Омилия

К 80-ти летию Н. К. Бромлей

Недавно позвонила сотрудница:

— Слушай. Единственное число «штаб». А как во множественном?

— ШтабЫ, конечно, — отвечаю, не задумываясь.

Но проходит минут пять, и червячок сомнений начинает слегка терзать. А точно ли штабы? А может, правильно штАбы, с ударением на первый слог? Да, собственно, какая разница? И что мне до этих штабОв-штАбов? Но что-то продолжало жечь мозги, что-то лишило покоя. Что?

И вдруг я понял. Из глубины памяти всплыло это. Бессовестно забытое, детское, важное. Штаб.

И дела не те,
И слова не те,
И одно с другим
Всё не сходится,
Не исправите,
Только в памяти
В синей мантии
Богородица…
Если б вором был,
По понятиям
Узким жил
Да занятиям…
Я к другой войне
Предназначенный,
Есть огонь во мне
Нерастраченный.
2012

Неслось по белу свету Облако-счастье светлым пушистым шариком. Куда подует ветер, туда и летит. Где приземлится, тому и повезёт. Счастье его будет. Так и летало оно, подгоняемое лёгким тёплым ветерком, пока не прибилось к одному окошку.
Жила здесь мать да две её дочери. С радостью Облако-счастье наблюдало за жизнью семьи. Пока росли, любила дочерей мать одинаково. А повзрослели — разными стали. Одна добра, другая зла. Наблюдало облако со стороны, как мать меняться стала. Жальче ей злую дочь. Думала она, добрая и так не пропадёт. От сердца своего незлобивого любят её все, да и она в помощи никому не отказывает. А злую душу кто же любить будет? Так, пожалеют, да мимо пройдут. Кто же ей поможет, если она сама на себя да и на всю округу злая. А уж на мать-то, пуще всех. Но жалела старушка злую дочь. Всё ей кусочек послаще, перинку помягче.

 Так легко в этот вечер прозрачный
Открывать старый мир – как покой,
И разбив на рефрен многозначный,
Не пленяться обманной тоской.

Не искать всеми виденной тайны,
Не тревожась – любить эту даль,
Где ветра разбросали случайно
Облаков кружева, и не жаль

Ни секунд,  уносящихся в вечность,
Ни часов ожиданья - тебя,
Где казалась я слишком беспечной,
Злую жизнь за хребет теребя.

Это было, но только вот вечер
Так спокоен, что хочется спеть,
О покое надмирном, что лечит,
Сердце раненых. Рушится клеть

Заблуждений и страхов, забылись
На мгновенье и холод, и явь.
То легко в небесах проносились
Облака, красоту приобняв.

Прошла Седмúца Светлая,
Под солнышком согретая,
Дождями напоённая,
Христом благословлённая.

Семь дней Любви божественной,
Огромной и торжественной,
Собою обвивающей
Наш мир больной, страдающий.

Цветные яйца-крашенки
И пасх творожных башенки.
Глазурью белой крытые,
Водой святой умытые –

Куличики пасхальные –
Простые, уникальные,
Но все такие сладкие,
С присыпками, с помадками,

Со свечками зажжёнными
Под ликами – иконами,
С молитвами небесными,
С канонами Воскресными…

…Прошла неделя радости,
Нерукотворной благости.
Но вплоть до Вознесения
Мы славим Воскресение!

23.04.12

«…ничего не свято,
Нет, ребята, всё не так, всё не так, ребята» В. Высоцкий

Недоеденный хлеб, помидорины,
Полполяны в бутылках… Мой лес…
Засодóмлено всё, загомóррено,
Поизмято от чьих-то телес…

А вчера я читал тут Ахматову
Под весёлые песни скворцов,
На бумаге мелованной флáтовой
Зарождались наброски стихов…

Не ханжа я, далёк от предвзятости,
Сам не ангел, язык мой — беда,
Но хоть в чём-то подобие святости
Проявляться должнóиногда?
2012

Той пасмурной весной вода
неслась сквозь город. Пели трубы
и трепетали провода
под ветром первобытно-грубым.

А он прохожих гнул в дугу
Крыл лужи сетью мелких трещин,
И обнажались на бегу
Лиловые колени женщин.

И ливень был пересечен
Потоками автомобилей.
Вонзались в низкий небосклон
Зазубренные иглы шпилей.

В лохмотьях пасмурного сна,
расхристанная и босая,
Неслась ненастная весна,
Старинный город потрясая.
 

В одной семье было много детей. Шесть мальчиков и одна девочка. Семья жила очень бедно, но дружно. На ужин мать выставляла на стол большую миску похлебки и вся семья ела из этой большой общей миски. Лишней посуды в доме не было.

Девочку звали Катя. Она была самой младшей в семье. Братья уже помогали отцу по хозяйству, работали в лесу. Поэтому у них был очень хороший аппетит. И похлебка на столе очень быстро кончалась. Катя успевала съесть 2-3 ложки. Мать вздыхала, сетуя на то, что ей больше нечего дать своим детям. Она делила на всех большой каравай хлеба. Всем доставалось по куску и дети шли спать.

В преддверии праздника великой Победы, вспоминая павших.

* * *

«Сделай шаг, и дорога появится сама собой», — взволнованно подумала Лена, когда пальцы привычно легли на клавиатуру компьютера, чтобы набрать в поисковике имя Никиты Евсеева.

Первая стёжка неведомого пути пролегла весной, отразившись от огненной эмали пасхального яичка, глазурованного бычьей кровью. Лена понимала, что теперь не может отказаться от поисков, хотя пока не сформулировала для себя, что она ищет, и зачем. Вроде бы, Серафима Макаровна и Евсеев — чужие люди из другой эпохи, не имеющие никакого отношения к ней, студентке Лене Шелестовой. А вот поди же ты: тянется к ним душа, и не отпускает.

Одна лишь радость, что свободна трасса.
Палящий зной… накалом докрасна
Пугает солнца раннего гримаса,
Вновь необычно жаркая весна.

Несётся вихрем чёрная Тойота,
За окнами мелькают города.
Здесь жизнь течёт, здесь кто-то ждёт кого-то,
Здесь тихою рекой плывут года.

А рядышком железная дорога –
Стучат колёса, ровный перестук.
И пассажиры все во власти Бога…
А за окном весна, цветущий луг.

Сидящие в стремительной Тойоте,
И люди, прикорнувшие в купе,
Все поголовно в жизненном болоте,
У каждого в судьбе своё ЧП.

Но вот шлагбаум путь перекрывает.
А в поезде рванули за стоп-кран.
И кто кому дорогу преграждает?
Велик Господь, неведом Его план!

Зачем сейчас случилась остановка
На полпути к высоким облакам?
Ловушка, плен, премудрая уловка…
А за окном – величественный Храм.

И гóловы все повернули дружно –
Кто крестится, кто память ворошит.
Немой вопрос – зачем всё это нужно?
Минута за минутой вдаль бежит…

Омытая дождём,
               в рассветной тишине
плывёт Корабль-Земля...
Волною свежий ветер...

И, осеняя мир,
над ней плывут кресты
                   соборов и церквей,
спасая всё на свете...

Молитвенным теплом
            в нас проникает Жизнь.
Спасает нашу суть, наш мир -
                 нательный крестик:

как сквозь века:"Спаси!",
как из души:"Прости!".
Распятье на груди -
              надеждою в бессмертье.

...И, словно в парусах,
                     в белёсых облаках
плывёт, плывёт Земля,
качаясь колыбелью...

Смерть не вечна… И разлука тоже,
Бесконечно сердце, если любит…
Что-то размечтался я, похоже,
Засиделся ночью на Youtube.

А с рассветом молнии, как сабли
Засверкали, споря с тишиною,
Расчихались тучи-дирижабли
И умылся город мой ВЕСНОЮ…
2012

 Первоначально – только словом
Глаголом жизни – мир возник,
И в тайне жизни миру новой
Из выси плакал птичий крик.

Душа грустила о нездешнем,
А в здешнем - тихо грусть жила,
И в уходящем миге - вешнем,
Краса извечного спала.

И возрождалась, как волнами,
Что из покоя вод восстав,
Украсят берег кружевами-
Любовь, росою расплескав,

По травам гречневой равнины,
Прохладу утренних часов,
Так кленам падает на спины
Как седина – луны покров.

Понятна мне той дивной тайны
Игра во времени, но нет
В ней этой грубости случайной,
Что в человеке гасит свет.

С 90-х годов под руководством Сергея Владимировича Борщева в Обнинске действует Русская школа боевого искусства (РШБИ). Эту боевую систему взяли на вооружение как российские силовые структуры и спецподразделения, так и зарубежные. Однако не только спецназовцы занимаются в РШБИ, но и все желающие, в том числе, студенты и школьники. Приходят на занятия и священники, чтобы побеседовать с молодежью после тренировки.

Духовная основа системы — православие (но это не означает, что РШБИ закрыта для представителей других конфессий или атеистов). В силу этого, её отличительной чертой является оборонительный и лишенный агрессии характер.

В системе нет приемов, в общепринятом понимании, а есть боевые действия, основанные на конкретных принципах и идеях. По сути, для бойца Русской школы боевого искусства неважно даже, есть ли у противника в руках нож, так как система учит работать не против оружия, а против конкретного человека.

Беседа с многодетной мамой Надеждой Григорьевной Крохиной

— Сколько у вас детей и каков их возраст?

— У меня шесть детей. Старшему ребенку 26 лет, а младшему — 3 года.

Считаю, что дети должны быть разновозрастные, и, прежде всего, желанные, несмотря ни на что. Родителям нельзя думать: вот, мол, так случилось, и мы его принимаем. Дети должны быть целенаправленно и желанно зачатые, в любви и согласии. Причем при обоюдном согласии как мамы, так и папы.

Босиком по траве, по шелкам изумрудным,
По холодной росе, обжигая ступни.
Забывая шумы городов многолюдных,
Забывая о том, как опасны они.

Здесь припомнит душа свет небесных просторов,
Блеск Отчизны далёкой, потерянный рай.
Нет здесь времени бега, пустых разговоров.
Здесь блаженство, покой, здесь любви – через край.

Захлебнётся душа от восторга, как прежде,
И на крыльях взовьётся голубкою ввысь.
Как невеста она – в белоснежной одежде…
Полетай, полетай, над землёй покружись!

11.04.12

Беседа со священником Виталием Шатохиным, преподавателем Калужской духовной семинарии, выпускником Московской Духовной академии

— Как вести себя родителям, если в присутствии детей их постоянно оскорбляют или критикуют?

— Каждый человек в присутствии любых людей: своих детей или же своих родителей должен вести себя, прежде всего, как христианин. Если тебя оскорбляют, то независимо от окружения твоя реакция должна быть спокойная, сдержанная. Христианин не должен выходить из себя, напротив, ему необходимо быть сосредоточенным, оставаться вежливым к людям и внимательным к себе. Это основная задача, она всегда сложная для любого человека, когда задевают его самолюбие. Главное, конечно, не нисходить до взаимных оскорблений. Ну и что, что присутствуют дети — это обычная жизненная ситуация. Они должны видеть, как следует вести себя в подобных ситуациях. Ведь когда-нибудь это обязательно и с ними случится. Им необходимо видеть, как авторитетный для них человек, их родитель, реагирует на оскорбления. В свое время в православном лагере «Златоуст» я неоднократно был вожатым, а затем и духовником. И вот на что я обратил внимание: дети перестают уважать духовника или вожатых, если видят, что они не могут стерпеть обиду.

(реанимация)

— Он же три дня, как помер…
 — Колы! Хочу кока-колы,
Ангел! Где был я? — В коме,
(Странно, вот это номер!),
 — Таня! Несите уколы…

— Тихо, молчите, милый,
Это, наверное, чудо…
— Пить… почему нет силы?
ТАМ по-другому было,
И — НИЧЕГО — не ныло,
Верните меня отсюда
Туда… и не надо чуда…
2012