-то мне удалось это. Наткнувшись на стену, я просто толкнула её и куда-то вытолкнула. Наружу, наверное. Правда, позже эта же стена рухнула где-то позади и, кажется, внутри.
На самом деле она — не одна: таких стен много, у каждого есть своя. Из множества внутренних стен состоит одна общая — Великая. Огромная и непреодолимая...
Казалось – у ненастья выходной…
Печаль оставив на причале,
Корабль в короне золотой
Влюбился в море… И венчая
Их, чайки радостно кричали.
Казалось – у ненастья выходной,
Корабль – надёжным, море – нежным.
Хвалилось небо высотой,
А горизонт своим безбрежьем…
И ветер вёл себя прилежно.
Желтый, бурелый и красный, -
Листья пускаются в пляс...
Здравствуй, Омилия, здравствуй!
Веришь ли? - Осень у нас.
Здравствуй, Омилия, здравствуй!
Осень врывается в тыл!
Тополь веселый патластый
Серым скелетом застыл.
Серые улицы, лица,
Серый навис небосвод...
- Ну, а в Омилии длится
Лето Господне весь год!
Мир Омилийский прекрасный
Райских чертогов вблизи...
Здравствуй, Омилия, здравствуй!
В сердце весну принеси!!
В зыбком и тусклом свете, который идет откуда — то сверху слабо угадываются хаотически разбросанные тела. В глубине сцены в неподвижном ожидании стоят жена Зевса Гера, его дочь Афина, с противоположной стороны — Бог кузнецов Гефест. Постепенно свет усиливается и наконец среди всеобщего хаоса поднимается Зевс.
Зевс: (рассеянно озираясь, со стоном) Тысяча проклятий! Где я? Где мы все?
Афина: Мы у подножья Олимпа, Отец.
Зевс: Почему здесь, а не на вершине? Если бы я не был бессмертным, то наверно уже умер…
Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто. И если я раздам всё имение моё и отдам тело моё на всесожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы. 1 Кор. 13:2–3
Я хотел бы взойти на крест –
Так, чтоб сразу на Небеса,
Где Божественной правды перст,
Где щедрот неземных роса.
Я хотел бы взойти на крест,
Только сердце тревожит страх:
Небеса не имеют мест
Для предавших Отца – в грехах.
Дай же, Господи, сил и дней
Стать достойным высот, где Ты.
Дай омыться душе моей –
Покаяньем – до чистоты.
26.02.2011 г.
