Омилия

Скудность нынешнего века
И печальна и смешна!
Упадок духа человека,
Культ тела, денег, культ греха.
И мы как глупенькие дети
О теле думаем день–ночь,
Что есть, что пить , во что одеться
И чем здоровью нам помочь?
Идут века, года мелькают
И нет той суете конца
И только Правда в человеке
Горит Огнём –
Огнём Творца!
 

Ольге Кормухиной

Проснёшься... На душе твоей светло.
Сегодня, вправду, день такой чудесный!
Погладишь запотевшее стекло...
И хочешь петь, но... сдерживаешь песню.

Завяжется привычно, без зеркал,
Простой платок, доставшийся от мамы.
Тепло, как будто Бог поцеловал!
И так легка сейчас дорога к Храму!

Посвящается Новомученнику
Воину-Евгению.

23 мая 2013 исполняется семнадцать лет со дня гибели Евгения Родионова, солдата срочной службы из Подольского района Московской области.

Сто дней он был в плену, захваченный во время дежурства на Чечено-Ингушетском посту. Он отказался снять Православный крест, и принять ислам. Это и явилось причиной его мученической смерти. 23 мая 1996 года в день своего девятнадцатилетия, он был живым обезглавлен Евгений в возрасте двенадцати лет пришёл к Богу и с тех пор никогда не снимал крест, сделанный своими руками. Велика была его любовь к Богу.

(Из письма)

Хотела тебе рассказать про думы свои сразу, как посмотрела ваш фильм про Ангару и ее «сказочное» будущее после новой плотины, но это все такое больное, что остановилась, не в силах ни думать, ни говорить... И тут, не поверишь, Валя, стало придумываться нечто вроде притчи для тебя, да так, что и остановить её не могла. Вот, Валечка, шел какой-то человек, да и присел на придорожный камень твоей странички. Ты уж прости меня.

Однажды, давным-давно, когда небо было синее, а ветер пах дорожной пылью и нагретой полынью, по дороге шел одинокий человек. Шел он, шел, устал, присел на придорожный камень и стал думать.

Скакал, как всадник, вдаль столетий,
В руке – цветок, в глазах – любовь,
И гимном прошлых многолетий
Возобновлялась мира новь.

Все ждал – невиданной ли встречи,
Иль давней правды всех времен,
И, ускользая от картечи,
Скользил по кронам всех сторон.

Сковал и страсть, и боль обманов,
Открытый взгляд в разбег ветров,
Лишь кисть хранил для встречи ранней,
Иконописец всех основ.

Как прожить без Святынь и храмов?
Как прожить без тебя мне, Русь?
И я снова иду упрямо,
В поте, боли опять тружусь.

Я за всё благодарна, Боже.
За любимый, уставший край,
Чтобы выжить, я рвусь из кожи…
Но в душе благодать и рай.

"Господи, Ты есть? Ты существуешь?
Ты видишь меня сейчас? Слышишь ли Ты меня?"

Ольга стояла в Покровском храме Марфо-Мариинской обители, подняв голову к сводам. Шла Литургия Василия Великого. Но девушка не следила за ходом службы. Она смотрела на росписи в храме и видела перед собой Христа, благословляющего детей, Христа, восходящего на осляти в Иерусалим, Христа, разговаривающего с Марфой и Марией. Росписи были совсем иные, нежели она привыкла видеть в храмах. Прозрачные, сиренево-бирюзовые, они словно пели о весне и Пасхе, которые вот-вот должны были наступить. А главное, Христос на этих росписях казался таким близким и родным.

То, о чем идет речь в этих записях, касается в той или иной мере каждого из нас. Это поиски Бога и обретение веры, размышления о познании себя, о покаянии и любви…

После исповеди будто тяжесть с души упала. И яд, содержащийся в причиненных мне обидах, уже не отравляет душу и не вредит. Вразуми, пожалей, Господи, того, кто творит зло! Спаси его, чтобы не порадовался о нем враг рода человеческого!

А у меня после исповеди такое ощущение, будто смертный приговор отменили. Спасибо Тебе, Господи, что не оставляешь скорбями. Лишь бы хватило силы принять их не в уныние, отчаяние и погибель, а в спасение. Укрепи, Господи!

Чем больше исповедуюсь, причащаюсь, тем больше вижу в своей жизни грехов. То, что и грехом не считала, возникает вдруг из прошлой жизни. И хочется воскликнуть: «Господи, кто же тогда может спастись?»

На Твою, Господи, милость надеюсь.

Засияю слезою хрустальною,
Растворюсь тишиной в синеве,
«Аллилуйя» услышав прощальное,
Прорасту лепестком на стене...

На стене старой церкви заброшенной.
Ах, какая же там благодать!
Где старушка, шурша галошами,
Натирает подсвечника гладь.

Скиталец-дождь увяз в закате,
Небес увяла синева,
И с крыш уставших и покатых
Стекала ночь мне на слова.

И я молчал, и гладил небо,
Простор печальный целовал,
И рельсы вдаль бежали немо,
Ища оставленный вокзал.

Дремал колодец рядом с домом,
Костёр ворчливо догорал,
И дождь-скиталец был мне дорог, –
Как будто друга повстречал.
 

Зонтичное счастье
В небе облака
Капают дождинки
И бежит река

Пузыри на лужах
Закружились в такт
Зонтик мне не нужен
Я гуляю так  

Зонтичное счастье
Носят над собой
Как в морской ракушке
Слушают прибой

Скорбит природа-пленница в ночи,
Скорбит весна, похожая на осень:
Сырой туман на золоте парчи
И тонкий аромат унылых сосен.

Минута жизни на пределе сил,
Дожди стучат упрямо и тревожно.
Апрель призывно-горестно просил
О том, что позабыто безнадёжно.

Проснётся от усталости душа,
Прорвётся к небу, тонкий лёд ломая.
И, птицею молитвенной спеша,
Коснётся обновлённым сердцем Рая.

Встретила давнишнюю свою знакомую. Долго не виделись, занятые каждая своими делами. По телефону, правда, перезванивались. Алена всегда сетовала на какие-то проблемы. Жилось ей и вправду, как сегодня большинству женщин среднего возраста, нерадостно. Страх потерять работу и не устроиться на другую, маленькая зарплата, горькое предчувствие грядущей старости. «Если ты сейчас никому не нужен, то что на пенсии будешь делать?» – так обычно Алена заканчивала разговор. Советов она никогда не просила, просто хотела выговориться.
А тут вместо всегдашнего унылого выражения на лице явно проступало радостное оживление.
— Ну, как ты? – Алена окинула меня снисходительным взглядом человека, понявшего, наконец, к чему надо стремиться.— Все, наверное, в церковь ходишь?
— Конечно, Алена, хожу. Тем более – Великий пост сейчас.
— Наверное, грехов у тебя много. Сколько лет одно и то же: как воскресенье, так ты — в церковь. Нет бы - на себя выходной потратить!..
— Грехов, подружка, у каждого хватает. А что до выходного, так на кого же я его и трачу, как не на себя, когда в церковь иду?

С племянником гуляем мы в лесу,
Стоят деревья в утренней истоме,
Поэту и ребёнку скучно дома –
Пора нам в травах собирать росу.

Пусть в дедовскую не влюблён косу,
Возьму чуть ветра в тощую котомку,
Малыш бежит, и тянет руки тополь,
Я шелест листьев вслед ему несу.

Над буйным берегом морским
Утёс могучий возвышался,
От бурь мятежных содрогался
И ранам счёт не вёл своим.

Ему волны не страшен бег,
Не в грусть – любая непогода,
Его обходят все невзгоды…
Он камень, он не человек!